Егоровна открыла глаза и ничего не увидела. На некоторое время, ей показалось, что она наконец-то умерла, но тошнотворный запах сырости и испражнений быстро вернул к жизни.Вскоре глаза вместо черноты увидели слабые серые разводы, которые постепенно обозначили крышку подвала.
Утро,- подумала старуха,- интересно, сколько же дней я живу здесь? Ведь живу, и Бог меня к себе никак забирает. Тяжело вздохнув, охая от боли во всём теле, с трудом села.
- Как же крыл меня матом муженёк мой родненький, Николай, когда я его заставила копать этот подвал. Ну а как без подвала-то? Куда картошку, банки с огурцами девать зимой? Ленивый был, хоть и рукастый. Работа в руках так и горела, а он всё за рюмку больше хватался. Маленький подвальчик выкопал, три на три, но глубокий. Знал бы он, что в подвале доживать буду без куска хлеба, под снарядами…
- А сколько же этому подвалу? Так это же, когда Федька, сынок, женился, из Ясиноватой, из-под Донецка, жену привёз, в хате тесно стало. Вот тогда и порешили летнюю кухню поставить, чтобы молодым просторнее в хате жилось, да и Катя, невестушка, ребёночка уже ждала. Двум хозяйкам возле одной печки стало тесно толкаться. Николай на шахте всю жизнь под землёй прогорбатился, вот и выписали ему в конторе шлакоблоков, хватило и на кухню, и стенки подвала внутри выложить.
Егоровна сидела, вспоминала, как картошку засыпали на зиму в подвал, как она свои любимые огурчики в трёхлитровых банках по полкам расставляла, как Николай, хотя против полок криком кричал, а всё же сделал, пожалел её. И беленькой краской покрасил, как скатёркой накрыл.
- Так соседкам и не раскрыла секрет огурчиков. А всего-то и делов: побольше смородиновых да вишнёвых листиков в банку положить, хрена корешок, веночек укропа, а сверху три цветка ноготков*. Зря не сказала бабам, теперь уж и не скажу.
Старуха не замечала слёз, которые горячо текли по сморщенным щекам. Мысли путались, а картинки выплывали из памяти одна за другой, без остановки, как в кино. Она не помнила, когда последний раз ела, голода уже не чувствовала. Очень хотела пить. Вода ещё осталась в бидончике, она её экономила и пила по чуть-чуть, как воробышек из лужицы.
- Хорошо, что хоть церковные свечечки сберегла, а то ведь как только война с бандитами началась, в магазине всё расхватали. Так и церковные быстро закончились, пожалела потолще купить, самых дешёвых два десятка купила про запас, быстро сгорели, - корила себя за бережливость старуха.
Вспомнив про свечи, Егоровна, беззвучно начала молить Бога о скорой смерти, чтобы закончились муки, чтобы увидеться с мужем и невесткой Катей.
-Жалко Катю, хорошей женой сыну была, а первой ушла, заболела по-женски, повёз сын в райцентр, а врачи отругали, что поздно. Хорошо, хоть перед войной случилось, что не довелось узнать, как отца с мужем прямо перед хатой и накрыло снарядом на месте. Спасибо, люди в тот же день успели на кладбище отнести да похоронить, хотя конечно, не по-людски вышло - так спешить. А как по-другому, ведь стреляют, ироды, каждую ночь, и дня не пропускают, да не по одному разу. Свои убивают своих.
Егоровна нащупала в полумраке бидончик, взяла его в руки и поняла, что воды в нём больше нет - совсем невесомый. Она вылила несколько капель на ладонь, слизнула их и осторожно, словно бидон был наполнен водой, поставила его на прежнее место.
Снова в памяти выплыла картинка. И снова - цветная.
- Василёк. Внук единственный, ласковый. Глаза, как у деда, а характер Катин, спокойный. Выучился, в район перебрался, женился, часто приезжал. А что ж не приезжать? Шофёром устроился, невесту нашёл, вот в районе и остался – денег на свадьбу подзаработать. Не успел. Приехал сразу же, как бомбить стали, попрощался и ни слуху, ни духу.
Егоровна завалилась набок, и затихла. Ей послышалось, будто Василёк, поднял крышку подвала и громко, со смехом зовёт: « Ты где, бабаня, застряла?»
-Иду, иду, родимые,- прохрипела старуха. Села, и собравшись с духом, встала на дрожащие больные ноги.
-Ох, ножки, ножки, спасите ради Христа, выведите меня из подвала, дайте на солнышке помереть,- шептала Егоровна, держась за стенку и передвигаясь к лестнице.
Она вцепилась в лестницу трясущимися руками, с огромным трудом поставила ногу на первую ступеньку. Подтянулась и со стоном поставила вторую. Сил двигаться вверх больше не было.
-Василёк, иду, иду, открой крышку,- шептала, как молитву Егоровна, не двигаясь с места.
Откуда-то сверху вдруг засвистело, загромыхало страшно и совсем близко. Егоровна обрадовалась. Она знала, что это не гроза грохочет. Старуха стояла и ждала, и просила Господа умерить её муки, помиловать и спасти…
Ноготки*- календула