Письмо было написано на гербовой бумаге твёрдым мужским почерком. Некоторые ошибки в употреблении слов и неточности орфографии указывали на посредственные познания корреспондента в английском языке. Из текста следовало, что некий граф Гаргон-Лагута приглашает «всемирно известного специалиста в сыскном деле» посетить его родовой замок в Трансильвании с тем, чтобы оказать содействие в раскрытии «в высшей степени драматической тайны, касающейся чести и благополучия одного из самых старинных дворянских родов». И если упомянутый «всемирно известный» найдет таковую возможность и приедет, его, графа, благодарность не будет иметь границ «как в материальном исчислении, так и смысле душевной теплоты».
Шерлок Холмс, с утра пребывавший не в лучшем из настроений, начал было читать графское послание с гримасой недовольства на лице, но по мере чтения она уступила место саркастической ухмылке.
- Любопытное письмо, - изрёк он наконец. - Какой напыщенный тон! Очень характерен для мелкой аристократии, особенно обедневшей.
- Что вы ему ответите? - поинтересовался я.
- И герб более чем странный, - словно не слыша, продолжал он. - По красному полю чёрный кентавр, пронзённый стрелой. Девиз по латыни: «Скорблю, но не уступаю». Занятно, занятно... Хотя, по-моему, не вполне отвечает законам геральдики.
- Что вы ему ответите? - повторил я.
- Так... Почтовый штамп Бистрицы. Это на северо-западе Румынии, если я не ошибаюсь. Карпаты... Самое сердце Карпат. Дайте-ка мне справочник движения железнодорожного транспорта по Европе. Через пролив до Роттердама, потом Брюссель, Мюнхен, Вена, Будапешт и, наконец, Орадя... Оттуда дилижанс до Бистрицы, а там, надеюсь, граф позаботится о дальнейшем.
- Значит, вы поедете?
- В этом даже нет вопроса, дорогой Уотсон. Вопрос есть в том, поедете ли вы со мной.
- Но в письме графа обо мне ни слова, - смутился я. - Захочет ли его сиятельство оказать гостеприимство и мне?
- Преимущество «всемирной известности», - улыбнулся Холмс, - прежде всего в том, что я сам могу диктовать условия своему нанимателю. Правда, видит бог, я терпеть не могу этого слова, но суть дела от этого не меняется. Граф меня нанимает, я диктую ему условия, и вы едете со мной. Вы едете со мной?
- Еду.
- Я так и думал. В таком случае, у вас три дня на сборы и улаживание дел. А если управитесь раньше, тем лучше. Сдаётся мне, у этого Гаргон-Лагуты дело спешное.
В течение следующих суток я на Бейкер-стрит не появлялся, приводя в порядок свои дела. Мне удалось уложиться в рекордный срок, и в четверг вечером мой саквояж был уже собран. В восемь часов я явился перед Холмсом и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовал:
- Ваш ассистент Джон Хэмиш Уотсон к поездке в Европу готов.
- Вольно, - рассмеялся мой друг. - Примите восхищение вашей расторопностью. Завтра мы можем отправляться. На наше счастье есть поезд прямого сообщения до Бухареста. Но мы сойдём раньше... Если честно, Уотсон, я призываю благословения на голову графа: побывать в Карпатах — моя давнишняя мечта. Удивительный край! Неповторимый этнос. Густо замешанный на инбридинге вырождающихся родов. Я, между прочим, помню ваше увлечение спиритизмом. Вы там найдёте новую пищу для мракобесия — уверен.
- Мракобесие мракобесию рознь, - скромно отозвался я. - А из нас двоих не я самый суеверный. Что же до спиритизма, ваши собственные слова, которые, правда, неучи приписывают Шекспиру: «есть многое на свете, милый Уотсон, что и не снилось нашим мудрецам». Благоволите!
- Ну-ну, - совсем развеселился Холмс. - Ладно, отправляться завтра рано. Давайте-ка ложиться с вами, Гораций. Разбужу в пять. Ваша комната в вашем распоряжении, чистое бельё в комоде. Кстати, как вы объяснили вашу поездку вашей жене? Она скоро, я уверен, откажется принимать меня — помнится, из последнего нашего совместного предприятия вы вернулись с выбитыми зубами и рукой на перевязи.
- Она беспокоится, конечно, - признался я, - но ещё не до такой степени, чтобы стеснять мою свободу слезами или уговорами. Я сказал ей, что уезжаю на континент по важному делу, которое, возможно, задержит меня надолго. Я имею привычку откровенно делиться с Мэри всем, что меня занимает, но ради нашего общего спокойствия делаю это постфактум.
- Мудро, - кивнул Холмс, на этот раз без улыбки. - Ну, спокойной ночи.
Как и обещал, он разбудил меня в пять часов. Было ещё темно, и только пламя свечи озаряло его узкое острое лицо.
- Просыпайтесь, Уотсон, пора. Наш поезд через час с небольшим.
Сам он был ещё в халате, но уже умыт и выбрит. Пока я приводил себя в порядок, он сам накрыл на стол и сварил кофе.
- Скорее, скорее, Уотсон, машинист ждать не будет.
Я, надо признаться, по суточному ритму своему «сова», и с утра и двигаюсь, и соображаю вяло. Кофе, правда, несколько взбодрил меня, но и то в кэбе до вокзала я продремал и вполне очнулся только уже в вагоне.
- Посмотрите-ка, - Холмс сунул мне под нос какую-то брошюру, напечатанную явно не по-английски. - Вот он, этот герб. Пожалован предкам нашего графа за отважные набеги на турок, но, пронзающая кентавра стрела - история более поздняя и связана с каким-то родовым проклятьем. Ничего удивительного — в этих краях каждый уважающий себя род имеет в активе парочку страшных проклятий.
- На каком языке здесь написано? - спросил я. - По-румынски?
- По-русски. Это славянский шрифт.
- А вы читаете по-русски?
- Немного. Мне как-то пришлось проводить одно расследование в Одессе, волей-неволей кое-что освоил. А это — научный труд господина Валишевского — небольшой экскурс в прошлое придунайских стран. Оказывается, Гаргон-Лагуты сыграли в истории целый ряд хоть и небольших, но несомненных ролей. Однако, как я и предполагал, сейчас родовые владения пришли в упадок. Замок, в который мы с вами едем, поглощает практически се доходы. Ну да подробности узнаем на месте, а пока... - он зевнул и сразу, с зевка, рассмеялся. - Что ещё в дороге делать? Тем более, ночью мы будем в проливе — вряд ли мне там удастся поспать.
Холмс мог вовсе обходиться без сна сутками, если был занят расследованием. Вероятно, в порядке компенсации, в отсутствие дела он мог и спать сутками же. Особенно в дороге. Так и теперь, ему едва ли понадобилось больше минуты, чтобы заснуть, и он добросовестно проспал до самого порта, где мы вышли размять ноги.
Вечерело. Солнце садилось, и вид багрово-фиолетовой мглы над горизонтом мне не слишком понравился. Я подумал, что Холмс, пожалуй, был прав, говоря, что во время переправы через пролив поспать едва ли удастся.
- Посмотрите, - указал я ему на небо, - уж не шторм ли надвигается?
- Будем надеяться на лучшее, - откликнулся мой друг, с опаской поглядывая на запад. - Бурное море — не то, чего надо бы пожелать двум путешественникам. Особенно это справедливо в отношении меня — сотни раз пересекал пролив, и каждый раз из сотни мучаюсь от проклятой морской болезни, опровергая расхожее мнение о том, будто британцы ею не страдают.
- Запаситесь лимонными леденцами, - посоветовал я. - Помогает.
- Не мне, - отрицательно покачал головой Холмс. - Однако пора. Посадка на пакетбот уже началась. Пойдёмте, Уотсон.
Мы поднялись на борт, но в каюту не спешили. Сгущающиеся сумерки, тёмная гладь пролива, звёзды над головой — всё это не часто приходится видеть людям, постоянно живущим в городе. Остановившись на палубе, мы любовались уходящим вдаль причалом в золотых огнях и разворачивающейся перед нами полосой тёмной воды, по которой мелкой дрожью тянулась неяркая ещё лунная дорожка. И вдруг я заметил, как на этот светлый проблеск, постепенно слизывая его, наползает какая-то тень. Я поднял голову: одна за другой исчезали и звёзды. Полёт тучи был так стремителен и ровен, что завораживал зрение.
Помощник капитана пришёл на пассажирскую палубу с советом пассажирам перейти в свои каюты. Берега уже не было в виду, и нас обступила полная тьма. Две молодые девушки в сопровождении пожилой дамы послушно отправились вниз, мы с Холмсом остались одни, только с другого конца борта смотрел на воду молодой человек в очках. Он ещё в порту привлёк моё внимание некоторой скованностью и, в то же время, причудливостью движений — по-видимому, из-за лёгкой формы спастического паралича.
Качки не было. Воздух сгустился как кисель, стал ощутим, душен и давил на плечи. Во всём — гнетущее чувство опасности. Холмс передёрнул плечами и плотнее запахнулся в плащ, словно предчувствуя надвигающийся холод, хотя пока что было очень тепло.
- Посмотрите! - вдруг закричал молодой человек в очках. - Там! На мачте!
Я поднял голову — и ахнул: верхушки мачт светились неярким, но несомненным светом, голубоватым, призрачным, зловещим. И это не было отсветом луны — луна к тому времени совершенно скрылась в тучах.
Привлечённые громким криком юноши, пассажиры высыпали из кают и столпились на палубе, сбившись, словно глупые и, надо признаться, напуганные овцы. Быстрым шагом прошёл первый помощник, успокаивая весь этот растревоженный улей словами:
- Обыкновенное явление природы — решительно ничего страшного.
- Ничего страшного, вы слышали? - шепнул мне Холмс. - Да ведь это огни святого Эльма. Ну будет дело!
От его свистящего шёпота я невольно поёжился. Между тем полной неподвижности в воздухе уже не было — подул лёгкий ветерок, который во всяком другом случае следовало назвать приятным. Тут же я заметил, что парализованный молодой человек постарался приблизиться к нам, что он бледен, и очки его запотели от волнения.
- Как можно было пускаться в рейс, - проговорил он неожиданно высоким и неприятно резким голосом, - ввиду шторма? Следовало бы подать в суд на пароходную компанию.
- Вы ведь ещё не понесли из-за этого убытков, - резонно, но не очень-то дружелюбно возразил Шерлок Холмс. - Подождите, пока утонете.
Молодой человек обиженно замолчал.
- Полагаю, - проговорил я, стараясь его утешить, - что капитан этого судна имеет опыт хождения в дурную погоду.
- Всё равно они не смеют подвергать пассажиров такому риску.
Я невольно поморщился, предвидя дальнейшее удовольствие от общения с этим занудой, избравшим меня в качестве собеседника — тем более, что Холмс потихоньку отодвинулся от нас.
Ветер крепчал, и вскоре мы услышали лёгкий, но всё нарастающий гул в переплетении снастей. Качка усилилась, и сначала просто стала ощутимой, а вскоре корабль начало бросать вверх и вниз, и пенные языки захлёстывали палубу. Молодой человек, наконец, убоялся надвигающейся непогоды и скрылся в трюм. Вздохнув с облегчением, цепляясь руками за неподвижные предметы, я подошёл к Холмсу.
- Нам бы тоже спускаться. Здесь становится небезопасно.
Холмс не ответил, и, взглянув на него, я понял, что он просто не может говорить. Его лицо стало землисто-серым, а губы — те даже позеленели. И жидкие перила бортика он сжимал так, что все суставы побелели. Увы, я ничем не мог помочь ему.
Шторм продолжался всю ночь. Корабль швыряло, паруса были спущены, и мы застряли в проливе, продвигаясь куда угодно, только не к Роттердаму. Холмс лежал ничком на койке в своей каюте и тихо стонал, не в силах добраться даже до туалета, не в силах поднять голову. Меня и самого мутило, хотя я обыкновенно не подвержен морской болезни, но, по крайней мере, я не терял способности к передвижению. К моему удивлению, и наш знакомый паралитик оказался неплохим моряком — несколько раз я видел его на палубе: он стоял, опираясь на перила борта, и ветер развевал его жидкие, но довольно длинные волосы.
К утру ветер стих, и, хотя зарядил дождь, по крайней мере, можно было плыть. Мы снова легли на курс, качка уменьшилась, и помощник капитана бодрым голосом сообщил, что мы будем в порту не позже полудня. Но, когда я спустился с этим известием к Холмсу, он встретил меня без энтузиазма.
- Оставьте меня в покое, - слабым голосом попросил он, - дайте поспать.
Я снова поднялся на палубу и некоторое время любовался морем, как вдруг меня отвлекло то, что кто-то произнёс вслух имя Гаргон-Лагута. Я оглянулся. Оказалось, это имя произнёс всё тот же молодой человек, обращаясь к хрупкой девушке в глухом коричневом платье, очень молоденькой, лет семнадцати. Делая вид, что продолжаю любоваться пейзажем, я навострил уши, поступая, возможно, предосудительно, но зато тактически верно.
- Я уже говорила вам, господин Рытхэу, мои сердечные дела — плод вашего воображения. Я даже не понимаю, чего вы хотите от меня.
- Я хочу вам только добра, мисс Гаргон-Лагута, - отвечал молодой человек, я, хотя он говорил на чистом английском, в обращении «мисс» мне почудилась едва заметная насмешка. - Неужели вы не понимаете, что этот ваш «друг по переписке» преследует цели исключительно корыстные. За вами дают приличное приданное — вот за ним-то он и охотится.
- А вы, господин Рытхэу, за чем охотитесь? - словно бы наивно спросила девушка, но я видел, как смеялись её большие зелёные глаза.
- Нет-нет, - улыбнулся Рытхэу, - я не охотник, я жертва, жертва ваших прекрасных глаз и вашей улыбки, мисс Гаргон-Лагута.
Я не стал слушать дальше — разговор показался мне очень личным и не очень важным для нас с Холмсом, но само присутствие здесь мисс с фамилией Гаргон-Лагута представляло интерес.
Мы уже делали разворот, чтобы причалить к берегу, когда Холмс вышел на палубу и присоединился ко мне. Он был всё ещё бледен и выглядел усталым, но в настроении пребывал неплохом.
- Надеюсь, мы не слишком задержались из-за этого проклятого шторма, - проговорил он, делая неудачную попытку закурить на ветру.
- Хорошо бы успеть на поезд ещё сегодня, чтобы не ночевать в гостинице, - подхватил я. - Но в любом случае, Холмс, у нас будет славная попутчица, - и я передал ему подслушанный разговор.
- Любопытно, - буркнул он, всё ещё сражаясь со спичкой, но больше ничего не добавил.
Нам пришлось всё-таки переночевать, но, к счастью, с утра мы уже могли отправиться в путь, перекомпостировав билеты и почти не потеряв при этом в деньгах. После ночи на твёрдой земле Холмс чувствовал себя великолепно и всё путешествие оставался в приподнятом настроении, что меня чрезвычайно радовало, ибо в такие часы и дни он становился очень приятным и интересным попутчиком, пряча подальше свою всегдашнюю нетерпимость, но сохраняя наблюдательность, интеллект и живой острый юмор.
Он почти не закрывал рта, пока мы ехали через всю Европу, и я, как всегда. Был поражён обилием и разнообразием его знаний о ней. Холмс никогда ничего не читал просто из любопытства, но он сталкивался с разным, распутывая свои загадки, вникал всегда до самого дна и никогда ничего е забывал, поэтому общий багаж его знаний приближался к энциклопедическому. Он говорил: «Это было, если мне не изменяет память, в тысячу шестьсот девятнадцатом году», и можно было уже не заглядывать ни в какие справочники — память ему не изменяла.
Мы миновали Германию, немного задержались в Вене, проехали Будапешт и, наконец, пересекли границу Румынии. Стояла чудесная золотая осень. Равнины, по которым мы проезжали, отличались редкой живописностью. Осинник сменялся кленовой рощей, кленовая роща — сосновым бором, тот, в свою очередь, переходил в заросли бузины или буковую рощу - всё ярко, разноцветно и торжественно, как в церкви. Странно, но на Холмса это великолепие почему-то производило гнетущее впечатление: яркий дивертисмент угас, он помрачнел, насупился и замолчал. Тем не менее, его взгляд становился всё внимательнее, а во всех членах словно накапливалась сжатая энергия: он стал собраннее, походка и все движения сделались скользящими — словом, это был хищник, уже вышедший на охоту. Однако я пока слабо представлял себе, на кого нам предстоит охотиться, да и сам он, думаю, тоже.
Мы сошли с поезда, как и предполагали, в Ораде.
- Дилижанс будет завтра к вечеру, - сказал Холмс, поглядев расписание, - И здесь придётся ночевать в гостинице. Странно, что они так редко ходят.
- Это потому, что места здесь глухие, - услышали мы за спиной чей-то низкий голос, говоривший на ломаном английском.
Обернувшись, как по команде, мы увидели человека лет тридцати пяти с такой буйной курчавой шевелюрой, что она казалась накладной.
- Я тоже еду через перевал, - сказал он. - А вы, наверное, гости графа из Лондона? В «Раздвоенном копыте» вас дут с нетерпением.
- Как вы сказали? - мне показалось, что Холмс вздрогнул.
- Вы про «Раздвоенное копыто»? Это замок графа.
- Какое, однако, странное название, - заметил я.
- Простите, - между тем проговорил Холмс, - похоже, что вы знаете наши имена. Не угодно ли вам назвать ваше?
- Меня зовут Руминеску, - помедлив, ответил наш новый знакомый. - Ионел Руминеску. В замке я частый гость, хотя живу не там.
- А что, граф живёт один? - спросил Холмс.
- Собираете информацию? - подмигнул Руминеску. - Что ж, я всех их хорошо знаю. Старый граф... Впрочем, это только так говорится, он совсем не стар, ему пятьдесят лет. Так вот, граф — владелец замка. Он ведёт уединённый образ жизни, но совсем не потому, что он такая уж бука. Понимаете, просто ходят разные слухи... Крестьяне невежественны...
- Слухи? Что вы имеете в виду? - спросил я, но Холмс опустил голову и что-то прошептал, очень похожее на «Ещё как понимаю».
- Поговаривают, - Руминеску понизил голос, - будто родня графа издавна знается с нечистой силой. Сам я не видел, не знаю... Но люди говорят будто старшая дочь графа — немёртвая.
- Не мёртвая?
- Нет, нет, не так. Я сказал именно «немёртвая». «Немёртвая» не значит живая, понимаете?
- Нет. Вы что, хотите сказать, будто дочь графа...
- Тс-с! - Руминеску прижал палец к губам. Об этом нельзя говорить вслух. Но вы правильно догадались. Она...
Ему не удалось договорить. Чья-то тяжёлая рука с силой и довольно болезненно, судя по гримасе, опустилась на его плечо.
- А ты всё бьёшь и бьёшь языком, - проговорил, вернее, прорычал по-английски смуглый брюнет самой свирепой наружности. - Все писатели брехуны и сплетники, наживающиеся на чужих неприятностях.
Холмс улыбнулся и, по своей привычке, быстро опустил голову, прикрыв глаза ресницами. Я осуждающе посмотрел на него.
- Знаете, это просто невежливо, Лэннер, - обиженно заговорил Руминеску, украдкой потирая плечо. - Какое право вы имеете вмешиваться?
- Да не тебе, прохвосту, говорить о правах, - загремел Лэннер, грудью надвигаясь на осмелившегося протестовать противника. - В другой раз я тебя просто вздую моей палкой — и все дела.
Он взмахнул рукой, круто повернулся и зашагал прочь.
- Кто это был? - с любопытством спросил Холмс у растерянного Руминеску.
- Отъявленный грубиян — вот кто! Это доктор Летика Лэннер. Его отец был англичанин, а мать румынка, поэтому он так хорошо знает английский. Впрочем, ругается он на всех европейских языках, - сердито добавил наш собеседник.
- Он назвал вас писателем? - вспомнил я.
- Да пустяки. Сборник рассказов, вышедший два года тому назад. А кроме того, я некоторое время сотрудничал в одном журнале критического направления. Но этот тип помешал нашему разговору. Так вот, у графа две дочери... То есть, у него было две дочери. Младшая — Марица — учится у вас в Кембридже, в пансионе для юных леди, старшая... Старшая была красавица. Марица тоже недурна, но Юле она и в горничные не годится. Этот Лэннер ухаживал за ней, но где ему!
- И не только Лэннер, наверное? - спросил проницательный Холмс, чуть сощурив глаз.
Руминеску покраснел.
- Да, господа, верно. Вы угадали. И ко мне она была благосклонна до этого ужасного несчастья... Простите, господа, - вдруг смешался он, - но я совсем забыл об одном деле... - и нашего собеседника след простыл.
- Что это он? - спросил я недоумённо у Холмса.
Он незаметно указал подбородком: в нескольких шагах стоял, держа наперевес тяжёлую трость, доктор Лэннер.
- Похоже, Руминеску побаивается его, - и Холмс беззвучно рассмеялся.
- Но это не слишком хорошо для дела. Он хотел нам ещё что-то рассказать.
- Ничего, Уотсон, не огорчайтесь. Насколько я понимаю в человеческой природе, мы с вами ещё бегать будем от этого Руминеску и его рассказов.
- Всё же я не понял, что случилось с этой девушкой — Юлой, кажется...
- Он назвал её «немёртвая», - проговорил Холмс задумчиво. - Как я помню, этим терминов здесь называют вампиров. Я кое-что читал об этом, потому что мои отдалённые предки из этих мест. Любопытно было вникнуть в собственные корни. Вампиры в Румынии вообще распространены.
- Но, чёрт возьми, не может же быть, в самом деле, чтобы она умерла, а потом воскресла. Это противоречит и здравому смыслу, и самой природе. Неужели граф вызвал вас для того, чтобы развеять местные сплетни?
- Если это так, мы напрасно предприняли столь длительное путешествие. Развеять такого рода сплетни, я знаю на собственной шкуре, куда труднее, чем материализовать любого вампира во плоти.
- Надеюсь, завтра мы узнаем больше, - проговорил я. - Но кое в чём я уверен уже сейчас.
- Интересно, в чём же?
- Например, в том, что Марица Гаргон-Лагута вовсе не в Кембридже, а где-то на пути сюда, и её сопровождает некто господин Рытхэу.
- Уверен, вы недалеки от истины, - серьёзно кивнул Холмс.
Мы хотели пробродить по городу до сумерек, но погода внезапно испортилась, пошёл дождь, и мы вынуждены были отправиться в гостиницу ещё засветло. Называлась она, конечно, «Корона» - меня уже, честно говоря, тошнит от обилия этих «Корон» - и была единственной в городке, где можно было поесть, не расстроив себе желудок. Поэтому я не удивился, застав здесь всю компанию: писателя Руминеску, доктора Лэннера и Марицу со своим парализованным спутником. Видимо, они тоже ждали дилижанс — иного способа добраться до перевала не было. Все ужинали в общем зале, но каждый — за отдельным столом. Мы с Холмсом заняли оставшийся и некоторое время в молчании поглощали пищу. Но затем Холмс позвал трактирщика, с четверть часа у них ушло на преодолении языкового барьера, а потом они заговорили на чудовищной смеси английского, румынского, русского и французского, вполне понимая друг друга. Холмс угостил трактирщика пивом, справился о его семье, пожаловался на прострел, которого у него в помине не было и, наконец, перешёл к местным сплетням, из-за чего, собственно, и начал разговор. Мы узнали, что граф в самом деле знается с нечистой силой, что из-за этого мало кто соглашается идти в замок в услужение, что слуг там вообще очень немного, но их лучше знает управляющий — господин Рытхэу.
- В замке, кроме графа и его дочерей, живёт ещё кто-нибудь? - спросил Шерлок Холмс.
- Да. Этот беспутный тип Друцэ.
- Какой беспутный тип?
- Племянник графа. Он, кажется, влюблён в его дочь.
- Младшую или старшую?
Трактирщик диковато посмотрел на Холмса и перекрестился.
- Господь с вами! Юла умерла.
- Как умерла? Когда?
- В прошлом году.
Холмс посмотрел на меня и пожал плечами. Я ответил ему ещё более непонимающим взглядом. И тут только заметил, как пристально смотрит на нас доктор Лэннер. Мне стало не по себе от его проницательного взгляда, а он вдруг встал, взял свой бокал и решительным шагом направился к нашему столу.
Трактирщик поспешно ретировался, и у меня сложилось впечатление, что он, как и Руминеску, побаивается доктора.
- Вы из Лондона, так? - спросил он своим резким требовательным тоном.
Холмс не спешил отвечать. Он умел разглядывать людей незаметно для них, но сейчас он изучал доктора Лэннера в упор, я бы даже сказал, нахально.
- Н-ну? - наконец, небрежно уронил он.
Лэннер покраснел. Сказать вернее, он побагровел, как свёкла — явно грубя всем и вся, он не привык сам натыкаться на сходное обращение.
- Вот что... - начал было он, но Холмс перебил его:
- Вот что, сэр: или вы представляетесь и вежливо — вежливо, понимаете? - объясняете, что вам от нас надо, или, клянусь богом, мы оба умеем охранять свой покой от назойливых незнакомцев, вмешивающихся в чужие разговоры с бесцеремонностью пьяного конюха.
Несколько мгновений мне казалось, что Лэннер вот-вот ударит Холмса. Холмсу, очевидно, это тоже показалось, потому что, сохраняя внешне вальяжную позу, он поставил ноги на полные ступни и слегка напружинился. Но Лэннер сдержал себя, явственно скрипнув зубами.
- Прошу прощения, - проговорил он. - Я здешний врач. Меня зовут Летика Лэннер. Я совсем не хотел мешать вам, мистер Холмс, но всё, что касается графского дома, очень сильно касается и меня, и мне невыносимо слушать, как праздные бездельники, вроде этого щелкопёра, треплют имя той, которая... которая... - что-то пискнуло у него в горле, он быстро отвернулся и начал кашлять в платок, низко опустив голову — так, чтобы мы не видели его глаз.
- Так вы знаете меня? - спросил Холмс, выждав несколько мгновений, и я заметил, как сильно смягчился при этом его резкий от природы голос.
- Я знаю, что граф пригласил вас. И догадываюсь, зачем. Здесь нечасто появляются англичане, вот я и сделал выводы...
- Садитесь, пожалуйста, - Холмс пододвинул к нему стул.
- Благодарю вас.
- Теперь я с радостью выслушаю, о чём вы хотели спросить нас.
- Просить, - поправил его Лэннер. - Я хотел просить вас. Около графа нет по-настоящему преданных людей. Алексис — хороший человек, но он слишком добрый и, говоря по чести, бесхарактерный тип, этим многие пользуются. Ведь он богат. Замок съел значительную часть его состояния, но осталось ещё очень порядочно. Этим пользуются...
- Например, Друцэ? - уточнил мой друг.
Лэннер посмотрел на него удивлённо.
- Д-да, - не сразу ответил он. - И Друцэ тоже. Но я-то имел в виду не его.
- Вы имели в виду Руминеску?
Лэннер не успел ответить. Выходивший куда-то трактирщик вошёл обратно с известием, которое произнёс сперва по-румынски, а потом, глядя на нас, по-французски:
- Есть экипаж до перевала, но только открытый. Господа могут поехать уже сегодня.
- Я вам не советую, - быстро сказал Лэннер. - Выше будет очень холодно, а потом — волки.
Холмс напряжённо раздумывал. Как и всякий нормальный человек, он отнюдь не жаждал встречи с волками, но при всём этом, совершая порой подвиги аскетизма, будучи занят делом, Холмс во всех остальных случаях не выносил малейших бытовых неудобств — сырые простыни или дымящий камин могли совершенно вывести его из равновесия. Разумеется, в «Короне» на сервис рассчитывать не приходилось, и он самым серьёзным решал дилемму: так ли опасны волки, чтобы терпеть из-за риска встречи с ними сырые простыни. И, похоже, симпатии его склонялись-таки в сторону волков. Его останавливало лишь то, что мне придётся ехать вместе с ним, а моего отношения к волкам он выяснить не успел.
- Думаю, что нам следует поехать с этим экипажем, - проговорил я. - Мы приглашены графом по важному делу, и любая отсрочка может принести неприятности, не говоря уж о простой вежливости.
Благодарная улыбка Шерлока Холмса была мне лучшей наградой. Лэннер же покачал головой, словно сожалея о нашем безрассудстве.
- Замок действительно расположен уединённо? - повернулся к нему Холмс.
- В двух милях около дюжины крестьянских домов и два-три жилища побогаче.
- Кто их занимает?
- Например, ваш покорный слуга.
- Об этом я догадался. Кто ещё? Думаю, что господин Руминеску?
Лэннер поморщился, как от зубной боли.
- Года три назад он приехал сюда, чтобы написать эссе...
- А, увидев госпожу Юлу, остался сочинять роман? - догадался Холмс.
Лэннер вспыхнул:
- Над этим не стоит смеяться, мистер Холмс!
- Прошу простить меня. Но это означает, что он снимает квартиру?
- Да. Хозяйка — старуха Моравка, травница. У нас с ней, - Лэннер усмехнулся, - профессиональная конкуренция.
- А господин Рытхэу в замке живёт?
- Во флигеле.
- Кто-то ещё из джентльменов - я имею в виду образованных людей — снимает или имеет собственное жильё поблизости?
- Священник с семьёй. У него две дочери, двенадцати и пятнадцати лет. По-моему, больше никого.
Трактирщик снова просунул голову в дверь:
- Господа, экипаж ждёт.
Мы вышли на воздух. К вечеру похолодало, на небе были облака. Из низин поднимался туман, окутывая подножья карпатских гор. Нас ожидала повозка с дополнительно настроенным местом для кучера. Он и восседал там — угрюмый смуглый мужчина с повисшими седыми усами.
- Он вас довезёт до перевала, - сказал трактирщик, провожая нас. - Но не до замка — до замка никто не поедет иначе, как под расстрелом. Никто из местных не приблизится к нему и на милю.
- А от перевала до замка миля?
- Около пяти миль.
Холмс свистнул.
- Пять миль, на худой конец, можно и пройти, - сказал я. - А вдруг уговорим этого крестьянина подвести нас поближе.
- Вот это правильно, - с радостью подхватил Холмс. А я ещё раз подумал о том, как же нужно ненавидеть придорожные ночлежки, чтобы предпочесть им ночную пятимильную прогулку.
Хозяин перекинулся с возницей несколькими словами, и мы тронулись в путь.
Дорога, по которой мы ехали, как многие горные дороги, шла по спирали. Мы взбирались всё выше и выше, и по мере того становилось всё холоднее и холоднее, так что предупреждение насчёт тёплой одежды оказалось небесполезным. Внизу уже стемнело, да и вокруг быстро смеркалось. Мы сидели, закутавшись в пальто и пледы, и всё-таки страдали от холода. Вскоре пошёл снег — сперва несильно, потом повалил хлопьями. Видимость резко упала. Наш возница угрюмо правил лошадью. Он, кажется, не знал ни слова по-английски, но, если бы и знал, думаю, не стал бы этого обнаруживать.
- Самое время и волкам появиться, - жизнерадостно заметил Холмс.
- Нет уж, - опасливо поёжился я. - Прекрасно обойдёмся без них.
Снег стал между тем так плотен, что мы перестали видеть дорогу. Возница натянул вожжи и остановил лошадь. Затем, обернувшись к нам, он жестами показал, что опасается ехать дальше — как бы не свалиться в пропасть.
- Что же делать? - растерянно спросил я у Холмса.
Мой друг пожал плечами и сам обратился к вознице — насколько я мог судить, по-русски. К моему удивлению, им как-то удалось понять друг друга.
- Он говорит, что здесь неподалёку есть каменный навес, под которым мы могли бы переждать непогоду, - сказал Холмс. - Думаю, нам придётся пойти на это, хотя мы рискуем там замёрзнуть насмерть.
- А как он найдёт свой каменный навес при таком снегопаде? - с беспокойством спросил я. - Но выхода у нас нет, так или иначе, нам придётся согласиться с его планом.
Холмс сказал ещё несколько слов вознице, после чего тот слез с козел и исчез за стеной снегопада.
Его не было, наверное, с пол часа. Холмс выглядел невозмутимым, хотя его щёки побелели, а губы посинели от холода. Увы, я не испытывал такого же спокойствия: моё ухо уловило отдалённый вой, в происхождении которого сомневаться не приходилась.
- По-моему, это как раз волки, которых вы с нетерпением ждёте, - сказал я.
- А вы вооружены? - спросил он без особенного беспокойства.
- Пистолетом. Против стаи волков он не поможет.
- Эй! - послышался крик издалека. - Эй!
- Это наш возница, - вскинулся Холмс и сам закричал. - Э-ге-гей, сюда!
Угрюмый румын появился из-за стены снега, что-то проговорил и махнул рукой, указывая направление.
- Волки, - по-русски сказал Холмс, но на этот раз, кажется, румын его не понял. Ведя лошадь в поводу, он пошёл вперёд, и через несколько шагов из круговерти снега перед нами проступила каменная глыба. Возница обернулся и указал на неё рукой. Приблизившись, мы увидели, что верхняя часть глыбы выдаётся вперёд, нависая козырьком, и под ней хватит места для экипажа. Наш румын под уздцы завёл лошадь под навес, мы вылезли из экипажа и затоптались, пытаясь хоть немного согреться. Уже стояла глубокая тьма, и я не мог не подумать о том, что, не желая обречь себя на неудобства третьесортной гостиницы, мы, пожалуй, прогадали, и теперь на придётся ночевать в еще более неудобной обстановке.
Как вдруг моё внимание привлёк недалёкий перестук копыт — кто-то верхом приближался к нашему временному пристанищу.
- Храбрый путник, - заметил, прислушиваясь, Шерлок Холмс, - учитывая тот вой который мы с вами слышали.
Возница, видимо, тоже услышал топот коня. Лицо его вытянулось, в глазах появился неподдельный страх. Он поднял руку и стал креститься, бормоча что-то про себя.
- Что это с ним? - тихонько спросил я Холмса.
- Похоже, он готовится встретить привидение, - так же тихо ответил Холмс.
Топот между тем становился все ближе, и, наконец, их темноты появился силуэт верхового.
- Эгей! - окликнул его Холмс, а возница при этом вздрогнул и отступил назад.
Всадник что-то крикнул по-румынски, и, хотя я, конечно, не понял ни слова, по голосу было понятно, что перед нами молодой мужчина.
- Мы англичане, - закричал Холмс. - Вы понимаете по-английски?
- О да, вполне, - отвечал всадник с сильным акцентом, но не коверкая слова. - Вы, должно быть, гости графа? Мистер Шерлок Холмс и его друг?
- Вы правы, - откликнулся Холмс. - Но мы не знаем, кто вы?
- Лику, - назвался всадник, одновременно с этим спешиваясь с коня. - Лику Друцэ.
Итак, перед нами был племянник графа, пользующийся его добротой.
- Вы что, заблудились? - спросил он. - Я бы мог показать вам дорогу, если, конечно, ваш кучер согласится ехать вслед моей лошади.
Взглянув на румына, я понял, что сомнения нашего неожиданного спасителя отнюдь не беспочвенны — казалось, он совсем обезумел от ужаса: всё пятился, а перед собой выставил два пальца.
- Честно говоря, я не понимаю, в чём дело, - пробормотал я.
Друцэ невесело рассмеялся:
- Этот крестьянин защищается от нечистой силы. Боюсь, у нашего замка и его обитателей скверная репутация в этих местах. Вы позволите сказать ему несколько слов, господа?
Он обратился к вознице лицом и заговорил по-румынски, отрывисто и резко. Несчастный румын впал в ещё большую панику, но быстро закивал головой и с готовностью ухватил лошадь за узду.
- Садитесь в двуколку, джентльмены, - сказал Друцэ, - сейчас поедем.
Сам он взобрался на свою лошадь и, похлопав её по шее, легонько тронул. Мы покатили следом, выдерживая максимальное расстояние, позволяющее видеть спину провожатого.
Серпантин оказался довольно длинным, и я успел задремать, привалившись для тепла к плечу Холмса, а очнулся от того, что он взял меня за руку:
- Вот он, замок Гаргон Лагута! Посмотрите, Уотсон, какой величественный вид.
Я открыл глаза: прямо перед нами возвышались две квадратные башни, сложенные из серого камня. Они соединялись полукруглой двухэтажной перемычкой, так что замок и в самом деле имел вид раздвоенного копыта. По периметру всё это сооружение окружал глубокий ров, наполненный водой. Через ров — бревенчатый почерневший мост на массивных двойных цепях.
Друцэ въехал, было, на мост, но, спохватившись, повернул коня и снова приблизился к нам:
- Вам лучше спешиться и добраться до замка своим ходом, джентльмены. Я могу , правда, ещё разок прикрикнуть на этого кучера, но боюсь, как бы его не хватил удар от страха — лучше уж отпустим его с миром.
Действительно, не успели мы вылезти из экипажа, его вместе с возницей, как ветром сдуло.
- Прошу вас в замок, - пригласил Друцэ.
Вслед за ним мы вошли в обширный двор, совершенно неухоженный, заросший, словно заброшенное кладбище — впечатление усиливали тёмные кипарисы и каменные плиты, вымостившие дорожку к парадной двери. Здесь было ниже, чем на перевале, и деревья ещё сохранили свою листву, раскрашенную во все оттенки осеннего спектра. Я увидел беседку, увитую почти чёрным виноградом, пылающий клён, траурные серебристые тополя и корявые яблони, с редкими, но крупными плодами. Правда, все краски были притушены, ибо рассвет ещё только начинался, но, когда выйдет солнце, вид этого одичавшего парка обещал стать величественным.
Дверь, массивная, тёмная, срубленная из дуба, открылась легко, повернувшись на смазанных петлях. Над дверью, распластав крылья, сидел грифон, отлитый из зеленоватой меди.
Я ожидал оказаться в затемнённом помещении, отвечающем моему представлению о старинных замках, но, едва мы переступили порог, в глаза ударил слепящий свет по меньшей мере десятка электрических плафонов. Прежде чем оглядеться, я посмотрел в лицо Друцэ — до сих пор в темноте его было не рассмотреть хорошенько. Я увидел совсем молодое открытое лицо, очень смуглое, безусое, с ярко-зелёными узкими глазами.
Прихожая, в которой мы очутились, представляла собой огромный зал с высоким сводчатым потолком. В ней не было никакой мебели — только шкуры, среди которых я узнал волчью, а другие звери были мне не известны. На стенах висели венки какой-то травы и связки чеснока, его густой запах буквально пропитывал воздух.
Дальше из коридора вела тоже дубовая, но куда более лёгкая дверь, украшенная завитушками с уже облезшим золочением. Обе створки её были приоткрыты, и была видна мраморная лестница, устланная ковром.
- Прошу вас, - повёл рукой Друцэ. - Вам приготовлены комнаты наверху. Там вам будет удобнее — не такой патриархальный интерьер. Между нами говоря, у Алексиса немного бзик на старине, - и он выразительно тронул висок.
Он пропустил нас вперёд, и мы, все трое, начали подниматься мимо высоких одностворчатых дверей, расположенных по левую сторону на каждом пролёте напротив высоких стрельчатых окон.
Из-за этого вертикального тяготения, заметного во всём, замок казался изнутри устремлённым вверх, наподобие старинных костёлов. Лестница пронизывала, насколько я мог судить, всю башню, обходя винтом по её периметру. Ни коридоров, ни залов не было.
Наши с Холмсом комнаты оказались последними, расположенными друг над другом. Я зашёл в свою и увидел квадратное помещение, без каких либо признаков отопительной системы, но зато с балконом. Из мебели была широкая кровать с балдахином, лёгкое плетёное кресло, журнальный столик и массивное дубовое трюмо. На полу снова шкуры. В углу умывальник за полотняной ширмой.
Я не успел ещё оглядеться, как ко мне, торопливо формально постучав, вошёл Холмс.
- Друцэ сказал, что граф Алексис ждёт нас к завтраку. Вероятно, он изложит всё-таки причину своего приглашения. Честно говоря, Уотсон, мне здесь не нравится. Вы обратили внимание на засовы?
- Какие засовы?
- На дверях. Они снаружи. Для чего бы это?
- Я не заметил.
- Говорю вам, это так.
Я пожал плечами.
- А эти двери на лестнице?
- А что с ними?
- Они все заперты, и заперты изнутри. Ни на одной из них нет внешних засовов. А эти два новоявленные, и то, что внизу, совсем новый. Думаю, его сделали буквально час-другой тому назад.
- Постойте... Но это значит... Это значит, что их врезали специально для нас?
- Похоже на то, дружище Уотсон.
Я поёжился.
- И вот ещё что: в замке почти нет слуг, вы заметили?
- Я никого не видел.
- А я расспросил Друцэ про штат. У них приходящая поломойка, немая крестьянка, которая приходит с двенадцатилетней дочерью. Управляющий — тот самый тип, которого мы видели в дороге. Повар-китаец. Мальчишка-конюх, который тоже ночует вне замка, да ещё двое приходящих рабочих из деревни, которые делают всю остальную работу. Это всё. Маловато для такого замка, вы не находите?
- Мало слуг в большом доме — это или бедность...
- Исключено. Граф совсем не беден.
- … или скрытность. Я чувствую запах тайны, Холмс.
- Ну что ж, - усмехнулся мой друг, - надеюсь, нюх вас не подведёт.
Едва он успел это выговорить, пришёл Друцэ звать нас к завтраку. Он был одет в строгий костюм и вышитую сорочку, по всей видимости, национальным узором.
- Для графа пристойность превыше всего, - проговорил он. - Алексис верный пёс замка: не он владеет этим каменным монстром, а замок сам владеет им. Право, было бы лучше вовсе продать его, да майорат не позволяет, - и он чему-то засмеялся.
Стол был накрыт в обширном каменном зале за одной из дверей. Зал этот явно не реставрировался с самых древних времён, когда здесь пировали при дымном свете углей и факелов полудикие воины. Кровь мешалась с вином, а собаки вылизывали посуду своих хозяев вместо судомоек.
Теперь при скудном освещении за длинным столом сидел только один субтильного сложения бледный человек с надменным лицом и слабыми руками, что придавало обстановке ещё больше уныния и запустения. Собака, правда, была, но всего одна — у горящего камина лежал на шкуре огромный чёрный ньюфаундленд с равнодушной мордой.
- Приветствую вас в родовом гнезде графов Гаргон-Лагута, - торжественно произнёс, поднимаясь нам навстречу, хозяин замка. - Мне очень жаль, что, добираясь сюда, вам пришлось терпеть неудобства. К счастью, Лику ездил в Орадю и узнал, что вы выехали в сторону перевала. Непогода в горах — вещь опасная. Вы видите, Рытхэу с Марицей до сих пор нет, а я рассчитывал, что они уже присоединяться к нам. Но, может быть, это и к лучшему, ибо дело, по которому я хотел вас видеть, мистер Холмс, довольно щепетильное.
- В таком случае, сказал Холмс, к нему лучше перейти немедленно, если, конечно, господин Друцэ входит в число поверенных вашего сиятельства.
Друцэ усмехнулся и вопросительно посмотрел на графа.
- Лику здравомыслящий человек, - чуть улыбнулся граф. - Пригласить вас сюда — его идея. Я-то считаю, что здесь уместнее вмешательство священника, чем сыщика.
- Будет лучше, если вы всё расскажете подробно, - предложил Холмс.
- В таком случае, я начну с небольшого исторического экскурса, - проговорил граф. - Мои предки были из секеев и прославили себя во многих сражениях, как неистовые, не знающие страха воины. Подобно кентаврам, они сроднились со своими скакунами и показывали чудеса храбрости, особенно во время турецких войн. Вы видели наш родовой герб, мистер Холмс? На нём изображён кентавр в знак признания короной заслуг моих предков-всадников. И в битве с мадьярами — великой освободительной битве — герб Гаргон-Лагут был не единожды рассечён надвое вражеским мечом, ибо украшал щиты передовых отрядов летучей кавалерии. Увы! Злой рок постиг наш славный род три века назад. Эта история записана в летопись, и я вам сейчас её расскажу.
Был среди моих предков некто Скарлат Большеголов. Он не отличался красотой, потому что мать его напугал волк, когда он зрел во чреве. Но зато поговаривали, будто ему известны многие тайны природы, обычно сокрытые от смертных. Будучи уже стариком, на шестидесятом году, он вдруг влюбился со страстью юноши в молоденькую крестьянку, дочь мельника. Разумеется, девушка и слышать не хотела об уроде, которого, к тому же, смертельно боялась.
К несчастью. В тот год на нашу местность напали свирепые кочевники. В числе прочей добычи и несчастная девушка досталась врагу на поругание. Скарлат был уже не слишком молод, чтобы биться с орудием в руках, но кровь, конечно, вскипела в нём, когда он узнал об участи возлюбленной. Тогда, забравшись ночью в лес, он сотворил известный ему сатанинский обряд и продал душу дьяволу. После его, обратившись волком, пробрался тайно в лагерь кочевников, чтобы выкрасть возлюбленную. Но девушка испугалась свирепого зверя — сердце её не выдержало, и она умерла. Тогда в горестном гневе Скарлат бросился убивать направо и налево, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни малых детей. Он почувствовал вкус крови, а тот, кто вкусит крови уже не сможет отказаться от этого лакомства. Мало-помалу он забыл и свою возлюбленную, и свой человеческий облик. Кочевники ушли на северо-запад, а он всё не мг остановится и убивал уже своих земляков. В конце концов другой мой предок, младший племянник Скарлета-чернокнижника, носивший, как и я, имя Алексис, решил покончить с ужасным оборотнем. Он направился в лес, где вступил с волком в смертельную схватку. Оборотень был повержен, но он успел укусить Алексиса. Прошло несколько лет и случилось так, что во время охоты Алексис был случайно застрелен из арбалета. Через несколько дней труп исчез из родовой часовни, а крестьяне говорили, будто видели барина ночью, бродящим в темноте без всякой цели. Они с ужасом вспоминали его мёртвый взгляд, бледное лицо и очень яркие губы. Потом в деревне начал пропадать скот — козы и овцы, а потом и дети.
С тех пор нет-нет, да и промелькнёт в истории нашего рода упоминание о вампирах и оборотнях. Замка стали сторониться, крестьяне ни за какие деньги не решатся идти к нам в услужение. Когда я вступил во владение замком, мне исполнилось восемнадцать, а я уже успел превратиться в угрюмого затворника. И я, наверное, совсем погиб бы, если бы не Дана Друцэ — моя жена, тётка вот этого типа, - с улыбкой граф указал на Друцэ. - Говоря по чести, его давно бы следовало прогнать, потому что он прохиндей и тунеядец. Но вы видите его зелёные глаза? Я смотрю в них, и мне кажется, что это Дана смотрит на меня, - граф тяжело вздохнул, а племянник с ласковой улыбкой взял его руку в свои и прижал к губам.
- Она умерла от скоротечной чахотки, оставив мне двух дочек, - продолжал граф, не отнимая руки, - и вот этого самого Лику, оставшегося сиротой ещё в младенчестве. Пожалуй, я его избаловал. Так вот. Дочки. Младшая Марица, к счастью, довольно здоровая. Конечно, атмосфера замка не могла не подействовать на неё. Но большую часть юности она всё-таки провела у вас. В Англии, где училась в частном пансионе. Другое дело Юла. Она всегда помнила мать и тосковала по ней, она унаследовала слабую грудь и плохую кровь, её мучила бессонница, она верила в предчувствия, была подвержена обморокам и очень легко простужалась. В прошлом году она вдруг слегла, и ни доктор Лэннер, ни другой врач, привезённый из Бухареста, не могли не только ничего поделать, но даже понять. Состояние её всё ухудшалось, и, наконец, наступила трагическая развязка, Лэннер засвидетельствовал смерть. Мы перенесли тело в родовую часовню и оставили там.
Граф прервал повествование, чтобы наполнить свой бокал. Кстати сказать, за столом никто не прислуживал. Впрочем, мы, увлечённые рассказом, и не притрагивались к завтраку.
- Продолжайте, - нетерпеливо подстегнул Холмс.
- Мне тяжело об этом говорить, - извиняющимся тоном произнёс граф. - Наутро я вышел из своей комнаты, после бессонной ночи, разумеется, и увидел Юлу сидящей вот здесь в кресле у камина. Она была не совсем в себе — вялая и заторможенная, но, несомненно, живая. Лику тут же помчался за Лэннером, мы уложили её в постель и не стали ни о чём расспрашивать. Я думаю, она ничего и не вспомнила бы. Лэннер сказал, что мы, видимо, наблюдали случай так называемой летаргии. Прописал ей укрепляющие порошки и посетовал нам ничего ей не рассказывать.
Холмс незаметно для самого себя потихоньку барабанил пальцами по столу. Я знал, что это признак досады: Холмс не понимал, к чему граф рассказывает свою историю, а поскольку рассказ длился уже довольно долго, мой друг начал терять терпение.
- Дядя, - вмешался вдруг Друцэ, - давайте уже о деле, не то мистер Холмс уснёт, прежде чем ты дойдёшь до сути.
- Удивлённый его проницательностью, я быстро взглянул на него — узкие зелёные глаза смеялись.
- Хорошо, - с каким-то истерическим смешком проговорил граф Алексис. - Я перейду прямо к сути. Так вот, моя дочь Юла после своей смерти стала вампиром.
Холмс поднял бровь, но промолчал. Мне показалось, он борется с искушением послать нашего клиента ко всем чертям, и я был благодарен ему за то, что он до сих пор не сделал это.
- Я понимаю: вам, пришедшим из счастливого мира реальных вещей, трудно поверить, - продолжал граф, понурив голову. - Сначала я и сам не верил, пока были только слухи о том, что её видели в деревне и о пропаже скота. Но она изменилась, мистер Холмс, она стала бледна, а дёсны и губы у неё словно окровавлены. Все дни она спит, а по ночам возбуждена. Она стала жаловаться на то, что дневной свет обжигает её, она перестала есть обычную человеческую пищу. И потом, у неё появилась странная неприязнь к чесноку. Несколько раз, входя в её спальню ночью, я не заставал её в постели, и она не может вспомнить, где она была. А когда она возвращается. На её одежде и руках следы крови.
Продолжая барабанить пальцами, Холмс поднял голову.
- Чем, собственно, мы можем вам помочь? - спросил он.
Вместо графа ответил на этот раз Друцэ:
- Мистер Холмс, у дяди почти такая же богатая фантазия, как у деревенских кумушек. Он готов терпеливо нести свой крест. Что же касается меня, я не слишком доверяю старинным легендам, и уж тем более не верю в вампиров. Но я хочу знать, что происходит с моей кузиной, что вообще происходит в этом доме, и как обезопасить мою другую кузину, Марицу, приезжающую сегодня.
- Что ж, задачу вы объяснили исчерпывающе, - кивнул Холмс. - Но для её разрешения мне понадобится, во-первых, время, а, во-вторых, некоторая свобода действий. В частности, я хотел бы иметь право свободного прохода по замку.
Граф и племянник переглянулись.
- Хорошо, я дам вам ключи, - наконец согласился Алексис.
- А вы что же, всегда запираетесь?
- Мистер Холмс, - тон графа стал растолковывающим, - вы, полагаю, не совсем поняли суть дела. Я ведь сказал вам, что моя дочь... При открытых дверях мы не можем чувствовать себя в безопасности.
- Хорошо, пусть будут ключи, но от всех дверей.
- Без исключения, мистер Холмс, - кивнул граф. - Однако, что же вы ничего не едите? Мой повар угрюмый тип, но дело свое знает, уверяю вас.
После завтрака мы прошли в комнату Холмса. Бессонная ночь сказывалась, мы оба чувствовали лёгкое головокружение и утомление. Холмс не жаловался, но я видел, что он то и дело прикрывает глаза ладонью, а лицо его бледнее обычного.
- Уж не приехали ли мы сюда напрасно, Уотсон? - спросил он с как будто бы невинным видом, но я заметил лукавый огонёк в его серых глазах.
- Мне показалось, что вам так показалось, - ответил я. - Во всяком случае, когда граф начал рассказ, вы не были расположены ему верить.
- Ваша проницательность не оставляет желать лучшего, - улыбнулся Холмс. В бред с вампирами я действительно не верю, хотя... Трансильвания есть Трансильвания, подсознательно я, видимо, чего-нибудь подобного и ожидал.
- И во что вы собираетесь верить теперь, когда ваши ожидания так блестяще оправдались?
- Как и всегда, я собираюсь наблюдать и строить выводы на основании наблюдений.
- Я не знаю, как граф, но этот Друцэ показался мне человеком здравомыслящим, вы не находите?
- Я не очень доверяю первому впечатлению, - покачал головой Холмс. Может быть, это и так, а может, и нет. К тому же не забывайте, что его здравомыслие под большим вопросом у местных жителей. Кто знает, Уотсон, возможно, это дело выеденного яйца не стоит, а может быть, со временем обернётся трагедией. Помните Баскервильского пса?
- Но там было хотя бы мёртвое тело, - возразил я. - А здесь ничего, кроме голословных утверждений, к тому же нелепых и фантастических.
- Для шутки слишком сложно, - сказал Холмс. - И если уж мы проехали пол Европы, постараемся хотя бы оправдать то путешествие. Кстати материальной стороне дела: замок сам по себе наследство немалое. Друцэ говорил о майорате — а, стало быть, состояние не может быть отчуждено от замка, а сам замок не может перейти в руки никого, кроме Гаргон-Лагут. Если, конечно, законы наследования здесь именно таковы. Вот что меня сейчас интересует: распространяется ли здесь земельное наследование на прекрасный пол. Если да, то каждая из дочерей графа завидная добыча для искателей наживы. Исходя из того, что мы видели, на каждую из них имеются претенденты: Лэннер и Руминеску на старшую, Друцэ и Рытхэу на младшую...
- Холмс!
- Уверен, что дело обстоит именно так.
- Пожалуй, я готов согласиться с вами в отношении младшей, но старшая... Возлюбленную не станешь называть вампиром.
- Это смотря по тому, какую цель вы преследуете. Например, отвратить от неё других, возможно более удачливых соискателей.
- Да, правда, я об этом не подумал... Послушайте, Холмс, мне неловко об этом говорить, но у меня глаза слипаются...
- Ну конечно! - воскликнул он. - Это моя вина: я уж очень не хотел ночевать в Ораде, вы это поняли и уступили мне, а теперь вы страдаете из-за моей торопливости. Конечно, ложитесь отдыхать, мой добрый доктор. Пока что у нас с вами здесь нет срочных дел.
Меня разбуди шум многих голосов, возбуждённо перебивающих друг друга. Несколько человек, громко разговаривая, поднимались по лестнице. Я решил, что это, наконец, добрались до замка Марица со своим провожатым, и не ошибся — разве что немного: кроме двоих упомянутых явился и доктор Лэннер.
Мы увиделись все вместе за вечерним чаем. Стол был накрыт всё в том же большом зале. Рытхэу, хоть и был всего лишь управляющим, принимался владельцем замка, как ровня. Он сидел между Лэннером и Марицей, по другую её руку — Друцэ, затем Холмс, граф Алексис и я сам. Таким образом, с Холмсом мы могли только переглядываться. Старшая дочь графа, видимо, не ела за общим столом.
Я обратил внимание на то, что вдоль всех стел зала висят вязанки чеснока, а его резкий аромат примешивается ко вкусу всех блюд и напитков.
- Чеснок — тот же нафталин для вурдалаков, - подмигнул, проследив мой взгляд, Друцэ, за что тут же заработал суровый выговор от графа:
- Лику, такие шутки здесь не уместны.
- Шутки всегда уместны, дядюшка, - нимало не смутившись, возразил Друцэ. - Наша беда, может быть, в том и состоит, что мы относимся ко всему слишком серьёзно. Почему, например, Юла не выходит к столу? Налили бы ей стаканчик гематогена...
он не сумел договорить: вскочив с места, Лэннер схватил его за воротник и изо всей силы ударил в лицо кулаком. Опрокинув стул, племянник графа полетел на пол, кровь брызнула из его разбитых губ.
- Доктор!
- Летика!
- Лэннер, вы с ума сошли! - одновременно закричали Рытхэу, Марица и сам граф.
Но доктор словно обезумел: бросившись к лежащему Друцэ, он сделал попытку ударить его ещё раз.
Холмс схватил его за руку и резко, на излом вывернул — так, что доктор упал на колени. Этот акт сопровождался самым мягким тоном и самыми вежливыми словами:
- Пожалуйста, господин Лэннер, успокойтесь. Неудачная шутка — ещё не повод калечить ближнего своего. Я уверен, господин Друцэ никого не хотел оскорбить или обидеть.
Лэннер дёрнулся, но хватка у Холмса была стальная. Тогда он сразу обмяк и тихо попросил:
- Отпустите, я уже пришёл в себя.
Холмс выпустил его. Он опустился на ближайший стул и, закрыв лицо руками, тихо заплакал. Я между тем помог подняться с полу Друцэ и платком прижал кровоточащую рану в углу рта.
- Может быть, даже зашить придётся...
- Лику, ты сам виноват, - твёрдо сказал граф. - Для тебя нет ничего святого. И это, в конце концов, твоё дело, но щадить чувства других ты обязан.
- Ты прав, дядюшка, - смиренно кивнул Друцэ. - Лэннер, - он бочком пододвинулся ко всё ещё не отнимавшему руку от лица доктору, - пожалуйста, простите мне мою глупую выходку.
- И вы меня простите, Лику, - глухим голосом откликнулся Лэннер. - Что-то сдали нервы. Это был нелёгкий год... Знаете, пожалуй нам всем сейчас будет кстати выпить по стаканчику русской водки.
Он сходил куда-то и вернулся с двумя запотевшими бутылками. Мало-помалу за столом воцарил мир, только покрасневшие глаза Лэннера и свежий кровяной струп в углу рта Друцэ напоминали об инциденте.
От русской водки я слегка захмелел и принялся довольно бесцеремонно разглядывать Марицу. Мне бросилось в глаза, что, оказавшись дома, она словно угасла – в лице появились нерешительность и усталость, между бровей залегла тоненькая морщинка, словно начерченная иглой. На корабле этого не было. Лишь иногда в её взгляде вспыхивала детская живость – тогда, когда он останавливался на Друцэ, но ничего похожего на любовь я не замечал и тогда.
- Доктор Лэннер, - сказал Холмс, - мне нужно с вами поговорить. Вы не сможете мне уделить несколько минут сразу же после ужина?
- Я догадываюсь, о чём пойдёт разговор, - сумрачно отозвался Лэннер. – У меня, наверное, нет выбора, раз вас пригласил господин граф, но я не стану ничего говорить при вашем друге. Пусть доктор Уотсон извинит меня, я просто не смогу… Мистер Холмс, я не собираюсь стеснять ваше право впоследствии поделиться с вашим другом – меня беспокоит лишь само его физическое присутствие.
Холмс поглядел на меня очень красноречиво.
- Не стоит извиняться, доктор Лэннер, - сказал я. - Я вас понимаю. Наверное, на вашем месте я бы тоже постарался избежать большой аудитории. Эта история слишком близко вас касается, - я покосился на Холмса: он ещё чего-то ждал от меня, он буквально давил меня взглядом. Я постарался угадать:
- Со своей стороны я хотел бы предложить профессиональные услуги мисс Юле. Судя по тому, что рассказывал господин граф, её болезненное состояние требует консилиума.
Холмс прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Я угадал.
- Буду счастлив выслушать ваше мнение, - поклонился доктор Лэннер. – Давайте мы с вами всё это обсудим завтра.
Не слишком опрятная старуха собрала посуду, горбясь и пряча лицо. Марица удалилась в сопровождении Рытхэу, граф, извинившись, тоже ушёл к себе, Холмс увёл Лэннера. Лениво поднявшись, я побрёл в свою комнату. Возможно, виновата была русская водка, но я чувствовал себя как-то странно: мысли путались, перед глазами всё чуть расплывалось, голова несильно побаливала. Войдя к себе, я, не раздеваясь, прилёг на кровать, причём, помнится, дверь осталась закрытой.
Не знаю, сколько прошло времени, и не знаю также, успел я заснуть или нет, но дверь вдруг начала отворяться. В комнате был полумрак – я не зажигал свет – и горела только масляная лампа-ночник. Поэтому я не сразу увидел, кто вошёл, и только потом разглядел высокую стройную женскую фигуру, закутанную в светлый газ. В ней было некоторое сходство с Марицей – такое же, как у подлинника прекрасной картины с её любительской копией. Марица была просто хорошенькой девушкой, а моя ночная гостья блистала потусторонней аристократической красотой. Она казалась внезапно ожившей античной скульптурой: тонкое лицо, бледное, как алебастр, огромные печальные глаза, обведённые густой тенью, чувственные губы самой пленительной формы, пальцы длинные и подвижные, как у пианистки.
- Доброй ночи, - проговорила она голосом приятного, мягкого тембра, но очень слабым. – Вы гость графа Алексиса? Здесь так редко бывают гости…
- Госпожа Юла? – я говорил с трудом, мой язык стал вдруг очень сухим и неповоротливым. – Про вас говорят много странностей… В любом случае, я рад познакомиться с вами.
- Всё то, что говорят, правда, - замедленно, как во сне, отвечала она. – Я жертва родового проклятия, носферату. О, я давно бы с этим смирилась, если бы не мои несчастные родные, если бы не бедный доктор… Жажда крови… она неутолима, поверьте мне. Он сжигает меня. Вы видите? Видите, во что превратилась? – она простёрла ко мне прозрачные руки. – Да разве это живое тело? И я всё время хочу пить. О, как я хочу пить! – она говорила всё возбуждённее, придвигаясь ко мне и жарко дыша мне в лицо. Несмотря на её красоту, это было неприятно. Я хотел отодвинуться, но не мог справиться с охватившим меня оцепенением. Тяжёлыми волнами на меня накатывал сон. – Один поцелуй, - прошептала Юла, придвигаясь всё ближе. – Только один поцелуй, только чтобы ослабить эту жажду…
Её губы коснулись моей шеи, я почувствовал острую, и вместе с тем сладкую боль, что-то туманящее проникало в меня, а силы таяли, таяли… С величайшим трудом я повернул голову и увидел окровавленную морду крысы прямо возле своей щеки. Выдавливая сиплый крик, я шарахнулся в сторону и почувствовал на плече чью-то руку.
Только тогда в тумане стали появляться просветы, казавшиеся красными от невыносимой головной боли, терзающей мой мозг. Я увидел перед собой бледное мокрое от пота лицо Холмса, услышал его срывающийся голос, и огромным усилием воли заставил себя разорвать остатки сна.
- Проснитесь, Уотсон, проснитесь, - звал меня мой друг. – Мне нужна ваша помощь. Мне очень плохо…
Я окончательно пришёл в себя.
- Что с вами, Холмс, на вас лица нет?
- Не знаю. Что-то с желудком, - он не мог стоять прямо и, прижимая ладонь к солнечному сплетению, быстро судорожно переглатывал и облизывал сухие губы.
- Чёрт! Вам нужно промыть желудок, дружище, и лечь в постель. Где тут звонок? Давно вам плохо?
- Часа два, и всё хуже.
- Рвота была?
Он кивнул.
На звонок никто, конечно, не явился, да я, честно говоря, и не ожидал – в этом странном замке не приходилось рассчитывать на нормальное обслуживание. У меня были с собой кое-какие медикаменты, к которым я и прибегнул. После чего вышел из комнаты и отправился на поиски доктора Лэннера, так как нуждался в помощнике. К счастью, мне почти сразу попался навстречу Друцэ. Поскольку была уже глубокая ночь, в этом можно было усмотреть счастливый перст судьбы.
- Лэннер? – переспросил он. – Да он, наверное, уже лёг.
- Пожалуйста, разбудите его. Мой друг внезапно заболел. Он нужен мне как врач. Пусть сейчас же идёт в мою спальню. Вы ведь сможете проводить его?
Сам я вернулся к Холмсу, не смея надолго оставлять его. Он лежал ничком поперёк кровати и стонал. Его ещё раз вырвало, он очень ослабел, пульс был частым и малым, боли спастического характера не только не ослабевали, но даже усилились, а ладони и ступни на ощупь были холодными и влажными. Это последнее обстоятельство особенно встревожило меня – оно означало, что близится кома. Но Холмс оставался Холмсом, и слабо улыбнулся мне, когда я подошёл и склонился над ним:
- Что, доктор, плохо дело?
- Ну, ещё не плохо, - стараясь быть бодрым, откликнулся я. – Плоховато, так будет вернее. Давайте-ка ещё пару укольчиков.
Я ввёл ему сердечный стимулятор, уложил под одеяло с грелкой в ногах, и тут явился Лэннер.
- Что случилось?
- У Холмса желудочные колики и рвота. Похоже на отравление, только очень сильное.
- Больше никто из домашних не жаловался, разве что… мистер Холмс, вам случалось раньше пить русскую водку?
- Очень давно, в России.
- Это весьма коварный напиток. Может быть, всё дело именно в нём? А что, катаром желудка вы раньше не страдали?
- Не помню такого.
- Я вам сделаю микстуру, - сказал Лэннер, - на основе висмута. Она должна помочь.
Он ушёл и вскоре принёс микстуру в тёмном пузырьке. В этом замке всё было пропитано чесноком – даже микстура доктора Лэннера отдавала чесночным духом. Холмс выпил столовую ложку этого снадобья, но его почти тотчас же вырвало.
- Скверно, - тихо сказал мне Лэннер. – В любом случае, следует давать ему это почаще, может быть, и будет толк. Хотя, признаюсь, я не ожидал, что его дела так плохи.
- Плохи?
- Да. Похоже, ему не выжить. Бывает так, доктор, вы и сами знаете, что какая-нибудь болезнь протекает до поры скрытно. А ещё я слышал о случаях индивидуальной сверхчувствительности к тем или иным продуктам. Болезни ещё не исследованная, но не такая уж редкая.
Он говорил всё это вполголоса, чтобы не услышал Холмс, а, по-моему, он и не мог услышать – он почти потерял сознание.
- Во всяком случае, от промывания я бы воздержался, - сказал Лэннер. – Толку я не вижу, а сердце может не выдержать. К тому же в случае, о котором я вам упомянул, промывание вообще бесполезно. Старайтесь его согреть, в некоторых случая тепло и покой делают чудеса. И всё время давайте висмутовую микстуру. Простите, если вам кажется, будто я стараюсь как-то на вас влиять – просто болезни пищеварения мой негласный конёк.
- Напротив, - сказал я. – Я благодарен вам за помощь. Со мной самим сегодня что-то происходит, очень похожее на необычное опьянение. В другой раз не стану пить незнакомых спиртных напитков. Совсем ничего не могу соображать. Если бы не вы, я бы, наверное, растерялся.
Попросив звать его в случае любых изменений, Лэннер ушёл. В тот же миг Холмс приподнялся и сел в постели.
- Вроде чуть получше, Уотсон. Думаю, я обойдусь и без микстуры доктора Лэннера. Во всяком случае, вкус у неё отвратительный, и, боюсь, меня снова вырвет от первого глотка… Мне показалось, или вы и в самом деле жаловались на необычное опьянение?
- Холмс, это не должно вас беспокоить, - сказал я. – Постарайтесь уснуть.
- Нет, нет, подождите. Мне с трудом удалось разбудить вас. Что это было?
- Не знаю. Я видел кошмарный сон – будто здесь была госпожа Юла и пила у меня кровь, а потом она превратилась в крысу.
- А вы запирали дверь?
- Кажется, да. Да. Теперь я это точно вспомнил. Я запер её, когда вошёл.
- Но а когда вошёл я, она была открыта.
- Как открыта? Что е это значит? Она что, в самом деле была здесь?
- Может быть, - сонно пробормотал Холмс. – Может быть и так…
- Спите, спите, - я погладил его по плечу. – Лишь бы вам полегчало, дружище. Всё остальное для меня сейчас не так уж и важно.
До рассвета оставалось не так много времени, и, когда Холмс уснул, я честно собирался просидеть остаток ночи, приглядывая за ним, но я уснул мёртвым сном прямо на стуле, а когда открыл глаза снова, было уже светло. Холмс тихо лежал на спине, глядя на меня спокойно и молча и, по-видимому, уже давно.
- А я ведь не собирался спать, - сконфуженно проговорил я, садясь прямо. – Как вы, Холмс?
- По сравнению со вчерашним, просто великолепно, - слабым голосом, но уже с привычным ироничным оттенком ответил он. – Повернитесь-ка к свету, Уотсон. Скажите, вы всё нормально видите? Вам не режет глаза?
- Пожалуй, - удивлённо откликнулся я. – Да, в самом деле, вы правы. И контуры предметов немного расплываются.
- У вас сильно расширены зрачки. Всё это вместе наводит на серьёзные размышления.
- Нас кто-то пытался отравить? – похолодев, спросил я.
- Да. И это любопытно. В частности, любопытно, почему действие яда на вас и на меня было столь различно. Но и это не так уж важно по сравнению с вопросом, действительно ли госпожа Юла была здесь сегодня ночью. Кто это, Уотсон?
«Это» оказался доктор Лэннер.
- Вы больше не посылали за мной, доктор Уотсон, - проговорил он, кивнув Холмсу и пожимая руку мне. – Слава богу, что всё обошлось. Вам теперь следует какое-то время соблюдать диету, мистер Холмс… Да вот ещё что: раз вам моя микстура не пригодилась, может быть, я заберу её – у меня как раз сегодня запланирован один визит в посёлок, я там не в первый раз и, думаю, это снадобье придётся мне как нельзя кстати.
- О, конечно, - Холмс протянул ему пузырёк.
Поклонившись, доктор Лэннер вышел.
- Вчера, - сказал Холмс, - мне было не до того, чтобы обсудить с вами кое-какие факты, всплывшие во время беседы с доктором Лэннером. А они стоят обсуждения, эти факты. Прежде всего, идея родового прокляться, нависшего над семьёй, владела воображением мисс Юлы с детства. Пожалуй, из всей семьи она относилась к этому наиболее серьёзно. Доктор Лэннер с ней давно знаком и, кстати, неоднократно предлагал ей руку и сердце, но она всякий раз отказывалась.
- Она не любит его?
- Сложно сказать. Она всегда была очень замкнутой, не склонной делиться своими переживаниями. Руминэску – мы его видели – ухаживал за ней с куда большим успехом, но после этой мнимой смерти совершено охладел. Насколько я успел заметить, доктору свойственна настойчивость, может быть, он своего и добьётся, тем более, что граф Алексис совершенно убит свалившимися на него несчастьями, а на доктора довольно спокойно можно положиться. Полагаю, в замке он стал не только своим человеком, но и как бы ангелом-хранителем. Юлу он боготворит, состояние её считает неврозом, от которого надеется её избавить, ко всем слухам о её вампиризме относится отрицательно, приходит в негодование. Так, например, когда Юла пожаловалась на то, что ненавидит чеснок, он взорвался и потребовал, чтобы она при нём съела дольку. Вышел скандал.
- Уверен, об этом не он вам рассказал.
- Друцэ.
- Вы и с ним успели поговорить? А знаете, Холмс… Мне это Друцэ кажется… Ну, словом, если с Юлой что-то случится, её деньги, по-моему, перейдут к Марице, а Марица…
- А Марица потенциальная невеста Друцэ?
- Ну да.
- И вы уже подозреваете, что это он отравил меня, да и вас заодно?
- Я этого не говорю. Но зато это он спровоцировал вчерашний скандал.
- И он же вызвал нас из Лондона.
- Для отвода глаз.
Холмс тихо зарычал.
- Ненавижу эту формулировку, Уотсон! Скотланд-Ярд пользуется ею всякий раз, когда действие преступников не укладываются в их построение, вместо того, чтобы пересмотреть логику самого построения. Кому и зачем туту отводить глаза, если пока что вообще не видно никакого состава преступления? Как вы совершенно справедливо заметили, в истории с баскервильской собакой было хотя бы мёртвое тело, а здесь…
- А здесь оно просто ещё не успело появиться, - наугад буркнул я просто из желания возразить Холмсу.
Он открыл уже было рот для ответа, но вдруг закрыл его и, с усилием переглотнув, уставился на меня с чувством, похожим на изумление.
- Клянусь богом, Уотсон! У просто вас какая-то способность случайно попадать в яблочко. Я безмозглый осёл, поздравьте меня. Жду, когда здесь произойдёт преступление, а оно-то уже происходит прямо у меня на глазах. И преступник, с которым нам придётся иметь дело, чертовски опасный субъект.
- Вы уже знаете преступника?
- Конечно, - спокойно ответил Холмс. – Скоро завтрак, а потом мне нужно будет поговорить с Рытхэу.
- С управляющим?
- Он, кажется, здесь больше, чем управляющий.
Мы занялись туалетом и едва успели спуститься в трапезный зал: всё та же сутулая старуха уже подавала горячее. Все сидели на тех же местах, что и накануне. Марица выглядела ещё более подавленной и болезненной – родной дом словно высасывал её силы. Рытхэу бросал на неё тревожные взгляды, а иногда участливо касался её руки. Друцэ чему-то своему посмеивался. Граф Алексис морщился и качал головой. Доктор Лэннер, опустив глаза, ковырялся в своей тарелке.
- А почему мы все молчим, словно ничего не случилось? – спровил вдруг Друце, ещё больше щуря суженные глаза. – Что, доктор Уотсон, сладок укус вампира?
- Что? – взвился, багровея лицом, Лэннер. – Вы опять?
- Стоп, стоп, стоп, - Друцэ вскинул обе руки. – Сядьте ради бога, Летика. Сейчас я всё объясню.
- Сядьте, доктор, - тихо сказал и граф.
Весь дрожа, Лэннер опустился на свой стул.
- Мы все молчим и скрываем наши проблемы, - проговорил Друцэ, усмехаясь, - в основном потому, что боимся: крестьяне в один прекрасный день возьмут амок приступом и вобьют Юле осиновый кол в живот. А заодно и нам всем. Но вот мистер Холмс приехал и Лондона специально, чтобы разобраться. Давайте говорить начистоту. Слухи ведь не беспочвенны. И дядюшка верит в них – да, дядюшка?
- Продолжай, - буркнул граф Алексис.
- И вы, Летика, верите, не так ли?
- Не так, - резким тоном возразил Лэннер. – Считаю эти разговоры сущим вздором, и сам слышал, как страсти раздувает этот бульварный писака, который имел наглость утверждать, что любит Юлу.
- Вы имеете в виду Руминэску? - уточнил Холмс.
- Именно.
- Сейчас, полагаю, он больше не претендует на руку госпожи Юлы?
- Конечно, нет. Истинная любовь, как и истинная дружба, познаётся в беде. И, едва разразилась беда, этот тип тотчас отвернулся от Юлы. Более того, он действительно подстрекает крестьян.
- Мне кажется, вы слишком уж суровы к Руминэску, доктор, - лениво проговорил Холмс. Вы сами-то тоже оставили свои притязания на неё, не так ли?
Вместо Лэннера ответил граф Гаргон-Лагута:
- Вы несправедливы, мистер Холмс. Лэннер, вот именно, берёт за себя Юлу. День свадьбы уже назначен.
Холмс выглядел обескураженным.
- Я этого не знал, - пробормотал он.
- Конечно, доктор не самая выгодная партия для графини, - продолжал Алексис. – Летика мне простит, но он и см то всегда понимал. Однако сейчас обстоятельства сложились таким образом, что дружеская преданность для нас важнее всяких титулов. Он женится на Юле и наследует мне. Боюсь только, этот брак принесёт ему больше горя, чем радости.
- О, не говорите так! – воскликнул Лэннер.
- Но ведь это правда, - снова взял нить разговора в свои руки Друцэ. – Вы говорите, что не верите, но вы же сами подвергались нападению Юлы, Летика.
- Что вы городите! – грубо перебил его Лэннер.
- Я лгу? Хорошо, тогда покажите свою шею.
Лэннер вскочил, вцепившись рукой в воротник.
- Ну? – настаивал Друцэ. – Скажите ещё раз: я лгу?
Без сил Лэннер упал на стул. Его лицо залила смертельная бледность.
- Ты не имел права, - почти прошептал он. – То, что ты об этом узнал, злая рука судьбы. Но говорить об этом… Ты никому не сделал лучше.
Граф Алексис величественно повернулся к Лэннеру:
- Скажи мне правду, Летика: Юла действительно пила твою кровь?
- Нет, - всё тем же шёпотом упрямо откликнулся Лэннер.
- Покажи шею.
- Вот! Вот! – вскричал доктор Лэннер, срывая воротничок и показывая два маленьких красных бугорка. – Я просто укололся булавкой, а потом нарочно разыграл Лику.
- Это не укол булавкой, - с ужасным спокойствием сказал граф. – Это укус.
- Доктор! – Лэннер круто повернулся ко мне. – Доктор, вы достаточно компетентны в своем деле, ну взгляните и скажите им, укус ли это? – он умоляюще смотрел мне прямо в глаза.
Я поднялся с места и добросовестно осмотрел его шею.
- Это не укус, - сказал я. – Это, действительно, укол булавкой.
Почему-то Холмс при этом коротко рассмеялся.
- Хорошо, - многообещающим тоном проговорил Друцэ. – А у вас самого тоже укол булавкой? Я ведь не просто так спросил о поцелуе вампира.
- Где? – я схватился за шею.
- Спокойно, Уотсон, спокойно, - ровным голосом вмешался Холмс. – Господин Друцэ говорит совершеннейшую правду, только не надо волноваться.
Я в самом деле нащупал на шее болезненное место и, хотя всегда считал себя человеком здравомыслящим и уравновешенным, почувствовал, как меня трясёт. Марица протянула мне ручное зеркальце, и я сумел увидеть у себя повыше ключицы два прокола, на которые как-то не обратил внимания, приводя себя в порядок перед зеркалом.
- Потрите это место чесноком, - посоветовал до сих пор молчащий Рытхэу. – Носферату будет приходить снова и снова, таков уж их нрав. Может быть, хоть запах чеснока его отпугнёт. Жаль, что там, на корабле, я не знал, что вы едете сюда, - помолчав, добавил он. – Я бы уже там постарался отговорить вас. Впрочем, и сейчас ещё не поздно. Возможно, граф осудит за это меня, но я всё равно посоветую вам: убирайтесь поскорее, и, может быть, судьба вас еще помилует.
- А вы, господин Рытхэу, - спокойно спросил Холмс, - кажется, тоже не прочь породниться с графом?
- Я?! – Рытхэу вскричал это так, словно его объявили, по меньшей мере, еретиком. – Я только преданный раб. Я и думать не смею. Я не достоин вытирать Марице ноги.
Марица вздрогнула и ещё ниже опустила голову.
- Не наговаривайте на себя, Рытхэу, - проговорил Алексис. – Все знают, что вы достойны всяческого уважения. И я, не задумываясь, согласился бы на ваш брак с Марицей, будь ваше желание обоюдным.
Друцэ улыбнулся и прикрыл глаза веками.
Лэннер поднялся с места:
- Прошу прощения, у меня визиты, - сказал он. – Я должен идти.
Его уход заставил начать подниматься и других.
- Что с ключами? – спросил Холмс.
Рытхэу молча вложил ему в ладонь связку.
- Мне нужно с вами поговорить, - тихо сказал ему Холмс.
- Хорошо, пройдёмте в библиотеку.
Холмс кивнул и, обернувшись ко мне, взглядом позвал за собой.
Я заметил, что граф Алексис подозрительно смотрит нам вслед. «Почему он так противился идее Друцэ вызвать сыщика? – подумал я. – Потому ли, что поверил, будто его дочь носферату? Или потому, что знает об том больше, чем говорит?»
В просторной библиотеке Рытхэу опустился на один край длинного дивана, Холмс на другой, я остался стоять в эркере окна.
- Вы, наверное, любите рыться в книгах? – неожиданно спросил мой друг.
- Люблю, - не без удивления откликнулся Рытхэу.
- Что мне порекомендуете почитать про носферату?
- Я вам уже порекомендовал: уезжайте отсюда.
- А вы верите в то, что Юла кусается по ночам?
- Верю или не верю, что от этого изменится?
- Шутки в сторону, Рытхэу, - проговорил Холмс очень строго. – Я подозреваю серьёзное преступление. Марица что-то говорила вам?
Но управляющий покачал головой.
- Достаточно того, что вам она ничего не говорила. Хотите о чём-то спросить, спрашивайте её, не меня.
- Именно потому я и спрашиваю вас, что сомневаюсь в том, что она сама честно ответит мне.
- Откровенное признание в дурных намерениях.
- Ни в коем случае. Я преследую благую цель. Собственно, я мог бы и сам ответить на свой вопрос, но расследование преступлений – наука точная, неподтверждённых утверждений она не терпит.
- Если дело только за подтверждением…
- Полагаю, Марица доверяет вам? Я имею в виду, доверяет вам не меньше, чем господину Друцэ?
Рытхэу густо покраснел. Стрела Холмса явно попала в цель – между этими двумя было столь же застарелое соперничество, как между доктором и Руминэску.
- Если она доверяет вам, значит, она поделилась с вами тем, что её заботит. Я думаю, что сразу после приезда она проснулась в своей комнате и увидела Юлу, свою сестру, которая так или иначе нанесла ей ранку и сосала кровь. Она была убеждена, что видит сон, но утром увидела у себя на шее след укуса. С этого времени она чувствует также упадок сил, какой бывает при кровопотере. Друцэ она об этом не сказала, потому что Друцэ не верит в сверхъестественное, а вы верите. Ну что, разве не так было дело?
Рытхэу упрямо молчал.
- И жениться на ней вы теперь едва ли захотите, - продолжал Холмс. – Не потому, что вы раб и всё такое прочее, а потому, в основном, что вы много читаете и знаете, что сущность носферату заразна. Вы суеверный интеллигент, а не тёмный крестьянин, поэтому вы полагаетесь на свои знания природы потустороннего… А скажите, у Марицы уже тоже появились признаки вампиризма? Скажем, нелюбовь к чесноку?
- Да, - с трудом выдавил Рытхэу.
- И вы ничего не говорите графу об этом? Достойно ли такое поведение друга семьи?
- Довольно и того, что Юла сидит взаперти, как дикий зверь, - тихо сказал Рытхэу. – Я даже подумать боюсь о том, что творится у неё в душе в эти долгие часы одиночества и заточения. А ведь она ни в чём не виновата.
- Н той связке, что вы дали мне, есть ключи и от её комнаты? – спросил Холмс.
- Я сделал только то, что велел граф. А он велел дать вам все дубликаты без исключения.
- В таком случае вы проводите нас к ней.
- И не подумаю. Исполнять приказания графа я обязан, но к вам, мистер Холмс, у меня душа не лежит.
- Это уже ребячество, - покачал головой мой друг. – Ладно, Уотсон, идёмте, найдём её комнату сами.
Мы вышли из библиотеки и снова оказались на пресловутой винтовой лестнице.
- Я больше не могу, Холмс! – не выдержав, воскликнул я. – Что всё это значит? Она в самом деле пьёт кровь? Она в самом деле носферату? Я ничего не понимаю! Она укусила меня в шею и превратилась в крысу! А теперь у меня на шее след! И у Лэннера тоже! Но это и вправду не укус. Это укол булавкой! Булавкой!
- Т-с-с! – Холмс схватил меня за руку. – Вы что кричите?
- Я?! Кричу?!
- Уотсон, Уотсон, - он крепко взял меня за плечи и постарался овладеть моим взглядом. – Пожалуйста, успокойтесь. После визита к Юле я поделюсь с вами своими соображениями. Наверно, это следовало сделать раньше, но сейчас у нас мало времени, поверьте мне. Дело не терпит отлагательств.
- Скажите мне только, - я постарался понизить голос, - в нём что, в самом деле есть что-то мистическое?
Холмс покачал головой:
- Не думаю.
- Тогда что же… Чей-то злой умысел? Спектакль? Ради чего?
- Ради того же, ради чего совершается большинство преступлений: - ради личной наживы. Идёмте, идёмте, Уотсон, нам нужно ещё найти её комнату.
Видимо, Холмса вело по замку какое-то наитие – нам удалось никого не встретить на своём пути и сравнительно быстро отыскать комнату госпожи Юлы. Та ли это комната, мы почти не сомневались – дверь запиралась на щеколду и висячий замок снаружи, и то, и другое увито чесноком, а на дужке замка висело ещё и маленькое серебряное распятие.
Наклонившись к скважине, Холмс на глаз прикинул форму ключа и принялся подирать подходящий. Я снова почувствовал, что меня сотрясает внутренняя дрожь. Наконец замок уступил и открылся. Холмс толкнул дверь, и мы оказались в небольшой квадратной комнатке, обставленной просто, но со вкусом. Здесь не было чеснока, но на окне стояла резная металлическая решётка. В кресле у окна сидела молодая очень бледная женщина. Я сразу узнал мою вчерашнюю посетительницу. Когда мы вошли, она не обернулась, не подняла головы.
- Я имею честь говорить с госпожой Юлой, наследной графиней Гаргон-Лагута? – негромко спросил Шерлок Холмс.
Девушка медленно перевела на него затуманенный взгляд:
- Кто вы такой, что вам нужно?
- Я из Англии. Приехал по просьбе вашего отца. Меня зовут Шерлок Холмс.
- С какой целью?
- Чтобы пролить свет на некоторые несообразности, происходящие с вами и вашими близкими.
- Некоторые несообразности? Вы имеете в виду то, что я пью кровь? Причём здесь английский сыщик?
- Я не сказал, что я сыщик. Вы меня знаете?
- Вас многие знают, мистер Холмс.
- Тогда ответьте мне на несколько вопросов, можете вы это сделать?
Юла безразлично шевельнула плечом.
- Вы, насколько я понял, с детства были болезненной? Нервы?
- Да, так говорили…
- У вас прежде случались провалы памяти, приступы внезапной слабости? Может быть, вы были склонны к обморокам?
- Да, всё это было.
- Вашим лечащим врачом всегда был доктор Лэннер?
- Конечно, нет. Мы ведь почти ровесники. Раньше меня пользовал другой врач.
- Можете ли вы сказать, что в последние годы ваше состояние ухудшилось?
- Нет. Моя смерть наступила совершенно внезапно, если вы это имеете в виду, - удивительно равнодушно и тускло звучал её голос.
- Почему вы говорите «смерть»? – спросил Шерлок Холмс. – Ведь вы живы. Насколько я мог понять, речь шла лишь о случае летаргии. Такие случаи в медицине бывали и прежде.
- Я знаю, Лэннер тоже так говорит, - устало улыбнулась Юла. – Но он просто хочет меня успокоить. Я же знаю, летаргия тут не при чём. Это проклятие нашего рода, и я избрана мишенью волей высших сил, чьи пути неисповедимы смертным. Моя смерть была настоящей, но не конечной смертью. Я превратилась в носферату, я вечно голодна, вечно жажду. Вы видите, что здесь закрыты ставни. Меня жжёт дневной свет. Даже сейчас, в полумраке, моя кожа гори, как в огне. Настоящая жизнь для меня наступает ночью.
- Ночью? – переспросил Холмс. – Что же вы чувствуете ночью?
- Прилив небывалых сил, - щёки Юлы порозовели, рассказывая о ночи, она блаженно прикрыла глаза. – Это чудное время. Кровь! Она вливает в меня жизнь. Я оживаю каждую ночь, вещи, люди – даже те, у кого я пью кровь – становятся близки мне, я всех люблю тогда.
- Прошу прощения, - перебил Холмс. – Как я понимаю, на ночь вашу дверь запирают снаружи. Как вам удаётся выходить?
Юла криво улыбнулась:
- Для носферату достаточно щели. Я знаю, меня может остановить серебро и чеснок, но, наверное, они плохо запечатывают выходы.
- Вы хорошо помните наутро, что было ночью?
- Нет. Утром я просыпаюсь совершенно разбитая.
- Но хоть что-то вы помните?
- Иногда многое, иногда ничего.
- А прошлую ночь?
- Прошлую ночь… - задумчиво повторила она. – Это была очень плодотворная ночь, - и быстро облизнула языком мокрые красные губы. Меня чуть не стошнило при виде этого.
- Вы были с моим другом, верно? – спросил Холмс. – А потом ещё и с вашей сестрой?
- Да-а, - почти пропела Юла. – У неё такая вкусная кровь, она мне очень подходит.
- Скажите, - сменил тему Холмс, - вы и в самом деле собираетесь замуж за доктора Лэннера?
Юла не успела ответить – резкий окрик раздался от двери, и в комнату быстрым шагом вошёл доктор Лэннер. Он старался держать себя в руках, но это с трудом ему удавалось
- Мистер Холмс, прежде, чем беседовать с пациенткой, вам бы следовало посоветоваться с её доктором, не повредит ли ей такая беседа. Я полагал в вас человека тактичного и я, надо признаться, удивлён подобной бесцеремонностью.
- Прошу меня простить, - скромно опустил глаза Холмс, - но со мной был вполне компетентный врач.
- Однако, доктор Уотсон не знает эту даму так, как знаю её я. Послушайте, господа, давайте перейдём в другую комнату и всё обсудим.
Мы снова оказались в библиотеке. Судя по всему, в замке принято было использовать эту комнату для серьёзных разговоров.
- Я только хотел выяснить, - всё так же смиренно заговорил Холмс, - как относится к своему недугу сама госпожа Юла, и пришёл к выводу, что её восприятие болезненно обострено.
- Иными словами, она сумасшедшая?
- А разве вы так не думаете?
Лэннер грустно улыбнулся:
- Не всё так просто. Конечно, и граф, и Друцэ излишне нагнетают страсти, но в этом деле есть много непонятного, даже загадочного. Ведь по ночам ей в самомо деле как-то удаётся выходить из своей комнаты. И эти ранки у вас на шее, доктор Уотсон. Сейчас мы одни, может быть, вы поясните нам их происхождение?
Я беспомощно оглянулся на Холмса, но он с живым интересом спросил:
- Да, в самом деле, доктор, откуда у вас ранки?
- Их нанесла госпожа Юла, - сказал я. – Правда, сначала я думал, что мне всё это приснилось. Видите ли, я вчера… - и я хотел упомянуть ещё раз о странном действии русской водки, но Холмс перебил меня, а я твёрдо знал: когда вас перебивает Холмс, следует немедленно забыть, о чём вы собирались сказать и никогда больше к этому не возвращаться.
- Ваша история о булавке, вероятно, тоже обман? – спросил Холмс.
- Нет, нет, я то как раз сказал правду. На меня Юла не нападала. Просто Друцэ иногда способен и ангела вывести из терпения. Например, чеснок… Это я его повесил, а Друцэ старается срывать. Поймите, ело даже не в том, что чеснок действует на вампиров, главное, Юла верит в это. Её мания, если только это мания, носит паранойяльный, логический характер. И она не пойдёт в дверь, к щеколде которой привязан чеснок. Стоит заставить её съесть одну только дольку, и она может спать ночью. Более того, она никогда не укусит человека, если он ел чеснок у неё на глазах. Именно поэтому я предложил Марице вчера съесть на ночь дольку, так, чтобы сестра видела это. И, конечно, Друцэ воспротивился.
- Скажите, - Холмс потёр лоб, как человек, столкнувшийся с непосильной задачей, - а вы сами серьёзно собираетесь взять в жены сумасшедшую?
Лэннер криво усмехнулся.
- Этому есть три причины: я – врач, я люблю её и, последняя – я надеюсь всё-таки, что её состояние обратимо.
- Она получает какие-то медикаменты?
- Да, успокоительное.
- Благодарю вас, - серьёзно кивнул Холмс. – Вы были откровенны с нами. Я обещаю вам больше не тревожить вашу пациентку. Пойдёмте, Уотсон.
- Мистер Холмс, - окликнул Лэннер, когда мы были уже в дверях. – А с вами всё в порядке? У вас больше не было приступов?
- Всё прекрасно, - улыбнулся Холмс. – Наверное, это действительно виновата водка. Прежде, когда я её пил, я был моложе и, надо полагать, крепче.
Мы вышли из библиотеки, и я хотел было вернуться к себе, но Холмс потянул меня вниз по лестнице:
- Выйдем пройтись на воздух, Уотсон. Мне и в самом деле уже не по себе от их чеснока. Что, если мы прогуляемся до деревни?
- Хотите что-то там выяснить? Как? Разве вы говорите по-румынски?
- Я всего лишь хочу повидать господина Руминеску.
- Зачем он вам?
- Хочу составить представление о суеверном фанатике. Например, узнать, насколько серьёзна опасность суда линча над вампирессой. Сдаётся мне, это он разжигает страсти. Вообще-то странно для человека, который был прежде влюблён.
- Ничего странного, - возразил я. – Если он искренне верит в вампиров, для него непереносимо сознание того, что его возлюбленная стала заложницей чёрных сил и невестой дьявола, а вбитый в сердце осиновый кол освободит её бессмертную душу из темницы немёртвого тела. Если бы я верил в потусторонние силы, я поступил бы так же в подобной ситуации.
Холмс как-то по-новому посмотрел на меня.
- Я об этом не подумал, Уотсон. А вы глубокий человек. Если бы не вы, я, возможно, опустил бы непростительную ошибку. Я у вас в долгу, дружище.
- Раз так, может быть, в счёт долга проясните для меня хоть что-то в этом деле, а то я, похоже, теряю рассудок.
Разговаривая, мы с ним вышли из замка и шли теперь рядом по узкой тропинке, взбиравшейся на поросший побуревшей травой холм. День стоял пасмурный, но сухой и чистый, и я с наслаждением вдыхал прозрачный осенний воздух.
- Хорошо, - согласился Холмс. – Болтать раньше времени не в моих правилах, но, я вижу, у вас уже нервы не выдерживают. Прежде всего, забудьте о вампирах. Это красивая страшная сказка – и только. Мы имеем дело с преступником, дьявольски умным, расчётливым и абсолютно твёрдо стоящим на ногах. Ставка в игре немалая – наследство графа Гаргон-Лагута, которое, при удачном стечении обстоятельств, отойдёт ему скоро и полностью.
- Но для этого и граф, и обе сестры должны умереть! – воскликнул я.
- А так и будет, - с ледяным спокойствием проговорил Холмс, и у меня похолодело в груди от его ровного голоса.
- Хорошо лишь то, - продолжал Холмс, сощурив глаза и глядя вдаль, где у линии горизонта вздымался тяжёлой громадой бор, - что мы появились здесь так рано. Для исполнения его дьявольского замысла нужно немалое время. А пока давайте разложим по полочкам достоверную информацию и всевозможные слухи и сплетни.
- С чего начнём?
- С госпожи Юлы, вернее, с её болезни. То, что рассказывают в один голос все свидетели, касается состояния её нервов, и тут сомневаться не приходится. Думаю, что и летаргический сон действительно имел место. Но вот теперь. Если отвлечься от содержания её бреда, симптомы достаточно характерные. Ну, Уотсон, разве вы не узнаёте: периодически душевный подъем, чувство вливающейся силы, обострение восприятия, любовь ко всему миру, потом – разбитость, вялость, амнезия, угнетённое состояние духа. Ну?
- Наркомания! – уверенно заключил я.
- Верно. Пока мы разговаривали, я посмотрел: следов инъекции нет.
- Значит, курит или получает с пищей.
- И последнее вернее. Думаю, она сама не подозревает, что получает наркотики. А раз так, все эти идеи насчёт пития крови, и тому подобное преломляются в свете наркотического бреда.
- Но как она выходила из комнаты?
- Полагаю, с посторонней помощью.
- С чьей?
- Убийцы. Того, кому выгодна её репутация вампира. Того, кто пытался меня отравить, предварительно одурманив вас наркотиком, чтобы вы не могли оказать мне помощь.
- Что это был за яд? – спросил я так, словно всё остальное мне и так понятно.
- О, самый классический! Мышьяк.
- Мышьяк? Но у него своеобразный вкус.
- Именно для этого нужна была русская водка. Идеальная маскировка для мышьяка. Знаете, Уотсон, вообще этот яд, благодаря авторам детективных романов, в значительной степени потерял свою репутацию. Обыватель уверен, что его легко определить, и мало-мальски серьёзный преступник прибегать к нему не станет. Однако, такое суждение ошибочно. Конечно, мышьяк можно обнаружить в теле, если задаться такой целью, но, в тоже время, этот яд очень многолик в своём действии, он может быть и быстрым, и медленным. Он часто используется в производстве – его легко достать, не требует очень точной дозировки, а проявления отравления легко спутать с катаром желудка, циррозом печени, воспалением легких и почек, да и ещё бог знает с чем. Нет, его рано списывать со счетов.
- Мышьяк ещё называют чесночным ядом, -припомнил я, - за характерный запах чеснока.
- Вот именно, - Холмс поднял палец. – И это лишнее свидетельство хитрости нашего преступника. Дьявольски трудно обнаружить запах чеснока в замке, пропитанном чесноком от крыши до фундамента.
- Насколько я понял, за чеснок больше всех ратует Рытхэу, - задумался я вслух. – Да и граф Алексис склонен уступать суевериям. Зато Друцэ их явный противник.
- Подождите, - Холмс положил мне руку на плечо и остановился, вглядываясь вперёд, туда, где тропинка поворачивала, огибая небольшую каменную гряду, поросшую осинником. – На ловца и зверь бежит. Ведь это Руминеску!
Действительно, из-за поворота вышел журналист в туристическом плаще и широкополой шляпе. Он быстрым шагом шёл нам навстречу.
- Господин Руминеску, господин Руминеску! – замахал рукой Холмс.
Руминеску ещё ускорил шаг и подошёл к нам с приветливой улыбкой.
- Это вы, господа? Волки вас не съели?
- О, в этом замке и без волков есть, кому съесть, - рассмеялся Холмс.
- Ах, значит, вы познакомились с обитателями?
- Да, и это знакомство никак нельзя назвать неинтересным.
- Но а саму немёртвую вы видели? – понизив голос и оглянувшись вокру,г спросил Руминеску.
- Да. И именно в этой связи у нас появилось к вам несколько вопросов.
- Я рад буду ответить на все. Пойдёмте, что мы стоим? Прогулка по нашим местам – восхитительное времяпрепровождение.
Мы двинулись по боковой тропинке между осин.
- Настоящий монетный двор, - улыбнулся Холмс. – Я слышал, господин Руминеску, здешние крестьяне настроены взять замок осадой и уничтожить упыря дедовским методом?
- Едва ли кто-то решится осудить их за это, - пожал плечами Руминеску. – Даже сейчас нет уверенности, что она утоляет голод, не покидая пределов замка. А, кода она расправится со своими родными, никто не поручится за безопасность себя и своих детей. Да, и кроме того, вампирам свойственно плодиться. Нет, крестьян никак нельзя осуждать.
- И вы готовы были возглавить такую экспедицию? – спросил Холмс совершенно буднично, словно о самом обычном деле.
- Нет, - ответил Руминеску. – Это было бы противозаконно, - и улыбнулся.
- Насколько я успел понять, - продолжал без выражения Холмс, вы собирались жениться на Юле Гаргон-Лагута?
- Жениться? – на этот раз улыбка Руминеску стала горькой. – Да кто бы мне позволил. Юла… При жизни это была… Нет, господа, я не могу говорит на эту тему.
- Вы говорите о ней, как о действительно умершей, - вмешался я. – Вам не кажется, что это как-то противоестественно?
Руминеску покачал головой:
- Юла умерла. Тот, кто владеет её телом, не имеет никакого отношения к моей любимой. Будь у меня хоть тень сомнения, я бы… Не знаю! Я всё бы сделал!
- А если мне удастся поселить в вас сомнение? – спросил Холмс.
Руминеску рассмеялся мелким дробным смехом, но при этом одной рукой до хруста заломил пальцы другой.
- Вы мне не верите, - понимающе кивнул Холмс. – А вот доктор Лэннер собирается на Юле жениться.
- Доктор Лэннер считает себя умнее бога, - фыркнул Руминеску. – И потом, он, полагаю, собирается жениться не столько на Юле, сколько на деньгах её отца.
- А не говорит ли вас зависть? – прищурился Холмс. – Впрочем, его мотивы на его совести. Меня беспокоит сейчас, скорее, другая сестра.
- Марица? Разве с ней что-то не в порядке?
- Пока всё ещё поправимо, но ей угрожает смертельная опасность.
- Я могу как-то помочь?
- Да. Скажите, как и когда вы узнали о смерти Юлы?
- Мне сказал об этот доктор Лэннер. Он всегда был очень близок этой семье, они зовут его по-домашнему – Летика, а следом стали и все. Не то, что бы он был этим доволен, но никогда не спорил. Так вот, мы виделись с ним через день после её смерти. Он был взволнован, очень бледен и говорил необыкновенно резко, хотя, как вы, наверное, уже заметили, доктор Лэннер и вообще не отличается чрезмерной вежливостью и тактичностью.
- А о её воскресении откуда вы узнали?
- От него же.
- Он дал какие-то объяснения?
- Он сказал тогда, что за ним прислали из замка, что молодая графиня встала из гроба и выглядит как-то странно.
- И больше ничего?
- Ничего. Он просил больше никому об этом не говорить во избежание слухов. Он надеялся, что в округе ещё не знают о смерти хозяйки замка. И я в самом деле никому ничего не говорил, но почему-то слухи всё равно очень быстро распространились. Полагаю, Лэннер до сих пор жалеет о том, что был откровенен со мной.
- Кто же всё-таки, по-вашему, был источником слухов?
- Право, не знаю. Может быть, Друцэ… Больше никто из обитателей замка в деревне не бывает.
- А Рытхэу?
- Никогда.
- Благодарю вас, - кивнул Холмс. – Это очень ценные сведения. Если бы только согласились выполнить и ещё одну мою просьбу…
- С радостью.
- Холмс интимно взял его за рукав.
- Господин Руминеску, употребите своё влияние на крестьян с тем, чтобы в ближайшее время они всё-таки воздержались от налётов на замок. Я обещаю вам, что в деревне жертв не будет.
Руминеску немного подумал и сказал:
- Хорошо, мистер Холмс. Я постараюсь употребить своё влияние на сельчан именно таким образом.
Они пожали друг другу руки, и мы разошлись – Руминеску пошёл куда-то мимо замка, а Холмс повёл меня дольше по тропинке.
- По-моему, вы подозреваете Рытхэу, - наконец заговорил я.
- Нет, - на этот раз без обиняков ответил Холмс. – Все факты указывают на совершенно конкретное лицо. Кто имел доступ в замок и в комнату Юлы беспрепятственно? Кто мог разжигать страсти в деревне? Кто разбирается в ядах и наркотических веществах? Кто, наконец, материально выигрывает в случае смерти обеих сестёр?
- Почему вы думаете, что жертвами должны стать именно сёстры?
- Всё очень широко задумано, - сказал он сурово. – И думаю,чтоя не ошибаюсь в отношении замыслов негодяя. Мне кажется, первой должна погибнуть Марица. Внешне это будет выглядеть, как постепенная кровопотеря и упадок сил, якобы под воздействием вампира. Но на самом деле – под воздействием мышьяка. Эта смерть, конечно, подкосит графа – ничего удивительного не будет в том, что он не перенесёт удара. Потом начнут исчезать дети в деревне, и, в конце концов, крестьяне всё-таки схватят вампира и пробьют его сердце осиновой палкой – разумеется, при активном сопротивлении доктора Лэннера. Это, последнее, послужит поводом для вызова полиции – тоже местных жителей с целым вагоном предрассудков. Дело быстренько свернут, признав первые две смерти несчастным случаем, а за последнюю арестуют какого-нибудь деревенского кузнеца, но в глубине души и у сельчан, и у полицейских останется сомнение: а не в самом ли деле это проделки вампира, тем более, что после осиновой палки они и впрямь прекратятся. У замка останется мрачная репутация, и его новый владелец –доктор Лэннер, безутешный вдовец Юлы Гаргон-Лагута – оставит проклятое место и с разбитым сердцем и кругленьким капиталом в кармане отправится поправлять нервы куда-нибудь в Вену или Берн.
Я невольно улыбнулся – так гладко выходило всё это в изложении Холмса.
- Что же вы собираетесь делать?
- К счастью, до свадьбы у него руки связаны, а у нас, соответственно, есть время. Думаю ночью устроить засаду. Если повезёт, схватим негодяя с поличным. А сейчас продолжим прогулку, как я и сказал, до деревни. И, если мне повезёт ещё раз, сделаем кое-какие покупки в местной аптеке – есть же у них хоть какая-то аптека. Я хочу сам произвести химический анализ той самой висмутовой микстуры, которой меня потчевал доктор Лэннер.
- Да ведь вы же отдали пузырёк обратно!
- Ну, кое что я сохранил, - он лукаво подмигнул мне. Должен же я заботиться о своём здоровье: ну как боли возобновятся?
Мы продолжили свой путь, но к теме злодеяния в замке Гаргон-Лагута больше не возвращались. Холмс, обладавший способностью полностью отрешаться от дела во время вынужденной паузы, пустился в пространные рассуждения о славянском фольклоре, и, так как мои познания в этой области отличались крайней скудностью, вскоре его монолог начал сильно смахивать на лекцию – впрочем, надо отдать ему справедливость - довольно интересную.
В деревне аптеки не оказалось, но сельская амбулатория торговала кое-какими медикаментами, и, угостив моего румынского коллегу гаванской сигарой, Холмс раздобыл всё то, что ему было нужно. Рассовав свёртки по карманам, мы двинулись в обратный путь, но не успели сделать и нескольких шагов, как нам повстречался Друцэ на своей лошади. Его лицо было необыкновенно взволнованным.
- Марице стало плохо, - сообщил он, придержав коня, но не спешиваясь. – Лэннер занимается с ней, но просил привести доктора в помощь. Здесь только старый пьяница Гогеску, да и тот завален работой выше головы. Поедемте лучше вы, доктор Уотсон.
- На чём же я поеду? - удивился я.
- На моей кобыле. Я вам уступлю её, а мы с мистером Холмсом пойдём пешком.
Я посмотрел на Холмса.
- Конечно, поезжайте, - сказал он. – Доктору Лэннеру ваша помощь сейчас, действительно, нужна.
- Главное, что она нужна Марице, - сказал я, взбираясь на лошадь.
Друце хлопнул её ладонью по крупу, и она с места взяла вскачь – так что я, будучи весьма посредственным наездником, изо всех сил вцепился в гриву, чтобы не упасть. Зато править мне совсем не пришлось – лошадь прекрасно знала дорогу сама. Не прошло и четверти часа, как я спешился во дворе замка, но, когда, взбежав по лестнице, я вошёл в комнату Марицы, Лэннер уже сворачивал мокрый желудочный зонд.
- Слава богу, всё обошлось, - бросил он мне через плечо.
- Что с ней было? – спросил я с наивным видом.
- Какое-то пищевое отравление. Сейчас она спит.
- Пищевое отравление? – переспросил я. – Господи, что за эпидемия!
- Сам в толк не возьму, доктор. Сначала Юла не могла терпеть чеснока, а теперь и Марица говорит, что её тошнит от одного запаха. Но я реалистический человек, я отказываюсь в это верить. По совету Рытхэу она съела всего четверть зубчика чеснока, и с ней сделался настоящий катар, хотя до сих пор на желудок она не жаловалась. Странно всё это, доктор Уотсон. И вот ещё что: Марица ведь католичка, и раньше у неё на груди всегда был серебряный крестик, а теперь его нет.
- А вы не спрашивали у неё?
- Она сказала мне, что цепочка оборвалась, но при этом как-то странно прятала глаза.
- Да, не понятно, - согласился я.
Вскоре вернулись Друцэ и Холмс. Племянник графа немного успокоился, и всё же по его бледному лицу, по сжатым губам видно было, как в самом деле дорога ему младшая кузина. Лишь к вечеру, когда совсем оправившаяся Марица присоединилась к прочим в обеденном зале, напряжение, казалось, немного отпустило его. Холмс к ужину не вышел, погружённый в свои химические эксперименты, а я по его наущению сказал, что мой друг неважно себя чувствует и предпочёл пораньше лечь в постель.
Ужин прошёл молчаливо. Обычно оживляющий общество Друцэ сосредоточенно молчал, что же касается графа, хоть он и держался с обыкновенным своим аристократизмом, видно было, что события последних дней начинают сказываться на его нервах. Марица плохо себя чувствовала и ничего не ела, но хуже всех выглядел Рытхэу. Похоже было, он окончательно уверился в том, что замком овладели чёрные силы. На его запястьях и шее висели чесночные цепочки, на груди распятье, и сидел он прямо и напряжено, словно гвоздь проглотил.
Когда я рассказал об этом Холмсу, он сумрачно кивнул:
- Жаль Марицу, но так даже лучше для неё. Лучше, когда слабый человек сразу обнаруживает свою слабость… Ну, а у нас своё дело, только нужно дождаться ночи.
- Где же мы будем ждать? Здесь?
- Нет, здесь мы ничего не услышим. Нам нужно найти себе убежище поближе к спальне Юлы.
Мы крадучись прошли на лестницу, миновали библиотеку и оказались прямо перед комнатой Юлы Гаргон-Лагута.
- Здесь есть ниша в стене, - сказал Холмс. – Будет не очень удобно, но, я думаю, ждать недолго.
- Холмс, - спросил я, - а что с той микстурой?
- Мышьяк, как я и думал. Вообще-то, Уотсон, преступление довольно примитивное, разве что сцена обставлена со вкусом… Т-с-с, а теперь спрячемся, а то как бы нас не услышали.
Слава богу, освещение в замке было скудным – когда мы скрылись в тёмной нише, увидеть нас стало практически невозможно, но Холмс оказался прав: наше убежище удобством не отличалось, нам пришлось прижаться друг к другу, да и выпрямиться в полный рост оказалось нельзя, так что и у меня вскоре затекла шея, а ведь Холмс был на пол фута выше. Время тянулось для нас бесконечно медленно.
В замке всё стихло, наступила ночь. Где-то, через несколько стен он нас, каждую четверть часа отзванивали часы. Я считал четверти, и у меня получилось, что мы находимся в засаде уже без малого три часа. Как вдруг до нас донеслись чьи-то осторожные шаги, и мы увидели того, кого и ожидали: со свечой в руке по коридору крался доктор Лэннер. Холмс сжал мою руку. Остановившись у двери Юлы, Лэннер поставил свечу на пол и загремел ключами. Теперь, при свете снизу, я разглядел, что в руке у него еще и шприц с оттянутым поршнем.
- Значит, всё-таки инъекции, - шепнул я Холмсу, но он рукой зажал мне рот.
Отперев замок, Лэннер вошёл в комнату Юлы. Холмс потянул меня за рукав и быстро неслышно скользнул к двери. Я последовал его примеру. Дверь оставалась закрыта неплотно, в щель я увидел, как доктор Лэннер приблизился к пациентке, безучастно сидящей в кресле, и деловито задрал подол её платья. Это не произвело на женщину не малейшего впечатления. Лэннер сделал укол в бедро, поправил платье и опустился в другое кресло в ожидании.
- Уотсон, - шепнул мне Холмс едва слышно, - граф человек в возрасте, а вот Друце, пожалуй, позовите. Нам понадобится сторонний свидетель.
- Есть, с удовольствием, - откликнулся я.
- Поспешите.
Я бросился в комнату Друцэ. Он крепко спал, но при первых же моих словах вскочил и стал одеваться с азартом охотника.
- Я вообще догадывался, что это доктора работа, только нен знал, как именно, - прыгая на одной ноге в погоне за брючной штаниной, торопливо поделился он. – То-то он последнее время совсем в замок перебрался.
- Идёмте, идёмте, - поторопил я.
Мы выскочили из комнаты почти бегом – и тут же подсечка любезного друга Холмса чуть не заставила меня скатиться вниз по лестнице. Правда, он сам удержал меня за плечо и зашипел сердито:
- Что вы мчитесь с топотом, как дикий табун! Всё дело испортите!
Мы присмирели, а он указал движением подбородка вниз: лестницу освещал луч из полуоткрытой двери.
- Это спальня Марицы! - шёпотом воскликнул Друцэ.
- Скорее, скорее, - Холмс уже тащил нас вниз по лестнице.
В комнате Марицы доктор Лэннер стоял у дверей. Хозяйка комнаты лежала в постели, её глаза были закрыты, а Юла стояла у самой её кровати. Ровным монотонным голосом Лэннер говорил негромко:
- Живительная влага. Она бьёт широкой струей. Солоноватый вкус. Губы в крови. Они тёплые и мокрые. Чуть слипаются…
- Меня тошнит, - шепнул мне Друцэ.
- В самом деле, Холмс, - проговорил я, - пора это прекратить, мы видели достаточно.
- Да, доктор Лэннер, полагаю, этого довольно, - громко сказал мой друг, распахивая дверь настежь. – Представление окончено. Будьте любезны, передайте тот шприц моему другу, а сами идите сюда. И без глупостей, - добавил он, видя, как рука Лэннера скользнула в карман. – Двух револьверов нам на вас вполне хватит.
Лэннер секунду помедлил и вытащил руку из кармана.
- Я вас не понимаю, господа, - с натянутой улыбкой проговорил он. – Я проводил сеанс психотерапии со своей пациенткой…
- Ну о том и речь, - весело перебил Холмс. – Даже, насколько я понимаю, с двумя пациентками сразу. А в качестве премедикации использовали опий в смеси с мышьяком. Сейчас мы вас переправим в полицию, и вы сможете там спокойно написать диссертацию о новом методе лечения богатых наследниц. Летальный исход гарантирован, не так ли? Предрекаю, в научном мире вы будете иметь успех.
Бледный, как смерть, Лэннер слушал издевательства Холмса с невозмутимостью сфинкса.
- Вы ничего не докажете, - наконец покачал головой он.
- Я буду очень стараться, - заверил его Холмс. – И потом, кое что у меня уже имеется: та микстура, которой вы меня пользовали, и кровь госпожи Марицы я тоже сейчас возьму на анализ. И, доктор Лэннер, даже если вам удастся выпутаться в суде, полагаю, граф Гаргон-Лагута, которого мы сейчас сюда пригласим, сам позаботится о вашей репутации отсюда до Бухареста. Трансильвания для вас скверное место, оно слишком будит ваше преступное воображение. Кстати, чем вы наносили следы укусов? В самом деле, булавкой? Ну хоть в чём-то вы не солгали.
Я прошёл мимо них к постели Марицы и склонился над ней. Друцэ увёл Юлу.
- Как её состояние, Уотсон? - спросил Холмс.
- Одурманена наркотиком, как мы и предполагали.
- Мы? – улыбнулся Холмс.
- Вы, - буркнул я.
- Хорошо, мы, - рассмеялся он.
- Отравление мышьяком, видимо, зашло ещё не очень далеко. Она поправится.
- Ваше счастье, Лэннер, - сказал Холмс. – Ну, хватит прохлаждаться. Ночь на переломе, а у нас ещё куча дел до утра. Пошли, Лэннер, мы куда-нибудь запрём вас до приезда полиции. Вот преимущество старинных замков: в них, по крайней мере, всегда есть, где запереть.
Лэннера судили через три недели выездной сессией суда в Ораде. К сожалению, как он и предрекал, отделаться ему удалось удивительно легко: он был всего лишь лишён врачебного диплома и выслан за пределы румынского центрального округа. Но всё-таки в назначенный день свадьба Юлы состоялась – она венчалась с Ионелом Руминеску. Медовый месяц провели в Швейцарии, но в замок после не вернулись, предпочитая родовому обиталищу современный Бухарест. Сказать по правде, я ожидал вскоре и другой свадьбы, но я ошибся. Как оказалось, Марица предпочла другу детства английского студента, с которым познакомилась во время учёбы. Увы, казавшийся на первый взгляд таким беззаботным, Друцэ очень тяжело воспринял известие об их женитьбе, его характер переменился, он стал настоящим затворником и, в конце концов, унаследовал «Раздвоенное копыто» после ранней смерти графа Алексиса, последовавшей, насколько я помню, от чахотки.
Все эти сведения мною были получены именно от него – он несколько лет переписывался со мной, так как занялся сочинительством так называемых «страшных» рассказов и нуждался в моей протекции. Помнится, одно из его сочинений, про ожившую мумию, я представил моему издателю, и оно даже было напечатано в «Стренде».
Но самая любопытная судьба постигла Рытхэу. Однажды зимним вечером Холмс, просматривая по своему обыкновению полицейские и судебные репортажи в печати, спросил вдруг:
- Помните, Уотсон, того паралитика-управляющего из Трансильвании, который смертельно боялся вампиров?
- Да, а что с ним такое?
- Завтра он приезжает в Лондон по обмену опытом. Он заместитель шефа Бухарестской уголовной полиции.
The End