Кратово. 1951 год

Елена Косякина
Летом 1951 года мама сняла нам с бабушкой маленькую комнатку с балконом на втором этаже большого дачного строения на центральной улице Кратово – улице Горького. Впервые мы отдыхали на даче, где кроме нас жили еще несколько семей. Хозяева дома сами в нем не жили и сдавали все помещения, какие могли, даже летнюю кухню. Поэтому народу на участке было много, в основном еврейские семьи с детьми.

Лето в тот год в Подмосковье было дождливым. Мы с бабушкой вдвоем проводили дни за чтением и разговорами. Много плакали. Я впервые читала роман Войнича «Овод». Как было не заплакать? Бабушка вспоминала о страданиях, которые навалились на нее после смерти любимого мужа в 1924 году. И опять мы обе плакали. Обильные струи дождя стекали по стеклам балкона и обильные слезы – по нашим щекам. Мама возвращалась вечером с работы, уставшая и промокшая. И тяжело вздыхала, видя наши заплаканные физиономии. Ничего себе, летний отдых! Не было веселья. 

Не помню уж по какой причине, но в то лето я поссорилась со своим другом Мишей Ольшанецким. Пожалуй, это был единственный год, который я провела без друзей. Летний домик-кухоньку снимала зажиточная еврейская семья из «торгашей», как говорила моя бабушка. Их было много народу, довольные собой и своей жизнью важные мужчины и их неработающие жены, почему-то всегда в ярких шелковых халатах Из домика по всему участку постоянно разносился аромат вкусной пищи, хотя окна они закрывали.
 
Жил там и мальчик моего возраста Наум, Нёмка, как звали его в семье. Мы познакомились. Нёмка оказался сущим балбесом. Я уже перешла в восьмой класс, а он никак не мог закончить шестой. На осень у него была назначена переэкзаменовка по русскому языку. Он мало знал, с ним было неинтересно. Однажды его мама разговорилась с моей бабушкой и попросила ее уговорить меня позаниматься с Нёмкой. Я согласилась. Мне было лестно, что я как учительница буду заниматься с ним русским языком.

На другой день он пришел к нам с тетрадкой и учебником. Я объяснила ему какое-то правило и решила проверить, как он напишет диктант. Во время урока Нёмка постоянно меня злил: не слушал, строил какие-то рожи, подмигивал, дергал за косички. Уважения никакого! Я обиделась. Велела ему открыть тетрадь и писать под мою диктовку. А он вместо этого предлагал играть в кегли. Я рассердилась, мне стало обидно. Вместо того, чтобы действительно пойти поиграть или погулять, как назло и погода в тот день была неплохой, я тут сижу с этим тупоголовым парнем. Пытаюсь ему помочь, а он еще издевается. И тогда я ему пригрозила, что если он сейчас же не начнет заниматься, я возьму вот эту чернильницу и вылью чернила ему на голову! Ничего более умного я в тот миг придумать не смогла. Конечно, он мне не поверил и продолжал издеваться. И тогда я неожиданно для себя самой выполнила свое обещание. Схватила полную чернильницу и вылила все чернла на голову незадачливого ученика. И тут же я от страха закрыла глаза. Нёмка заорал, прибежала бабушка. В ужасе они пытались вымыть Нёмкину голову и шею. Его майка тоже была вся в чернилах. Нёмка заревел и побежал домой. На этом кончилась моя педагогическая практика. С того дня я боялась встретиться с ним один на один. А он перестал меня замечать.

На соседнем участке, не отгороженном от нашего, жила одна семья, к которой я испытывала постоянный интерес. Глава семьи, пожилой, как мне казалось тогда, еврей (сейчас думаю, что ему было лет сорок пять, не больше) был женат на цыганке исключительной красоты. Стройная, гибкая, с огромными черными глазами и роскошной косой, по субботам и воскресеньям она выносила на террасу патефон, ставила пластинки, и они вдвоем с мужем танцевали танго, фокстроты и вальсы. С завистью я смотрела на эту пару и любовалась такой удивительной женщиной.

В семье было трое детей. Старшая, лет четырнадцати, была «дурочкой» – так говорили о ней дачники. Больная девочка, она училась в какой-то специальной школе. На участке она обычно была одна, все время жевала что-нибудь и глупо улыбалась. Мать не обращала на нее никакого внимания. Я никогда не видела, чтобы они разговаривали или что-либо делали вместе. Я жалела эту несчастную девочку. Она была физически очень развита для своих лет. У нее уже была большая грудь.

Однажды бабушка послала меня к соседке с какой-то просьбой. Я зашла к ним на участок и постучала в дверь дома. Никто не ответил. Окошко в комнату было открыто. Я заглянула в него и увидела совершенно поразившую меня картину. На кровати лежали «дурочка» и Нёмка. В ужасе я отпрянула от окна и побежала к себе. Ни бабушке и никому другому не рассказала я об этом.

Средняя девочка лет одиннадцати была обыкновенным ребенком. Удивительно, но я помню, что звали ее Диной. Она одна, по-моему, хозяйничала в доме, варила, стирала, убирала. Славная такая девочка. Младший сынишка лет пяти был горбат. «Несчастные дети! – вздыхала моя бабушка. – Отец работает дни и ночи, чтобы всех прокормить, а мать занята только собой, спит, гуляет и танцует!»

В одно дождливое  воскресенье я вышла на балкон, потому, что кто-то позвал меня с улицы. Пришли две знакомые мне девочки, жившие по соседству. У одной за пазухой был спрятан маленький черный котенок, беспрестанно мяукавший. Девочки объяснили, что у одной из них окотилась кошка. Всех котят разобрали, а этого никто брать не хочет, он черный. Если мы его не пристроим, его утопят. Жалко! Я огорчилась. Я обожала кошек и с удовольствием взяла бы этого черненького котенка. Но я знала, что бабушка была бы очень недовольна. И все-таки, как раз в это воскресенье бабушки на даче не было. Она уехала в Москву. Со мной оставалась мама.

Я взяла в руки теплый комочек и поднялась на второй этаж. «Мама! Посмотри какой чудесный котенок. Можно я его возьму?» Мама резонно ответила, что котенка брать в Москву некуда. Мы живем всемером в одной комнате в коммунальной квартире, да и бабушка, конечно будет против. «Но с другой стороны, – сказала мама, – если соседи не будут возражать, он может жить у нас на общей кухне. Тем более, что там иногда появляются мыши». Я котенка оставила, напоила его теплым молоком, поиграла с ним, и он уснул где-то в уголке, а я счастливая побежала гулять.

К вечеру вернулась бабушка. Она попыталась надеть тапочки и не смогла. В одной уютно устроился спящий черный котенок. Бабушка ужасно возмутилась и стала ругать маму, как она позволила оставить котенка. Мы с мамой стали дружно уговаривать бабушку. Короче, котенок остался у меня. Его я назвала Мишкой (назло Мише Ольшанецкому). Я очень привязалась к Мишке. Он прожил у меня до 1957 года.

Лето 1951 года запомнилось мне еще и тем, что мой дядя Гиня, папин брат, однажды привез мне шикарный дамский велосипед немецкой фирмы «Мифа». Я сразу же стала учиться кататься. Мне казалось, что это будет легким делом, ведь я раньше хорошо умела кататься на детском двухколесном велосипеде. Все оказалось намного сложнее. Я не учла, что новый велосипед был для взрослых девушек, а я очень мало подросла за последние два года и оказалась невысокой. Всего 1 метр 52 сантиметра. Поэтому мне было трудно балансировать на новом велосипеде, ведь ноги не доставали до земли. Один из наших соседей, молодой худой мужчина, больной туберкулезом, видя мои мучения, взялся меня учить кататься. Он держал велосипе за седло сзади, а я спокойно вращала педали и ехала по дорожке от дома до калитки. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что еду довольно быстро и не пойму, как же успевает мой учитель. Когда же я поняла, что еду самостоятельно, то очень испугалась и тут же решила соскочить с велосипеда. Вокруг меня оказались заросли крапив, но выбирать не приходилось. И я храбро прыгнула в крапиву. Глядя на мои красные от ожогов ноги, сосед принялся извиняться, мне же было больно и обидно. Велосипед «Мифа» так и не стал для меня любимым средством передвижения. В семидесятые годы я подарила его двоюродной сестре. Та уж покаталась вволю.