Он лежал на животике в своей кованой, мягко стеленной кроватке, разложившись так, что левая ножка помещалась под правой и касалась стены. По пережатым венкам медленно рос и убывал сок, зарождая в стопе тоненькие и неприятные колючие ощущения.
Но проснуться маленький человечек с двумя дырочками не мог, слишком уж глубок и беспросветен был сон, хотя обычно ему и снились пустые и кругленькие бабочкоподобные сны. Наверное от удивления он и повернулся резво на спину, прищемив левую ножку под правой, задавив полные веселого сока артерии и прижав хрустнувшую щиколотку к шершавой и злой кирпичной стене.
Снилось, что улитки в саду одержали победу над утками. Утки хотели высосать улиток, раскрывали желто-черные клювы, влажно-звонко и как-то этнически крякали и красные от молодости языки пихали в дома улиток.
Ах, как страшно было улиткам, как влажно и горячо страшно, когда пути к отступлению и самоубийству, самовыкидыванию из родной раковины, самокатапультированию в последний полет преграждают красные языки молодых уток!
Тревожно и больно было маленькому человечку с двумя дырочками и за себя, и за улиток, поэтому он быстренько велел себе увидеть, как улитки победили. И они победили в срочном, не несущим с собой и доли катарсиса порядке, они просто победили, чтобы человечек мог проснуться.
Странные боль и онемение тяготили его, и на понимание проблемы ушло немало времени. Поскольку левая ножка не ощущалась вовсе, вывод был сделан в ее пользу. Вынуть из-под себя ножку было трудно, больно, но необходимо, как в момент гибели вырваться из капкана с повреждениями разной степени. Человечек повернул ножку, повернул, шкрябая тоненькой щиколоточкой о стенку, и вывернул из плена.
— Вот так-то! — сказал он, все еще не чувствуя ободранную, затекшую ножку. Он потом еще долго лежал и чувствовал, как полно внутри него всего. Всем он был полон и потому улыбнулся.