В операционной было тихо, врачи разговаривали вполголоса. перебрасывались короткими фразами, раскладывая в каком-то, ведомом только им порядке свои инструменты. Располагались они все, кроме анестезиолога – симпатичной молодой женщины --, в ногах пациента. Вернее около дальнего края стола, там, где должны были находиться ноги оперируемого.
Девушки подвезли каталку вплотную к операционному столу и предложили Вадиму перебраться туда. Он медленно перелез, ощущая холодок где-то в груди, и улегся там. Однако ему предложили приподняться и, усадив поперек стола, сделали укол в позвоночник
Оказалось, что это один из современных способов анестезии. Делают укол в позвоночник, и человек перестает что-либо чувствовать ниже места укола.
Его уложили на спину. Стали укрывать простынями, Перед лицом поставили высокую дугу, так, чтобы он не мог видеть нижней половины своего тела. Подкатили капельницу. В руку воткнули нечто, похожее на переходник и присоединили туда эту капельницу. Анестезиолог все это время задавала ему какие-то ничего не значащие вопросы, он, не особо задумываясь, отвечал на них.
-- Попробуйте пошевелить ногой, -- сказала она ему.
Он попробовал.
-- Не получается. –Сказал он ей.
-- Хорошо ! -- сказала ему она и кивнула хирургу.
-- Ну что ж, начинаем, -- сказал тот.
Врачи стали что-то делать. Вадиму ничего не было видно, он только слышал позвякивание инструментов у них в руках. Что они там делают, он не знал и, благодаря наркозу, ничего не чувствовал.
И память, словно пытаясь прийти на помощь, протянула ему навстречу свои невидимые руки.
-- Мне достаточно знать, что ты где-то есть, -- сказала тогда Нина, заставив его смутиться от неожиданности. – Мне надо только знать это. Верить, что ты помнишь обо мне.
Он и не думал, что она так его любит. Но память об этой любви помогала ему жить. Даже тогда, когда было очень тяжело. Он был благодарен судьбе за то, что она подарил ему эту встречу.
Они познакомились с Ниной как раз в тот момент, когда он поссорился первой женой, женившись на которой, как и положено было в те времена честному комсомольцу, он стал вскоре замечать, что та, отправив дочку к теще, позволяет себе флиртовать с представителями мужского пола всякий раз, когда его нет поблизости. Источники информации об этом были многочисленны и достоверны. Подробности, которыми эта информация пестрела, не позволяли в чем-либо усомниться. Но он, хоть и ссорился с ней из-за этого, хоть и начинал понимать неизбежность развода, на развод решился еще нескоро, поскольку ему больно было даже подумать о том, что придется расстаться с дочкой, маленькой и ласковой девочкой. Он, в силу сложившихся обстоятельств и собственной глупости, стал отцом очень рано, в двадцать лет, но, тем не менее, искренне любил дочку.
Он искренне старался понять причину такого поведения жены. В глубине души его даже родилось какое-то сомнение. Он начинал тогда думать, что эта ее безудержная тяга к флирту обусловлена какой-то его мужской неполноценностью.
И лишь потом, много позже, во времена, когда он, разведясь наконец, с удовольствием холостяковал, водил походы и катал на своем "крутом" мотоцикле девочек, ему удалось узнать причину всего этого. У одного из его туристов, жившего неподалеку от его холостяцкой квартиры, отец был известным врачом. И вот, однажды этот турист принес ему почитать, позаимствовав из отцовских книжных развалов, популярную в то время книжку по женской сексопатологии. Книжка эта содержала много информации, чрезвычайно полезной для мужчин. Среди множества медицинских и психологических фактов, долженствующих помочь мужчинам хоть как-то ориентироваться среди хитросплетений женских поступков и обуславливающих эти поступки настроений, его внимание привлек один. Оказывается, если женщина фригидна (холодна в постели), то она, может быть даже сама не давая себе в этом отчета, склонна к флирту. Ее организм как бы пытается этим восполнить недостаток чувств, компенсировать заложенный в них природой дефект. Только прочитав об этом, Вадим вспомнил множество деталей, дающих основания для того, чтобы поверить во фригидность его бывшей жены, хоть та старалась, и, надо признать, довольно успешно, скрывать это.
Хирург оторвался от ноги Вадима и подошел ближе к его голове, так, чтобы Вадим мог его хорошо видеть. Улыбнулся достаточно дружелюбно и сказал ему:
-- Вы знаете, наверное придется удалить еще один палец. Мы надеялись его сохранить, но сейчас видим, что он вряд ли жизнеспособен. Болезнь разрушила сустав и этот сустав надо удалять вместе с пальцем.
-- Ну, что же делать, -- ответил ему Вадим, чуть помедлив, -- удаляйте, если так нужно.
Хирург еще раз улыбнулся дружелюбно и ушел обратно. Опять тихо забренчали инструменты, врачи негромко обменялись короткими фразами. Операция продолжалась. А Вадим заставил себя расслабиться, отвлечься от всего происходящего с ним, вернуться в объятия памяти. И снова услышал дарующие силу и надежду слова:
-- Я люблю тебя. И мне достаточно знать, что ты есть, что живешь на Земле и помнишь обо мне…
Операция, заканчивалась. Врачи, оживленно переговариваясь, стали складывать свои инструменты. Нянечка принесла большой жестяной бак для мусора. Туда стали бросать все, что стало теперь, после операции, мусором. Неожиданно громко, резко ударили по металлическим стенкам куски того, что совсем недавно было пальцами Вадима…
Ему помогли перебраться с операционного стола на каталку. Нижняя половина тела по-прежнему ничего не чувствовала и не слушалась.
Нянечки, оживленно болтая о чем-то, везли его обратно в больничную палату. Длинные полутемные коридоры словно бы расступались перед ним, подсвечивая полуоткрытыми дверями больничных палат. Прижимались к стенкам, пропуская его, попадающиеся навстречу пациенты – едущие на инвалидных колясках, ковыляющие на костылях или просто хромающие по своим делам.
Каталка ритмично постукивала колесами по стыкам плиток пола. И, несмотря ни на что, этот ритм понемногу возвращал Вадима к жизни. И пусть эта жизнь содержит в себе много боли, много страха и отчаяния, но он верил, что в будущем она все-таки подарит ему какое-то количество радости и надежды, а может быть, и немножко счастья тоже.