Готическая корабельная громада Кафедрального Собора высилась над долиной, уходя воздушными шпилями в самое небо не хуже всякого спейсера-транспортника… Дорогая облицовка из цветастых скалистых пород сияла под ласковым солнцем Сариссы как альпийский луг весной. Из-за инцидента с нападением мятежников Лиги по дороге Скайстон бы нынче лишён удовольствия подниматься по длинным рядам лестниц, щедрыми волнами сходящими по склону холма посреди долины реки, на котором гордо стоял корабль из камня и металла, уносящий людей в небеса совсем иного толка, нежели привычные им рукотворные борта, сокращающие расстояния в пространстве-времени. И он сильно жалел об этом, вспомнив, как семь лет назад поднимался по этим гладким ступеням, немного смущаясь от того, что каблуки резко стучат по ним – упорно шёл к входу, несмотря на хлеставший в лицо грозовой ветер с дождём, потому что не мог не идти туда. В тот день Сарисса тоже праздновала свою неделю Карнавала, и желающих посетить службу среди аборигенов особо не было вовсе, на что молодой капитан «Демона» и рассчитывал, торопясь успеть на действо, интересующее разве что офицеров имперского космофлота. Об этом своём походе Темпл не уведомил даже Ютаку, опасаясь его вечно насторожённого взгляда, и, хотя с паспортом на имя Вальтера Рейнхарда бояться было нечего, разжёвывать дежурные опасения на тему «можно-де встретить тех, кто с ним знаком лично» совсем не хотелось. А может быть, не хотелось совсем иного – чтобы напарник знал, зачем на самом деле нужен этот поход… Проще говоря, это было настолько личное, куда мог быть допущен разве что бывший ротмистр, с которым с рудников спастись вместе не удалось… А может, и ему сюда, в этот угол души Темпла, заходить оказалось бы заказано. Во всяком случае, хотя нога на пороге опасно поскользнулась на мокрой от дождя поверхности – субарцы могли бы расценить этот факт как недобрый знак – Темпл этого даже не заметил, сам не свой от радости, что наконец-то добрался. А только радоваться пришлось недолго – хотя охрана храма не выказала никаких подозрений к его персоне, а с полсотни офицеров стояло себе напротив алтаря, тоже ничего не замечая, ощущение, что он вернулся не домой, а зашёл туда, где он никак не нужен, не только не покидало вольного негоцианта, но довело его к концу службы до отчаяния, граничащего с истерикой. И, хотя на выходе после оказалось, что дождь сменился роскошным солнечным великолепием с тройными радугами над долиной – немыслимая красота после множества миров, где уже успел побывать, будучи первым пилотом «Демона»! – уверенность, что в этом мире он лишний и не имеет никакого права появляться здесь, не только не исчезла, а тяжёлым монолитом легла на сердце навсегда. Темпл не осуждал нисколько про себя замученного иерея, принимавшего у него стандартную исповедь – паломников с этим добром, надо полагать, тому вполне хватает в этом парадно-ранговом месте – но горечь от того, что так и не стало ни на кроху легче после, уже успешно мешала спокойно дышать. Сколько времени пришлось просидеть на каменной скамье на третьем уровне лестниц, давясь сухими слезами одиночества – не знал уже никто. Офицеры же тогда оперативно загрузились в служебный транспорт и умчались прочь по крытой аппарели – и именно по ней сейчас вкатился на боковой дворик Собора лимузин с новопожалованным графом Скайстоном, капитаном космофлота Империи…
И этот капитан империи сейчас был вовсе не рад тому обстоятельству, что прибыл к Собору таким способом – из-за этого дурака ротмистра-особиста, что подрабатывал на Лигу, прогуляться по рядам ступеней, оглядываясь на красоты зелёной долины и зная, что теперь имеет на это полное право, не получилось. А тут ещё и молодой водитель лимузина рухнул ему в ноги, истово благодаря за помощь – дескать, без его руководства в такой решительный момент пришлось бы остановиться, и весь экипаж попал бы в плен, а водителя бы точно просто пристрелили, не церемонясь. Темпл, занятый своими грустными воспоминаниями, совсем был не готов к этому пылкому изъявлению чувств, хотя отлично понимал мальчишку… Едва успокоил его, пришлось заняться Джиной – та хоть и не перепугалась насмерть во время налёта врагов, но, испугавшись солидности места, куда они прибыли, снова стала глядеть на него так, будто видела последний раз в жизни. А смотреть на это спокойно было просто невозможно, и парировать это апелляцией к тому эпизоду у республиканцев на базе, когда она сама бросила его, не было никакого желания. Тем более, что её состояние как раз поэтому Темплу было понятно и знакомо дважды, получается – сидеть на скамье дворика и ждать его, ничего приятного, право.
Потом были дежурно-деловитые пояснения местным иереям, что делать с привезённым пленным особистом, какого рода с ним проблема, росчерки на документах – роскошных целлюлозных пергаментах с классической бахромой – такие не каждый солдат Императора и видеть-то мог быть удостоен в своей жизни, а приходилось с каменным лицом делать это так, будто всю жизнь этим занимался, и это тогда, когда сердце наконец ожило и начало ухать, как в далёкой юности, на первом курсе после зачисления… Дошло до того, что появилось подспудное тупое раздражение от того, что он не может, отвлекаясь на это всё, просто рассмотреть богатое убранство храма, полюбоваться на роскошную роспись и молча постоять у тех изображений, что привлекали его ум и душу своим непростым содержанием. Тем более, что они с Франсуа были уже на втором этаже – там, куда, будучи простолюдином, попасть было и вовсе невозможно. Настоятель, вышедший встречать его благородие с тремя доверенными лицами из иереев, радушно говорил что-то – Темпл всё чаще ловил себя на том, что перестаёт его слышать вовсе. Да, он поистине счастлив от того, что таинства, совершённые им на борту «Демона», стоит признавать действительными, а сам он никоим образом не может считаться самосвятом из-за того, что принял решение воспользоваться требным кейсом погибшего офицера, хотя формально он тогда был простолюдином вне закона, да-да. Ну, не тарахтите столь вежливо и радостно, Ваше преподобие, умолкните хоть на минутку… Не зная, как сказать это вслух, Темпл молча кусал губы, и, наконец, не выдержал – остановился под одним из малых куполов напротив закрытого алтаря и поднял голову вверх. Вежливый широкий жест своего куратора, потребовавшего оставить его в покое, он видеть не мог, да и дела ему уже не было до того, что это наконец произошло. Яркий луч золотого солнца Сариссы, пробившись через хрустальные покрытия верхних окон высоченной стрельчатой башни купола, нежно скользнул по правому виску и щеке капитана космофлота Империи, и тот ощутил как будто лёгкое прикосновение чьей-то заботливой руки к волосам. Наконец-то в груди перестало трепыхаться и дрожать, и от шеи до талии под нагрудным щитком мундира начало разливаться тихое тепло, как будто голову того, замёрзшего однажды окончательно межзвёздного бродяги, который прятался сейчас под мундиром лётчика и каменным выражением лица, обнимали, прижав к мощной груди, невидимые крепкие отцовские руки. Ощущение было столь сильным, что Темпл прикрыл от глаза от немыслимого вовсе счастья и с грохотом рухнул на колени, так и не дойдя до аналоя, не особо смущаясь тем, что грохнулся после и в полный рост, достав правой ладонью почти до солеи… Потом всё это перестало существовать, затопленное ослепительным белым сиянием, напоминавшим не то утренний туман, наполненный невероятно прекрасными ароматами, не то парное молоко с мёдом пополам, которое было раз когда-то в далёком детстве, что уже и стёрлось из памяти вместе с руками матери, угощавшей его этим лакомством в один из летних вечеров на родине.
Ему никто не мешал, хотя инцидент произвёл на сопровождающих клириков мощное впечатление, сравнимое с ударом грома посреди ясного неба, а настоятель натуральным образом схватился за голову, едва рассмотрел, в каком именно приделе оказался его гость. Возможно, они бы так и стояли, остолбенев, нужное время, но скорее бы начали суетиться не по делу, и Франсуа решил помешать им, резким жестом прижав палец к губам и потребовав тишины. Он видел мистический трепет в глазах иереев, могущий вполне перейти и в ужас, но сам его вовсе не испытывал, потому что понимал причину даже лучше их. И потому видел, что Темпл вовсе не в обмороке и не в припадке, а напротив, ему так хорошо, что помешавший ему сейчас будет настоящим преступником. Скайстон же лежал неподвижно минуты три, не больше, а затем спокойно поднялся, как будто ничего не произошло – так это выглядело со стороны - а затем ещё через пару минут вернулся к остальным своим сопровождающим. Благодаря своевременному вмешательству Лестера никто из них не счёл нужным дать понять, что видел этот эпизод.
Темпл, почувствовав, что его почти мгновенно омолодили и починили за все те годы, что он потратил на скитания по тоскливому холоду космоса, вытянулся на полу в порыве благодарности вполне сознательно. Оттого он особо чётко услышал в голове густой добродушный голос: «Всё хорошо, сын мой, вставай». Ещё не в силах даже улыбаться от нежданной радости, Темпл захотел узнать обладателя голоса и открыл глаза с этим намерением. Взгляд упёрся в ростовое изображение на левом краю иконостаса алтаря, и даже прежде, чем удалось тщательно его рассмотреть, в глубине груди ёкнула ещё одна тёплая волна, а затем ощущение присутствия того, кто только что был рядом, растаяло. Будь Скайстон помоложе, он бы не удержался от сдавленного крика, узнав того, кто был перед ним сейчас в виде этого изображения, тем более, что он знал, что некоторые из этих редких икон обладают свойством полной голографии – когда наблюдатель может при желании видеть этого человека таким, каким тот сохранился в истории. Но это было всего лишь изображение на плоскости, да ещё и стилизованное под общий канон – рослый молодой человек в мундире, напоминавший современный, полковника космофлота Империи, но в белом длинном плаще поверх него. Ослепительно белое лицо с голубыми жёсткими глазами, в обрамлении пышной гривы роскошных золотых волос – для кого-то он мог смотреть очень грозно, а для кого-то – и с тихой нежностью, как сейчас. В правой руке он держал увесистый меч, а на ладони левой, чуть прижатой к груди, покоилось спиральное сияние Галактики – его по-прежнему стеснялись изображать в храмах для простолюдинов и посвящать ему целые приделы, памятуя его крутой нрав при жизни и запреты на собственное почитание после смерти, которые основатель правящей династии Лоэнграммов император Райнхард Первый пожелал оставить в силе. Проще говоря, хотя прошло уже без малого пятьсот лет, боялись нарушить его волю так, как будто он по сию пору мог появиться лично перед ослушником из ниоткуда. Оттого хотя Церковь Христова в лице её верных чад и постаралась воздать сохранившему Галактику по его реальным заслугам перед человечеством, храмов Райнхарда Равноапостольного на территории Империи не было. Тот факт, что в этом святилище для офицеров космофлота пошли на то, чтоб изображение было, объяснялся лишь двумя обстоятельствами – тем, что Сарисса была два века столицей Рейха, поскольку однажды Лоэнграммы перебрались на неё с Феззана, слишком зажиревшего в своём привилегированном статусе, да ещё вечным искренним почитанием лётчиков, обусловленным как раз тем фактом, что сам Райнхард Первый был с юности лётчиком и блестящим флотоводцем, да так им и остался, взойдя на трон, и все свои военные кампании вёл с борта своего флагмана. Но никакого смятения Темпл сейчас не ощущал – и наконец понял, что перестал бояться неизвестности. «И никогда ни о чём не жалей» - казалось, эти слова, которые любил повторять ещё совсем молодой завоеватель, сейчас беззвучно сорвались с губ ростовой иконы, на которую смотрел сейчас Темпл, ужасая этим наблюдавших за ним клириков Собора и радуя несказанно Франсуа Лестера.
Скайстон на миг поник головой, как будто желал склониться перед тем, кто однажды заставил считаться с собой всех без исключения своих современников, затем ровно повернул голову к образу Спасителя. Тихое тепло в груди и на шее не исчезло, а даже чуть усилилось. Отвесив ладный поясной поклон и осенившись крестным знамением, Темпл плавно развернулся спиной к алтарному иконостасу и двинулся к ожидавшему его с тихой улыбкой Лестеру и смущённо притихшим клирикам.
- Я готов к дальнейшему, - сказал он тихим спокойным голосом, приблизившись.
- Это хорошо, - произнёс со вздохом настоятель. – Пройдёмте в придел Архистратига Михаила, Темпл Скайстон, Вас желает видеть кардинал Рацингер, он как раз находится здесь, а не на Брилле.
Услышь эти слова Темпл раньше, скажем, во дворике сразу по приезде, он был мог и в обморок грохнуться, как уже случилось с ним, когда вместо кандалов он увидел на себе мундир лётчика – как-никак, предстояла встреча с фактическим главой всей конфессии, духовником наследника престола… Но сейчас он лишь вежливо кивнул, спокойно двигаясь рядом с клириками, чья ширина шага не доставала до его на треть – не то они сами слишком волновались от того, что увидят столь высокопоставленную персону, не то не приходилось им не только водить корабли по космосу, но и служить на борту спейсеров. Лестер же просиял такой торжествующей улыбкой, какая уместна разве что на лице воителя, только что одержавшего подряд две блестящих победы. Темпл же был спокоен так, будто предстоял самый обыкновенный полёт на родном «Демоне» в бытность свободной от сапога Лиги Субару – и там его ждёт тишина и счастье. Нет, ещё лучше, в несколько раз. А то и на два порядка.
Придел, посвящённый архангелу Михаилу, покровителю воинства Небесного, был аж на третьем этаже и похож на повисший в воздухе хрустальный грот. Иконостас, скрывавший алтарь, похоже, был выполнен из алебастра. Темпл залюбовался ажурной резьбой в виде монограммных солнцеобразных крестов вперемешку с кельтскими. Среди офицеров космофлота ходили устойчивые легенды, что в зрелости император Райнхард Первый всерьёз называл архистратига своим шефом. Кроме того, Скайстон понимал уже достаточно, чтоб осознавать, что даже пожалованный ему титул ещё не основание принимать его здесь. Он ведь всего лишь капитан, а не командующий флотилией адмиральского формата. Однако положенный случаю трепет отсутствовал – зато внутри поселилось ясное солнечное небо, которое пока не было возможности интендифицировать ни с одной из известных планет. Оттого когда из алтаря вышел солидный чуть поседевший и слегка суровый джентльмен в облачении кардинала, который смотрел на него на редкость доброжелательным взором, Темпл даже не удивился и лишь молча застыл в почтительном поклоне. Возможно, за стенами субарское солнце успело разогнать белую облачную дымку, и теперь бело-золотое сияние заливало собой всё помещение придела, возможно, дело было совсем в другом, но сейчас оба офицера – лётчик и его куратор не могли отделаться от ощущения, что они находятся не в одном из слоёв атмосферы планеты, а вовсе в кармане иной реальности. Лестер перестал сиять улыбкой победителя и даже как будто чуть смутился, заметив преобладание ярко-белых тонов с позолотой – такое убранство интерьера было слишком дорогим даже для столь уникального случая, как нынешний. Скайстон об этом не подумал – его так и тянуло к забранному алой парчой аналою, на котором его ждали позолоченный каплевидный крест и Евангелие в скромной циркониевой обложке…
Кардинал, видимо, заметил это – и жестом вежливо пригласил Темпла подойти как раз туда. Он с искренним добродушным интересом смотрел на него, хотя было заметно, что эти стальные глаза чаще смотрят совсем иначе… Скайстону было не до того – слишком манящим оказался напрестольник, на который надлежало уложить потом переносицу – не то где-то приходилось видеть как раз такой, в каком-то забытом сне, не то именно эта форма была оптимальной для его сердца и ума. И Темпл, не задумываясь, что делает, с благоговейным почтением несколько раз провёл рукой по гудящему изнутри неведомым кластером информполей металлу, едва не улыбаясь от счастья – столь приятны были эти прикосновения. Он не видел, с каким напряжённым вниманием следит за ним в этот момент кардинал, с каким восторгом наблюдает это Лестер – оба стояли у него за спиной. И уж подавно не мог ничего знать о полном смятении, поселившимся на лицах клириков Собора. «Неужели я дома?» - хотел прошептать вслух Темпл, но слова так и не сорвались с его губ. «Конечно, давно пора» - раздался столь же беззвучный на деле голос за спиной, и эти интонации невозможно было спутать ни с чьими ещё. Это были резкие обертоны того, кто подсказывал ему, как себя вести, в тот вечер, когда Скайстон согласился работать на «Субару Синрабансёу»… В груди крепко и хорошо стукнуло один раз, и в ушах как будто прозвучали чьи-то гулкие шаги – так стучат каблуки сапог с платиновыми виньетками, удаляясь прочь. «Увидимся», - деловитым тоном человека, привыкшего говорить один раз, прозвучало тем же голосом, и в лицо ударила резкая волна пряная волна цветочно-хвойного аромата, хотя, возможно, просто кто-то из подручных кардинала мог подойти поближе с кадилом.
Тем временем за спиной Скайстона кардинал очень тихо, так, что слышал только Франсуа, но весьма весомо произнёс только одну фразу:
- Он настоящий, Лестер.
- Никогда не сомневался в этом, - отозвался тот, учтиво склонив голову, но заметно гордый собой и моментом, а после отступил на несколько шагов назад.
Темпл с плавной грацией опустился на колени и тихо лёг лицом на крест, почти прошептав затем:
- Грешный и недостойный раб Твой, Господи.
Дальнейшее он помнил не очень ладно – главное, что все россказни старших на курс выпускников Академии про ломки, обмороки и тяжесть где попало оказались чепухой, впрочем, подозрение, что это так, появлялось ещё тогда… Может быть, конечно, что они и не врали даже про себя. Темпл, правда, об этом вспомнит гораздо позже – уже через несколько суток. Он был очень обрадован, когда кардинал просто накрыл его голову епитрахилью и взялся читать разрешительную молитву, но удивился лишь когда услышал вовсе не обязательную добавку: «и те грехи, о которых чадо Темпл забыл». А детали всей следующей процедуры он почти не запомнил оттого, что столь хорошо и спокойно чувствовал себя, что почти выпал из времени. Ещё он отметил, что однажды как будто ощутил прикосновение чьих-то сильных рук – когда уже понадобилось встать с колен на ноги. А также собственное сожаление, что его напрестольник оказался пусть и похожим на тот, что лежал на аналое, но им не был, да и спрятали потом те реликвии в слишком солидного вида дарохранительницы, на которых, среди всего прочего, имелись также изображения геральдических львов правящей династии императоров. Когда же, надев на него полагающиеся облачения, кардинал и ещё один важного вида епископ привели его, взяв за руки, в главный придел второго этажа Собора, неторопливо прошествовав по роскошной лестнице вниз, Темпл, услышав «Te Deum”, просто поднял голову повыше и, вздохнув, открыл рот. Он сам не заметил, что быстро заслушались даже сами певчие. Возможно, Скайстон оттого и не обратил после особого внимания на то, что кардинал абсолютно будничным жестом положил в его карман мундира некий стильный платиновый медальон на цепочке…
Очнулся он уже в гостиной кабинета для бесед. Заметил, что подписывает бело-золотым пером стилизованный пергамент, на который после кардинал наложил столь классическую сургучную печать, что оставалось лишь позлорадствовать над республиканскими злопыхателями, болтающими об устаревших до безобразия архаичных аксессуарах отживающего своё уклада жизни. Потом рассмотрел свой требный кейс, отделанный рельефными изображениями белых лилий – как будто их не должно было быть даже учитывая высокий титул владельца, но это обстоятельство было столь приятно само по себе, что не хотелось даже угадывать, что могло оказаться причиной их появления… Франсуа снова помог ему, как совсем недавно, на этот раз с бокалом сладкого красного, кардинал же, улыбаясь совсем по-отечески, посоветовал усадить Скайстона в одно из кресел у камина. Это действительно было вовремя – снова став собой, то есть уже офицером космофлота, Темпл ничего пока не мог поделать с заметным головокружением.
- Вы ещё не согрелись, Скайстон? – по-домашнему добродушно осведомился кардинал, усаживаясь в кресло напротив своего гостя. – Не смущайтесь, это нормально, скоро Вам станет лучше.
Лестер застыл рядом, по правую руку – и его можно было достать, если выпрямить её в сторону… Темпл понял, что его застали врасплох, и лишь устало кивнул головой.
- Всё хорошо с Вами, Скайстон, поверьте, пожалуйста, - прежним домашним отеческим тоном продолжил собеседник. – Конечно, мы очень жалеем, что нашли Вас так поздно, но было бы намного хуже, если бы этого вовсе не случилось.
Темпл почувствовал, что его голова неумолимо падает на спинку кресла, а глаза застилает липким туманом, но, к счастью, в сон он не проваливается.
- Что Вы хотите знать, Ваше преосвященство? – тихим уставшим отчего-то голосом спросил он.
Тот озабоченно покачал головой и спросил Лестера:
- Он всегда такой осторожный?
Франсуа пожал плечами с видом хозяина положения:
- Ему не привыкать, право.
Кардинал печально вздохнул и покачал головой.
- Понятно, он ни о чём сейчас не хочет разговаривать просто, а времени у нас вечно нет. Сделаем вот что – у нас обоих есть дела на Брилле, и мы можем успеть многое, если Вы не будете против встретиться со мной, Темпл Скайстон, - он достал откуда-то безразмерный перстень с крупным цельным бриллиантом – как известно, сейчас в таких аксессуарах программисты умудряются незаметно хранить целые информатории, впрочем, даже если и нет, то перстень всё равно стоил немалое состояние – и, встав, подошёл, чтобы взять Темпла за руку и надеть ему перстень собственноручно. – Это Ваш пропуск ко мне там.
- Я прибуду, Ваше преосвященство, - почти прошептал Темпл, не шевелясь.
- Вот и славно, - почти усмехнулся кардинал обычным тоном командира и отдал Лестеру какую-то мелкую карточку с эмблемой своего личного герба. – Отвезите его сюда, пусть как следует отдохнёт там со своей наречённой и только потом двигает на своём корабле в столицу, ясно? – Лестер ответил церемониальным поклоном, уместным скорее для дворца Императора, а кардинал ещё раз внимательно и деловито взглянул в глаза офицеру космофлота Империи. – Три дня на отдых, Скайстон, так что извольте выполнять, ладно?
- Так точно, - отозвался тот совершенно автоматически, досадуя про себя на слабость, догнавшую его так невовремя, по его мнению.
- Ах, да, забыл, - с той же невозмутимостью командира обратился снова к Лестеру кардинал. – Он же сын Офелии Скайстон и? – пауза была совершенно незаметной…
Но только не для Темпла! Хотя тело упорно требовало оставаться в кресле как можно дольше, он едва подавил резкий порыв вскочить, и постарался выговорить как можно ровнее:
- Вальтера Рейнхарда, Ваше преосвященство.
Где-то в глубине мироздания явно что-то резко изменилось, с ужасающим глобальным грохотом, слышным только вчерашнему контрабандисту, но Скайстон понимал, что почему-то не мог поступить иначе… Однако, похоже, об ужасных последствиях этого шага больше никто и не догадывался. Лестер остался полностью невозмутимым, а кардинал в порыве искренней радости даже щёлкнул пальцами:
- Да это же великолепно! А я-то ещё сомневался, старый дурень, то передо мной или что другое! Умеет же Вальтер обрадовать, право, даже столько времени спустя, да, что бы мы все тут без него делали, - и, просияв улыбкой человека, вдруг нашедшего сокровище, вежливо махнул ладонью на прощание гостю, прежде чем выйти из кабинета чеканной походкой офицера. – До встречи, Скайстон, буду рад увидеть Вас!
Повисла тяжёлая тишина, и даже свет стал для Темпла намного гуще и темнее. Вот-вот должен был надвинуться старый кошмар с бегом по пожарищу, как чего не хуже… Тело снова стало стеклянным, и даже колени снова подло хрустнули, когда пришлось встать из кресла. Кажется, Скайстон даже заметно побледнел, потому что Лестер очень тихо, но успев участливо заглянуть в глаза, поспешно осведомился:
- Темпл, ты чего это, а?
- А… ты не понял, что ли? – севшим голосом усмехнулся в ответ капитан «Демона», и в этих словах офицер госбезопасности Рейха услышал нехороший скрежет. – У меня всё всегда косо и криво, разве нет, а?
- Ну-ка тихо, - с деловито-заговорщицкой интонацией прорычал Франсуа, крепко взяв его под локоть. – Идём, обсудим этот вопрос тогда.
Через пару минут они оказались в каком-то уютном дворике под частично открытым небом, среди пышной зелени и плеска воды в клепсидрах…
- Падай, - бесцеремонно скомандовал Лестер, подтолкнув Темпла к скамейке с удобной спинкой волной. – Это место не прослушивается в принципе, исходный заскок архитектора.
Оставалось лишь выполнить указание, и Темпл в порыве горя уронил голову на руки.
- Ну, и что ты опять убиваешься, изволь сообщить? – начал было Лестер с дружеским апломбом, но, не увидев никакой реакции, резко сбавил тон. - Темпл, прошу тебя, в чём дело?
- Ты же слышал, что я солгал, кому и где, - похоронным тоном проговорил Скайстон, резко выпрямляясь и откидываясь на спину так, что голова в итоге оказалась запрокинутой хорошо вверх. – Я не настолько нахал, чтоб полагать, что это мне пройдёт просто так.
Лестер сложил руки на груди, снова став самим собой, самоуверенным и в меру самовлюблённым, и просиял ясной доброй улыбкой:
- Ты всерьёз полагаешь, что сказанное следует считать ложью? Ну так ты не прав, вот и всё. Делов-то.
- Чего? – Темпл всего лишь открыл глаза пошире, но интонация его была более чем красноречива…
Франсуа в ответ тихо вздохнул и нарочито спокойно поглядел куда-то вверх, так что его озорная чёлка опять съехала на лоб, и затем начал выговаривать фразы одну за другой, неторопливо и тепло.
- Вот что скажи мне тогда, разве Арней Ормандо когда-то интересовался, как себе поживает сын Офелии Скайстон? Может, он хоть раз навестил его в школе или прислал подарок на Рождество, а? Или прибыл однажды, чтоб поздравить с зачислением на первый курс Академии? А может, он пытался вмешаться, когда этот парень крепко влип по обвинению в покушении на жизнь окружного прокурора – он, республиканец, со кучей связей среди разных структур Рейха, был просто обязан был поддержать этого террориста, логично? Насколько я помню, дело успешно перевели на статью о государственной измене, так?
Темпл стиснул зубы и опустил взгляд, а Лестер знай себе продолжал прежним тоном.
- Но Ормандо не сделал ничего ни для того, чтоб дело, сшитое как попало, развалилось, ни для того, чтоб устроить парню побег из-за решётки или с каторги. Зато седьмой отдел его известной тебе корпорации, тот самый, что курировал деятельность банды радужных отморозков «Аврора», занимался также размещением и даже подготовкой кадров для деятельности неких организованных групп граждан, известных в просторечии как секты поклонников Белиала.
- Что? – только и смог выдавить Темпл, уставившись на собеседника пылающим взглядом.
- А ты думаешь, какого чёрта я делал там у них на базе, когда мы познакомились? – невозмутимо пожал плечами Франсуа. – В мои задачи как раз и входило собрать нужные данные по этой теме, а тут ты к ним сваливаешься с пробитым бортом. Я уже озверел там изрядно среди этой публики, и кабы не наши с тобой посиделки то и дело, точно бы сорвался однажды, да поминай как звали. Скажу честно, пьянки с Саймоном Флэшем – единственное, что было хорошего у республиканцев!
Темпл поник головой, чувствуя, что кровь настойчиво брызнула изнутри к щекам.
- Я понял, спасибо, - тихо выдохнул он.
- А теперь тебе стоит знать ещё кое-что, - серьёзным и спокойным тоном произнёс Франсуа, не шевелясь. – Прости, что говорю, но ты знаешь только то, что среди списков погибших на станции Урбанетто числится Офелия Скайстон, но и всё, верно?
- Да, это так, - горько ответил Темпл. – Это всё, что мне известно. Ну, ещё то, что Ормандо был в курсе того, что станция погибнет. А что? - он встрепенулся почти в страхе и уставился на собеседника.
- А то, что свидетельства смерти на имя Вальтера Рейнхарда не существует в мире по причине того, что он тоже найден погибшим там, - Франсуа ронял слова так, будто сомневался, стоит ли говорить новые, и, понимая это, Темпл поспешно вскочил на ноги, встав рядом с открытыми ладонями, чтобы не оставалось сомнений, что стоит, и обязательно. – Просто учитывая его старания на благо Рейха, в частности, преследования сект поклонников Белиала и остальное, там очень длинный список, было принято решение утаить от заинтересованных лиц обстоятельства, при которых он погиб. Хотя у него фактически нет родни и близких, его персона хорошо известна среди множества военных и духовенства.
Темпл мотнул головой, чтоб глотнуть побольше воздуха, но сам почти не заметил этого.
- Продолжай, пожалуйста, - попросил он тихим голосом, застыв на месте.
- А эти обстоятельства таковы, что он найдён обнажённым в тесном контакте с обнажённой же дамой, в которой без труда опознали Офелию Скайстон – судя по всему, пара погибла при разгерметизации станции фактически мгновенно. Таким образом, сомневаться в настоящей правде того, что ты только что сказал кардиналу, пришло в голову только тебе – а других таких голов в мире просто не найдётся уже, учти, - Лестер проговорил последние слова прежним тёплым тоном, и едва успел разомкнуть руки, чтоб успеть крепко обнять Темпла, что молча бросился ему на шею. – А учитывая, насколько вы с Вальтером похожи, я бы на твоём месте и вовсе полагал уже, что Ормандо всерьёз пробует отобрать у него право являться твоим отцом пред Богом и людьми. Ты ведь не хочешь позволить это сделать, а?
- Вот что, - спокойно и твёрдо произнёс Скайстон, едва снова смог разговаривать – где-то через пару минут или меньше. – Я тоже должен в таком случае кое-что сообщить. Саймон Флэш несколько лет скрывался под именем Вальтера Рейнхарда и даже собрался жениться, используя паспорт на его имя на Лезвайе. Свадьба не состоялась по причине того, что жених был застрелен на одной из станций, чему есть куча свидетелей, а Кейтар Север, вероятно, подтвердит это под присягой, дав соответствующие показания после разговора с Саймоном. Такая версия, как убийство террористами, мстившими за преследования сект, наверное, больше подходит для свидетельства о смерти, а?
- Так, присядем, ладно? – вежливо попросил Лестер. – Я думал, что меня уже ничего в мире удивить не может, но ты же у нас уникум, Темпл. Тебя точно сделал Вальтер, в этом теперь нет никаких сомнений!
Он не обманул подопечного – прослушки в этом месте никогда не было, иначе бы хохот, который раздавался ещё тут некоторое время, заставил бы оглохнуть всякого шпиона… Немного успокоившись, Темпл ощутил, что медальон в кармане как будто шевельнулся, и вспомнил, что даже не посмотрел, что это такое, и достал раритет. Когда же створки раскрылись – Скайстону оставалось только порадоваться, что он сидит достаточно удобно. На него с интересом смотрел, слегка прищурившись, будто намереваясь улыбнуться, молодой – не старше тридцати пяти - император Райнхард Первый, в обрамлении живых белых лилий. Голограмма была очень высокого качества и вызывала мощнейший эффект присутствия. «Ну что, повоюем»? – казалось, весело намеревался сказать тот, кто первым среди офицеров космофлота надел когда-то напрестольный крест. Да, работы хватит, отчего-то подумал про себя Темпл, хлопнув защёлкой и пряча драгоценность снова в карман.
- Ну что, идём, что ли, Джина уже тебя заждалась, - миролюбиво проворчал Лестер. – Мне ещё указание кардинала выполнять, учти. А он отправляет нас на архиерейскую дачу.
- Да, конечно, - в тон поддержал Скайстон, поднимаясь. – Стартуем, куда сказано.
Впереди были три дня настоящего безоблачного счастья – такого, что поблекли даже поездки на Гардар.