Я бился в ужасе и изо всех своих пятилетних сил пытался вырваться из крепких рук отца. Мне во что бы то ни стало нужно было спрятаться от этого неизвестного, огромного, воняющего и пронзительно вопящего чудовища! Оно было громогласное, изрыгающее оглушительно шипящие облака густого то ли пара, то ли дыма, лязгающее множеством огромнейших красных колес - ничего удивительного в том, что я потом заикался почти до самой школы. Заикание могло быть и более сильным, но мой детский организм был уже достаточно закален всевозможными шухерами, ночными сиренами и сонными воплями исковерканных людских судеб.
Сморенный от долгой тряски в кузове грузовика, в котором поспать не было совершенно никакой возможности по причине в хлам разбитой дороги и твердых углов перевозимых коробок, от которых надо было уворачиваться, я видел какие то сны, лежа на груде узлов и мешков с одеждой, сваленных в кучу у вокзальной ограды столицы Усольлага – Соликамска. Видимо сны были настолько интересны, что подкатившего накатом паровоза я не услышал, Но внезапный дикий рев паровозного гудка, сопровождающегося выпусканием не менее громко шипящего пара, заставили вибрировать деревянный Соликамский перрон, а не только детские косточки.
Отец не мог решить, то ли прижимать меня сильнее, то ли уже выпустить,и, глядя в его растерянное лицо, мне еще больше хотелось спрятаться! Тем более, что я знал самое безопасное место в этом мире! И я изо всех сил бился в крепких отцовых руках, чтобы срочно спрятаться туда… Туда, где в полусумраке тебя обволакивает тепло и родной запах… Туда, где тебя не достанет никакая фиксатая блатата… Туда, где не страшен не только смотритель и его начифирившийся урка, или психованный до припадочности КаэРовец из фронтовиков, или наглый вседозволенностью вертухай… Да что уж, там не страшен был сам «кум» и гражданин-начальник полковник Юшман.
Ах, как долго мать не могла отучить меня от этой привычки при любом «атасе» забиваться в это безопасное место! А ведь не робкого десятка я уже был к этому возрасту и, при необходимости, запросто мог впиться зубами любому и куда ни попадя, хоть в горло. Окружающий мир диктовал свои правила, из которых самое главное было – ВЫЖИТЬ !!!
А началась моя долгая дорога по ухабам жизни, вернее еще не началась, а была заложена , предопределена еще в военном 42-ом году. Именно весной этого года восемнадцатилетнего, невысокого с рыжими вьющимися волосами парня, тринадцатого ребенка в семье, выхватили из маленькой вятской деревушки, в срочном порядке выучили военному делу и направили в едва ли не единственную в то время десантную бригаду в звании ефрейтора и в должности ротного санинструктора. Все свои четыре боевых вылета он совершил на Карельском фронте. В третьем бою был жестоко контужен, но уже через два госпитальных месяца в составе своей роты был десантирован для взятия г. Мозельска при наступлении на Карельском фронте. Этот бой оказался для отца последним, как он сказал в редкие минуты откровений:-«…а приземлился я уже без ступни».Уже только в последние годы я выяснил некоторые обстоятельства того боя (сайт «Подвиг народа», Книга памяти…). За этот бой отец был награжден орденом «Отечественной войны второй степени»-«…Будучи раненым в ногу, ефрейтор Иванцов Л.В. самостоятельно сделал себе перевязку и, истекая кровью, продолжал выполнять воинский долг, вынося с поля боя и оказывая медицинскую помощь бойцам своей роты…». Даже и не представляю, сколько бойцов можно вынести на себе с оторванной ступней правой ноги… Десять? Пять? Даже если одного, он уже совершил подвиг !!!
Потерявший вместе с правой ступней сознание, отец был вывезен сначала во фронтовой госпиталь, где ему обравняли косточки и зашили, а затем, по причине начавшейся гангрены дальше - в тыловой… и еще дальше…. В каждом новом госпитале ему отрезали от ноги по несколько сантиметров, но гангрена распространялась снова и снова, выше и выше. Наконец в госпитале Перми хирург обрезал культю с запасом –« …Хрен с ним, с костью, сохранить бы колено!».
Ах да! в госпитале г. Киров, в родной Вятке у отца появилась личная сиделка. Здесь до родной деревни было всего то чуть больше ста км. Так что « сиделка» нашлась в соседней деревне. Она потом так и сопровождала отца по всем последующим госпиталям. Её звали Клава и она была моей будущей мамой.
Вот ведь, у него операции, гангрены, перевязки, переезды из госпиталя в госпиталь, тут еще начавшиеся головные боли - последствие контузии. У нее – бессонные ночные дежурства в госпиталях, стирка бинтов, мытье полов, утки, довести до лестницы покурить, разнести лежачим еду, помочь покушать безруким и еще десятки различных дел… А вот они двое, они взяли и выпустили в свет мою старшую сестру Любу. А ровно через год, день в день ( !!!), появилась на свет и вторая – Галя. Так что отца выписывал из госпиталя за два месяца до победы семейным папашей с двумя дочками, младшая из которых еще сосала титьку.
Как жила молодая семья четыре последующих года? Да, наверное, как и тысячи других таких же. Как еще можно жить в маленькой деревушке в самом центре нечерноземья – бедно, голодно, но дружно и счастливо. Деревню, где во все времена крестьянин неплохо зарабатывал на горохе и льне, заставили садить неурожайную здесь пшеницу, да и ту колхоз сдавал государству чуть ли не до семенного фонда. Помню, как однажды мать где то на лужайке стала рвать и есть клевер, а на мой вопросительный взгляд ответила:-«А ты попробуй, какой сладкий! Только ты выкусывай в самом центре лепестки.» И еще, гораздо позже, помню как составлял ей компанию, когда она на кухне намоет картофельных очисток и рассыплет их на раскаленную печную плиту. А затем мы наперегонки выхватывали с плиты самые поджаристые и наслаждались вкусом. А в это время в подполье было полно картошки. С тех пор такую картошку я больше не ел. А вот на любом поле не могу пройти мимо клевера, чтобы не сорвать и не попробовать. И на язвительное замечание моего сына: - « И что, думаешь молоко появится? Как у коровы?», ответил:- «А ты попробуй, как сладко! Только ты не весь цветок ешь, а выкусывай лепестки в центре до самого основания. Мня так мама научила…Баушка, которую ты не видел…».
…………………………………………………………..
……не знаю, отчего накатывает в глаз слеза…………………………………………. Не знаю…
Так и не мог выяснить за какие такие преступления в самый разгар голода 48-49-ых годов моего одноного отца объявили КаэРом, дали стандартные 10 лет по совокупности разных частей статьи 58 и направили на исправление Ныроблаг, чуть севернее его последнего госпиталя. Одна из зон до сих пор в Ныробе действует. Остальные представляют собой развалины. Всего в Ныроблаге было пять зон и, за исключением состоящей из пленных немцев Ш-337, делились они по не совсем понятному признаку, ибо во всех присутствовали в тех или иных количествах и уголовники, и КаэРы ( КонтрРеволюционеры – контра, предатели Родины, политические…), а также мужчины, женщины и….и дети…).По состоянию на 12.04.52 г. в Ныроблаге отбывали срок 23 353 з/к, среди которых было 4172 женщины (больше, чем каждый шестой) и 4065 к/р (тоже практически каждый шестой). Дети по спискам не проходили. По словам и ныне живущей женщины, прошедшей через этот ИТЛ, на четырех зонах лагпункта было около тысячи детей в возрасте от 10 лет и менее.
Отца- инвалида определили в контору лесосплавного участка. Там он и выучился бухгалтерскому делу, лагерной экономике и прочему учету. Мать, как жена «политического» свободно отпустили из колхоза (а ведь в то время колхозники даже паспортов не имели !). И она перебралась поближе к отцу, в тот же Ныроб, где было реальнее всего не уморить с голоду дочек пяти и шести лет от роду. Её, как деревенскую, охотно приняли на работу на сельскохозяйственную станцию. И там, у ворот зоны, она и приготовилась ожидать своего кудрявого, рыжего, одноногого…. Четыре года уже ждала… Оставалось всего ничего… Но тут случился удар, потрясший всю страну ! Умер СТАЛИН !!!
Потом мать вспоминала отрывочно, как прятала своих девочек и сама хоронилась в яме, спешно выкопанной и замаскированной сначала лошадиными какашками, потом картофельной ботвой, потому что поселок был затоплен волной насилия, жестокости и крови. Первая волна выпущенных на свободу по случаю всенародного горя состояла из уголовников, которые начинали разнузданно уркаганить прямо от ворот зоны. Все бараки гражданского, «вольного» населения, состоявшего преимущественно из женщин, стариков и детей были разгромлены, разворованы, избиты, изнасилованы.
Наконец начали реабилитировать политических. Отец попал в первую очередь и был встречен у ворот зоны матерью, гордо предъявившей ему своих выживших дочек. Уже школьниц… Они как раз только вернулись с первого урока этого учебного года. А через шестнадцать дней у них были дни рождения и они, быть может ожидали хоть каких то, пусть условных, подарков. Но вместо этого появилось то, о чем постоянно им напоминала мать, и оно оказалось совсем непохожим на ее слова – оно было рыжее, хромающее, воняющее табаком, будящее по ночам такими страшными вскриками и стонами…и мать заставляет еще стирать его окровавленные бинты, в которые он прятал свою культю перед тем как натянуть на нее вышедший из-под топора протез.
Но, слава Богу, все живы, семья снова вместе – стерпится, пообвыкнет, слюбится ! И еще…пожалуй главное – в один из этих же первых вечеров, или ночей (дни-то были на обязательной работе) был зачат Я !!!! На Воле ! В Любви !! В Семье !!!
………………………… а ведь я действительно того… я плачу…………………………………
Ведь нет никакой возможности объяснить, чем провинились перед страной… перед Богом… перед жизнью два любящих человека, которым едва перевалило за тридцать. А с ними и две наивные, верящие в светлое будущее и неизбежность коммунизма девочки десяти и одиннадцати лет от роду…А с ними и я – толи еще эмбрион, толи уже человеческое существо, которое в трехмесячном возрасте уже сознает (по последним современным научным данным), что происходит во внешнем мире.
Почему трехмесячного? Да потому что мне столько было, когда председатель суда произносил: - «четыре года лишения свободы с отбыванием срока в колонии общего режима»…
Так бывает! Жизнь – это изощренный своей невероятной фантазией сценарист!
Где-то в октябре этого одновременно радостного и ужасного года на сельхозстанцию пришел «для районирования в условиях североуральского климата» семенной картофель то ли германской, то ли голландской селекции. Мать, как ей казалось, тайком сунула пару горстей этих семян в карман телогрейки. Может, как говорила она, действительно, чтобы попробовать, стоит ли разводить такую картошку, а может , чтоб подкормить свое семейство… Но через неделю ее арестовали. Следствие было коротким, так что не прошло и двух месяцев – 11 картошин величиной с грецкий орех, четыре года общего режима, расхитительница социалистической собственности, т.е. народного добра…т,е. воровка, уголовница. И повезла она меня отбывать свои и мой срока в самую дальнюю зону все того же Ныроблага !!!
Нуууу…..тут , как говорится, повезло всем !
- Отцу, что он имел востребованную специальность и его взяли нормировщиком в ПМК тут же в Ныробе, и при этом еще дали две комнаты в бараке - как –никак девочек же рОстит, школьниц ( им то вона как повезло, иметь в то время отдельную комнату !).
- Матери – что в ней уже был я, и что на зоне тоже были теплицы, требовавшие умелых деревенских рук.
- Мне- что мать была уже сельхозспецом и ее не послали на лесоделяны рубить сучья у сваленных деревьев (долго еще по леспромхозам сохранялась эта «женская» специальность – сучкоруб), а тем более она не попала на нижний склад, где женщины баграми стаскивали с «ленты» хлысты. Таким образом я избежал возможность, как сотни других, быть выкинутым из женского нутра скользким кровяным комочком, чтоб превратиться в пепел в сжигаемых древесных отхода. А оставшихся до появления четырех месяцев мне вполне хватило, чтоб окрепнуть до возможности за жизнь ухватиться. Семимесячным недоноском весом менее двух кг. я появился на свет на зоне Ныробского ИТЛ и вот… сейчас начал отсчет уже седьмого десятка !
(Если вы когда-нибудь в блужданиях по природе попадете на место бывшей зоны, найдите там неподалеку кладбище. На крестах нет подписей, там обычно вырезаны ножом и потому сохранились даты рождения и смерти. И вы увидите, что большая часть крестов принадлежит не дожившим до своей первой годовщины .Мой маршрутный рабочий, однажды на таком кладбище в верховьях Алдана спросил:-« Чё это ? Вроде зона была, а кладбище детское». –«Нет, Вова….Обычное кладбище. Вон и взрослая могила. Просто они были самые беззащитные из бесправных. На них даже продпаек не распространялся, они ведь плану только мешали !...уж я то знаю…)
Родившая в утренний сумерек мать принесла завернутого в кусок выстиранной мешковины меня в лагерный лазарет, где прицепила бирку, чтоб не перепутали с несколькими таким же, стремившимися к выживанию. Ибо паек нужно было отработать, он был ой как нужен сейчас, хотя бы один на двоих. Уж очень ей хотелось сохранить сына… для отца .А тот в это время изо всех сил старался не пить, дочки только перестали его дичиться.
Лагерным распорядком для кормящих матерей было предусмотрено аааагромнейшее по- социалистически гуманное послабление – им давалось в течение дня два перерыва по полчаса на кормление ребенка (естественно без снижения нормы выработки). Как вспоминала мать, она делала соску из внутренней части луковицы (посмотрите – действительно по форме как соска !).
Туда она помещала в тряпочке «жованку» - жеваный хлеб с сахаром. Самое трудное было в этом процессе – не проглотить сахар. Его доставали, покупали, выменивали (на что ?!?) отдельно от пайка. Видимо с этим луком я и получил ту свою ударную дозу витаминов и прочих иммунитетов-
Вот уже 60 лет я ни разу не болел гриппом. Ходить «недоносок» начал в неполных восемь месяцев, ибо нужда заставляла, так было нужно. Очень трудно прятаться не умеющему ходить !
Чтобы иметь возможность чаще кормить меня, и вообще, чтобы был под присмотром материнских глаз, мать научилась носить меня от лазарета к теплицам и обратно под юбкой, где я, ловко обхватив материнскую ляжку и прижавшись к ней до полного слияния впервые вышел в большой мир .Для этого мать предприняла целую тактическую операцию с умышленным повреждение ноги (тоже рисковое дело), и чтобы окружающие привыкали к её хромой походке и потом не обращали на нее внимание. Так и приобрел я свое самое надежное и безопасное в мире убежище, куда ковылял, а потом уже и бегал прятаться при малейшем шухере. Сначала в теплице, потом в женском бараке, потом и на территории лагеря, куда детям вход был закрыт.
Выпускали нас с матерю на волю в сентябре (снова сентябрь !) 1956 года по амнистии…55 года к десятилетию победы. Почти полтора года после приказа об амнистии важные дяди в погонах решали – стоит ли давать свободу столь опасным преступникам. Однако, "учитывая наличие троих несовершеннолетних детей, ходатайство мужа, реабилитированного и с возвращенной наградой, учитывая личное искреннее раскаяние осужденной…"Навстречу отцу, примчавшемуся встречать нас на выпрошенном у начальства грузовике, мать гордо вывела за ручку живого и здорового меня !!!! Услыхав слова матери:- «беги, вон папка тебя ждет !», увидев перед собой рыжую, кудрявую, оскалившуюся от уха до уха улыбающуюся и незнакомую морду, я гордо крикнул:-« а …уй тебе !!!» и ловко нырнул под материнскую юбку изо всех сил вцепившись в родную ляжку. (Много я потом имел неприятностей в детском саду по поводу моего специфического лексикона).
По случаю радостного для семьи воссоединения вечером был приглашен фотограф. Сестры были наряжены в праздничные платья. Старшая сестра (круглая отличница) ни за что не хотела фотографироваться без пионерского галстука, чем сильно обидела младшую, которую в пионеры не приняли по причине наличия матери-уголовницы. «Вот если бы хотя бы училась как старшая…». Так нас и запечатлили на первой в нашей семейной истории семейной фотографии.
Младшая из сестер крепко держала меня за руку, старшая удерживала на месте за плечо, так как я все время норовил спрятаться… ну вы уже знаете куда. Я вообще не понимал, что происходит вокруг, кто эти люди, потому и получился таким малость воинственным, готовым в любой миг оскалиться и постоять за себя. Что и продемонстрировал в первый же вечер и сестрам и отцу, покусав их при попытках вытащить…. Ну вы уже знаете откуда.
А потом было мое долгое привыкание - к отцу, к сестрам, к семье, к дому, к соседям, улице и детскому саду, к отсутствию колючей проволоки и возможности бегать где вздумается, даже к ручью в конце улицы, по которому так классно было пускать кораблики из сосновой коры, каменно замороженным яблокам к Новому году, к прилипающим к зубам ирискам……и снова к отцу… Мы же теперь жили вместе, под одной крышей. Он мне уже начинал нравиться, хоть и напоминал чем-то того рыжего мордовского вертухая из зоновского лазарета.
И вот…это страшное неожиданное пробуждение от грохота железного чудовища на перроне Соликамского вокзала.
Разве выяснить теперь по какой причине наша обретшая покой семья сменила райцентр Ныроб, на пос. Пелес, только начавшийся строиться на месте одной из зон Вятлага, в самом центре известных в зэковских кругах «Вятских лесоповалов». Переезжали и вновь… разъединялись. Девочкам надо было учиться дальше, а в поселке только-только организовали начальную школу.
Поэтому их отвезли учиться на родину отца и матери, и пристроили в райцентре к каким-то родственникам. Здесь я наконец-то признал право отца командовать мной, и, пойдя в школу, отучился прятаться под мамкиной юбкой. Здесь мы имели собственный новенький трехкомнатный дом с двумя печками, огород при доме и туалет в огороде. Наш собственный туалет, на нашу семью! Это не многоочковое зловонное дырявое строение при бараке. Здесь я приобрел друзей на всю мою оставшуюся жизнь. Здесь мы прожили почти пять лет счастливой спокойной семейной жизни.
За это время старшая из сестер закончила десятилетку и получала «повышенную» «ленинскую стипендию» в Кировском пединституте. А младшая, закончив после школы какие-то курсы, уже и замуж вышла и работала здесь же в бухгалтерии леспромхоза. Нормально так мы жили, дружно и счастливо, как и сотни других семей в поселке. Отец, несмотря на, уже из пластмассы, протез, ловко гонял на работу в свой СМУ на велике, бухгалтеру ведь машина не положена, даже главному. Правда очень скоро от велика пришлось отказаться. Ему все чаще приходилось глушить водкой периодически повторяющиеся головные боли – последствие контузии. Постепенно за ним потянулась и мать. Причем все чаще и чаще. До самой ее смерти никому было невдомек, что ее мучали еще более сильные боли – рак молочных желез.
И вот… 31 января 1965 года матери не стало !!! Еще через два месяца мне исполнилось уже 11 лет. И остались мы с отцом – бобыль да сирота… И была у нас с ним возможность сплотиться, так нет же…Беда ведь не волк, в одиночку не ходит.
Своего кладбища тогда в леспромхозе не было и отец (и я при нем), погрузил гроб с телом матери в холодный тамбур последнего вагона раз в сутки проходящего поезда. Через 105 км мы разгрузили его в пос. Лесном, командном пункте Вятлага. Там на кладбище, неподалеку от вокзала мы и похоронили мою мать. На сороковой день мы вновь приехали туда, везя в тамбуре же четыре пакета штакетника и заготовки для деревянного креста. И вот только после этого отец запил уже по-черному. Основательно и бесперерывно.
Полгода почти я разыскивал пьяного отца по пути с работы. Привозил домой сначала на саночках, потом на тележке. Дома раздевал, снимал протез, разбинтовывал культю. Потом стирал затвердевшие от ссохшейся крови бинты и зассанные брюки отца. А вчерашние чистые и постиранные гладил и скатывал бинты рулончиком. А иногда делал это и по ночам, забегавшись с друзьями на улице. Я ведь был мальчишка и мне было только одиннадцать !!!
Не знаю, какой документ отец подписал в пьяном угаре, судя по тому что ни денег, ни особого достатка у него в доме не было до самой смерти, те деньги достались кому-то более пронырливому. А мы новый, 1966-ой год (и года не минуло после смерти матери !) встречали врозь:
Он – где-то в зоне под Соликамском , я неподалеку, в детдоме № 1 г. Березово. Ну естественно в Пермской области! Уж это как повелось у нас!
Хлебнули же лиха детдомовские воспитатели со мной. За неполные два года там, я со-вершил не менее десятка побегов ! Вместе с тем все годы учебы даже четверка в моем дневнике была исключительной редкостью. Черт знает, как я умудрялся учиться на круглые пятерки практически никогда не уча домашние задания. Разве что письменные упражнения. Практически все мои побеги, за исключением первых двух – во Вьетнам и в Китай, заканчивались в доме. Лишь однажды я попробовал добраться до отца, но был жестоко напуган лагерной охраной, проведя сутки в карцере (а для острастки!). Во Вьетнаме я собирался наказать наглых американце и помочь маленьким азиатам отстоять свою страну , а в Китай рвался побеседовать один на один с председателем Мао – а чего эти гады воробьев со скворцами уничтожили!
Наконец, старшая сестра, закончившая свой пединститут, и приехавшая преподавать в нашу школу, организовала от педколлектива школы какое-то там ходатайство и они взяли надо мной какое-то там коллективное опекунство, заключавшееся в том, что каждый вечер кто-то из них приходил вечером ко мне в дом поинтересоваться чем я питаюсь и выучил ли уроки.
-Чего-то сластит твоя тушеная картошка.
-Да немного подмерзла, недоглядел.
А на самом деле сластило мясо - белки там были, белки тушеные с картошкой. Зайцы, куропатки и рябчики не сластили.
Где то на третьем курсе техникума отца выпустили опять же по амнистии – 25-тилетие Победы! И он вернулся туда, откуда и ушел сражаться за эту победу – районное село, где был военкомат, давший ему путевку… Путевку к контузии, к ранению, к лагерям…
Волосы уже белые, но все-еще вьются...
Меня же закрутила жизнь по просторам нашей страны. Техникум. Защита Родины… Нет не так – страны !
Работа, семья (уже моя собственная семья !!!), дети… Лишь трижды, за последующие годы я виделся с отцом. Сначала привез показать ему его внука, в отпуск. И потом дважды проездом в командировку в столицу. Так мы и не посидели вдвоем, не поговорили как отец и сын. А в октябре 91-ого отца не стало. Я был в Хабаровске, на преддипломной сессии, где получал второе высшее образование, когда старшая сестра сообщила мне об этом. Так и доканала его та самая контузия. Ему и операции на голове до этого делали… Одним словом, не смог я присутствовать на похоронах. Все откладывал на потом – младшего в школу, старшего в институт, перестройка, ликвидация геологии, поиски работы, дальнобойщик, экономист, главный бухгалтер, сварщик, дефолт, переезд в Сибирь, устройство в Сибири… Но с каждым днем меня все неодолимей тянуло туда, где прошли наши самые счастливые семейные годы, в мой леспромхоз и на могилу к отцу. И до того мне стало невмоготу терпеть, что бросив всё, приехав чуть дальше Сыктывкара к своему другу и брату Мишке (его отец был похоронен рядом с моей матерью), мы по бездорожью, по полуразобранным бетонкам, по разобранной железнодорожной насыпи добрались до нашего Пелеса !
Побывали и прибрались на могилах
Посидели на развалинах своих домов
Привезли с собой по мешочку землицы…
А к отцу мы поехали со старшей сестрой, заслуженной учительницей РФ на пенсии. Младшая уже больше десятка лет к этому времени сама покоилась в могиле.С утра прибрались на могиле, немного помянули и меня оставили наконец-то наедине с отцом на весь остаток того дня. Вот уж когда мы всласть наговорились с отцом. С папкой… Самое главное, как оказалось, мы несмотря ни на что очень нежно любили друг друга, и у нас была, да была счастливая семья!
И что если бы не война….то возможно ничего бы этого и не было….
Р/S
Не так давно, зайдя в соцсетях в группу «Ныроб», я увидел свежевыложенные фотографии, на одной из которых узнал себя. Никогда у меня не было этой фотографии. Фотку разместила моя бывшая соседка по дому и по нарам. Вот она, вторая в правом ряду, и вон он я , третий в среднем ряду. Я и смотрю на нее.
Оказывается у нас у обоих одна «Малая Родина» - П/я «319». Потом мы с ней жили на одной улице и ходили в один детский садик. Они уехали из Ныроба на следующий год после нас. Уехали в Казахстан, где она стала заслуженной артисткой Республики, очень рано, в 45 лет вышедшей на пенсию. Такие они – балерины…
Она сейчас у меня в друзьях на «Одноклассниках». Что с того, что не привелось вместе учиться, зато от рыжего мордовского вертухая прятались под одним крыльцом. Но он всё же иногда ловил нас и разламывал одну печенюшку на двоих.
И как-то в разговоре с ней, мы решили, что тоже можем считать себя победителями, как наши отцы и матери. Они победили врага, мы - победили судьбу, выжив назло ей !!!!