У тёти Тони Ворониной было два сына. Жили они втроём в маленьком аккуратном домике с таким же маленьким аккуратным двориком и пышным кустом сирени в палисаднике. Жили дружно. Тёте Тоне было чем похвастаться и чем гордиться: сыновья росли добрыми и послушными, кололи дрова и таскали воду из колодца. Хотя в учёбе особыми способностями не отличались, но учились средне, и учителя редко жаловались на их поведение в школе. Были они видными, красивыми, высокими, и тётя Тоня любила говорить: «В отца пошли сыночки-то: такой же красавец отец-то их был». Умер их отец, когда младший, Петя, только-только появился на свет (зарезал его в пьяной драке свой же, деревенский). Когда старший отслужил в армии, то остался жить в городе, в котором проходила его служба. Перед армией он успел закончить техникум, и тётя Тоня всем рассказывала, что её Женечка работает теперь каким-то главным начальником на какой-то большой базе. Через два года забрали в армию Петра. Тётя Тоня осталась одна. Как-то сразу постарела, ссутулилась, стала реже улыбаться. Боялась, что и младшенький её не вернётся к ней после армии.
Скоро по деревне разнёсся слух: Женька женился и едет в гости к матери показать молодую жену. Тётя Тоня поменяла свою старую лоскутную безрукавку на красивую кофточку с рюшами, постройнела, помолодела, повеселела. Стала по несколько раз в день таскать из магазина сумки с продовольствием. Ждала молодых. Приехали молодые. До чего это была красивая пара! Молоденькую Женькину жену звали Лида. Деревенские сразу стали звать её Лидочкой, потому, наверное, что была она из детского дома, без родителей росла, значит. И была она такая маленькая, такая миниатюрная, такая вся хрупкая, почти воздушная, а в своём розовом платьице с пышной юбкой, в туфельках-лодочках, с густым кудрявым хвостом золотисто-пшеничных волос и огромными, широко распахнутыми, удивлёнными голубыми глазами была похожа на сказочную принцессу или на прекрасного маленького ангела. Только крылышек ей не хватало. А то бы точно взлетела. Тётя Тоня на неё надышаться не могла – так полюбила, как родную дочку. И та её звать сразу мамой стала.
Проходило время, а молодые и не торопились уезжать. Днём ходили на речку купаться, а вечерами – в клуб смотреть кино. Ходили обнявшись, ворковали, как два голубка, но тётя Тоня почему-то опять стала хмурой и грустной. Оказалось, что Лидочка беременна, Женьку уволили с базы, где он работал экспедитором, по непонятным причинам, и жить им в городе негде, так как вместе с работой глава молодой семьи потерял и комнату в общежитии. К осени Женьке дали грузовик – не хватало рабочих рук на уборке урожая, и стал он возить зерно на элеватор. Лидочка устроилась воспитательницей в детский садик. Казалось, всё хорошо в их маленькой семье, всё налаживается как надо. Но не тут-то было.
...Михаил Павлович встал рано, собрал падалки в саду, накормил кур и гусей – это была вся их с Александрой Николаевной, его Шурочкой, оставшаяся в хозяйстве живность. Только успел открыть ворота, чтоб выгнать гусей на улицу, как в них влетела плачущая Лидочка: «Дядя Миша, закройте скорее ворота, не пускайте его!» - пролепетала она и быстро побежала в дом. «Кого это «его», Лидочка?» - не понял старик. Но так и не успел ничего понять. Во двор, нетрезво покачиваясь, вошёл Женька. «Лида у вас?» - спросил он. «Почему она должна быть у нас в такую рань? - ответил Михаил Павлович. – Нет её у нас. Иди, Евгений, иди, на работу поди пора». Женька подумал с минуту и вышел, громко хлопнув воротами. Михаил Павлович зашёл на кухню, где его Шурочка разливала по чашкам чай, поставив на стол вчерашние пироги и вазочки с сахарным песком и конфетами. «Попей, Лидочка, чайку с пирожками, попей, и давай успокойся, ушёл он, ушёл, не бойся», - ласково уговаривала она Лидочку. «Спасибо, тётя Шура, дядя Миша! Мне на работу надо, опаздываю уже. Можно, я после работы к вам приду?» «Отчего же нельзя? Приходи, Лидочка, приходи!»
Лидочка ушла, и Александра Николаевна рассказала, что Женька ещё в городе начал выпивать, а сейчас уже покрикивает на мать и жену, а сегодня даже поднял руку на Лидочку, на ангела этого – показывала синяк на груди и отпечатки пальцев на руках – так сильно её хватал, когда хотел удержать дома, но она вырвалась и убежала. А тётя Тоня и рада бы помочь ей, но его в такие минуты остановить невозможно: он и убить может, до такой степени звереет. Трудно поверить, что совсем недавно это был самый добрый, самый надёжный человек на свете, которому она поверила и доверила свою жизнь - её единственный, любимый Женька. Так изменился он, когда потерял работу и крышу над головой. Совсем ожесточился на весь белый свет. Но она, Лидочка, продолжает любить его и жалеть. Хотя домой сегодня идти не хочет.
Вечером не успела она ступить на порог, как следом явился не запылился её муженёк. Грохнулся перед ней на колени, стал просить прощения и божиться, что такого больше не повторится, что он любит свою Лидочку и умрёт без неё. Она стояла молча, едва сдерживая слёзы, и видно было, какая борьба происходила в её душе, и что она уже его простила... Закончилось тем, что он подхватил её на руки, как пушинку, и так и нёс через дорогу до самого дома. И до слуха стариков доносился её счастливый смех, как серебряные колокольчики звенели с охваченного багрянцем закатного вечернего неба.
Потом несколько раз ещё прибегала к ним Лидочка искать защиты от пьяного разбушевавшегося зверя. Потом несколько раз ещё приходил он за ней, протрезвевший, чисто выбритый, в белой, выстиранной и поглаженной Лидочкой рубашке, виноватый, раскаивающийся, и снова просил прощения, говорил о любви и о том, что не сможет жить без неё; без неё и без их ещё не родившегося ребёночка. И уносил её на руках домой, счастливую, простившую, надеющуюся…
В середине осени они уехали. Вечером Михаил Павлович с Шурочкой вышли посидеть на скамеечке у своего дома, а у маленького аккуратного домика напротив, через дорогу, сгорбившись, сидела одинокая старушка. Издалека они не могли видеть слёз на её глазах, но старики знали, что она плачет, потому что и для неё, как и для них, всё ещё продолжали звенеть серебряные колокольчики с охваченного багрянцем закатного вечернего неба.