В комнате остро пахнет хвоей. Скоро Новый год и мы только что закончили наряжать елку. Я сижу в кресле и делаю вид, что читаю книгу. Сам внимательно слежу за Девочкой. Та ходит по комнате в одной лишь рубашке. Белой и не глаженной. Моей.
Когда Девочка поднимает руки, моему взору открывается её тщательно выбритая щелка. Нелепая в своей беззащитности и обезоруживающая своей искренностью.
Я не разделяю нынешней моды, однако мирюсь с ней.
Между ног у Девочки выглядывает петелька. У нас месячные, поэтому внутрь помещен тампон. Девочка напоминает хлопушку - она точно такая же маленькая и яркая. Мне хочется дернуть за ниточку, но я боюсь, что Девочка не оценит смелой метафоры.
За окном лениво падает снег. Из колонок звучит Телониус Монк: Девочке захотелось ещё раз прослушать понравившуюся композицию.
Приходит время перевернуть страницу. Я вздыхаю. Пытаюсь вчитаться, понять смысл недавно купленного романа. Однако у меня так и не получается отвлечься от надоедливого вопроса, сколько ещё новогодних праздников нам предстоит провести вместе.
Девочка давно дружит с моей дочерью, год назад они вместе закончили школу. А в прошлом месяце Девочка подружилась и со мной. Это событие одновременно радует и печалит, но я гоню от себя тревожные мысли.
Девочка восхищается моими старыми стихами и новыми рассказами, получается, ей по душе то, что не нравится мне.
Уже дважды я водил Девочку в клуб на Литейном. В старый подвал, где собираются любители рока. Хотелось понять её реакцию на любимых мной Хендрикса и Джоплин. Девочка часто отвлекалась и хохотала, но по дороге домой заверила, что готова слушать со мной даже Пресли.
Исчезает и появляется Девочка всегда неожиданно, лишь по одной ей известному графику. В это время мы неистово и горько любим друг друга.
Иногда мне приходит в голову, что она возвращается не просто так, а чтобы услышать какие-то слова.
Сегодня Девочка объявилась вечером, и я пригласил её поужинать под хорошую музыку. Отправились в один из джаз-клубов. Обычно я езжу туда один. Цежу вино, неторопливо ем и осматриваюсь.
Почти всегда в зале находится несколько семейных пар со стажем. Их легко узнать по атмосфере невероятной скуки и плохо скрываемого равнодушия. Вне всяких сомнений, из отношений этих несчастных ушла поэзия.
Если женщина за подобным столиком не просто мила, я начинаю свой нелепый эксперимент. Начинаю украдкой бросать на неё выразительные взгляды, даю понять, как я восхищен и очарован.
Хорошо, если в составе джазового коллектива присутствует труба. Мне кажется, этот инструмент максимально выражает недоумение мужского мира перед женским – недоумение высокой волны перед гордым парусом.
На моих глазах происходит удивительное: сначала женщина как-то вдруг оживляется, становится словоохотливее. Она для чего-то прихорашивается, глаза у неё начинают блестеть. Движения женщины становятся более выверенными, продуманными. Через какое-то время она уже ждет моих нескромных взглядов, торопит их. Когда мужчина выходит по надобности, мы пристально разглядываем друг друга, мы уже все понимаем.
Меня, однако, воротит от непереносимой пошлости и откровенной вульгарности прогнозируемого финала, напоминающего мыльный попсовый мотив. Ведь я люблю джаз. А теперь, к тому же, и Девочку.
В такси, везущем нас в клуб, мы едва не повздорили.
— Почему ты не взяла цветы? — спросил я.
— Иногда мне кажется, — ответила Девочка, — что я старше тебя. Ну, для чего, скажи, тащить с собой этот букет? — И она с улыбкой взъерошила мои волосы.
Мне стало обидно. Ведь пока Девочка собиралась, я сбегал за цветами к метро.
— Только я все равно люблю моего неразумного малыша, — улыбнулась мне Девочка.
После этих слов я быстро пришел в себя.
Критические дни – это не шутка, - объяснял я себе, выходя из машины, - так что - расслабься. Девочка просто недомогает. Ей даже в церковь сейчас нельзя.
В клубе тоже не повезло. Свободных столиков осталось лишь два и оба далековато от сцены.
Саксофонист нас порадовал, а вот пианист разочаровал: нельзя играть Монка и так откровенно сгибать пальцы, нажимая на клавиши.
— Представь себе, — принялась дурачиться в перерыве Девочка, — что ты попал в сказку и тебе предлагают выбрать в жены одну из царских дочерей. Обе - красавицы хоть куда! Только старшая глуха, а младшая нема, какое ты примешь решение?
— А у которой из них меньше грудь? — не упустил я случая поддеть Девочку.
— Перестань, грудь у сестер одинаковая.
— А слепой принцессы нет? Не хочется разочаровывать наследниц унылым видом стареющего хипстера.
Девочка пропустила мимо ушей моё неуклюжее мужское кокетство.
— Ладно, проехали, — потерлась она носом о мою руку, — не будем поощрять разврат. У тебя есть я, так что пусть монархические невесты шагают лесом.
Когда джазовая аранжировка «Луны над разрушенным замком» заканчивается, девочка выключает проигрыватель и усаживается мне на колени.
— Устала? — глажу я Девочку по плечу. — Будем спать?
В последнее время я завел привычку читать перед сном молитву. Решаю сегодня не делать этого: не хватало еще напугать свою гостью.
Расстелив постель, я открываю в спальной комнате шторы и ныряю под одеяло.
Девочка прибегает из ванной и укладывается рядом. Плохо воспитанная луна подглядывает за нами из-за облаков.
— Спокойной ночи, — нежно целую я Девочку.
— Ты что, собираешься спать? — недоумевает она.
— Ну, я подумал, что ты не в форме.
Девочка внимательно заглядывает мне в глаза.
— Я не только старше тебя, но и куда испорченней, — качает она головой. — Признайся, что ты пошутил.
Руки Девочки по-хозяйски обшаривают мою нижнюю половину.
Обхватив её запястья, я начинаю рассказывать Девочке про старообрядцев. Тема выбрана наобум, а руки подруги арестованы за непомерное любопытство.
— Дыромоляев называют ещё дырниками и щельниками, — сообщаю я вяло сопротивляющейся Девочке. — Они отрицают иконы, как осквернённые образа и молятся строго на восток.
Руки девчонки на миг расслабляются.
— Почему изображения осквернены? — интересуется она.
— Дырники считают, что рукоположённые до никоновской реформы священники уже умерли, и освятить «новые» иконы больше некому. Они не признают над собой также и религиозных наставников.
— Это не их упоминает Соловьев в «Трех разговорах»? — вспоминает Девочка, опровергая моё мнение о снижении качества нынешнего образования.
— У щельников нет помещений для богослужения, — продолжаю я, — летом они молятся под открытым небом, а зимой для этих целей проделывают в стенах своих домов специальные отверстия.
Девочка вздыхает.
— Как романтично! — шепчет она. — Молиться богу в щель восточной стены.
Реакция подруги словно перезапускает во мне программу.
Чувствуя прилив энергии, я отпускаю её руки. Освобожденная от плена Девочка приподнимается на кровати.
Её стройное тело как будто парит надо мной, и я не могу отвести глаз от колеблющейся невдалеке перспективы.
— Получается, ты тоже в некотором смысле дырник? — улыбается Девочка.
— Получается, так, — чуть подумав, соглашаюсь я.
Когда всё завершается, мы какое-то время лежим молча. В воздухе пряно пахнет послегрозовой свежестью. На меня опять обрушиваются тяжелые предчувствия.
Я склоняюсь над головой Девочки, чтобы вдохнуть аромат её сладких волос.
— Мне следует больше работать, — шепчу я в прячущееся среди завитков крошечное ухо. — Как известный художник, который отвоевал себе успех каждодневным трудом.
— Ещё больше? — зевает Девочка. — А как же я?
— Он наплевал на земные блага, жил и одевался кое-как. Однако каждое утро вставал за мольберт и едва закончив картину, тут же принимался за следующую.
Девочка переворачивается на бок, спиной ко мне.
— Над ним потешались, — продолжаю я, — а он не выносил светской жизни, отвлекающей его от работы. В тридцать он сошелся с Ортранс Фике, своей восемнадцатилетней натурщицей. Через три года она родила ему сына. А женился он вообще через семнадцать лет сожительства: боялся, отец перестанет поддерживать его материально, а прокормить семью с помощью своего творчества у художника не выходило.
— На что это ты намекаешь? — хмурится Девочка.
Её плечи напрягаются.
— Художник желал подтверждения, — никак не реагирую я на приподнятое плечо, — что его картины чего-то стоят. Многие полотна он рвал или раздавал, но все равно продолжал писать. Писать каждый день. И только в конце жизни к нему пришла известность.
— Обычная история запоздалого признания, — после некоторого молчания подводит итог Девочка. — Уже поздно. Давай спать.
— Скажи, — не унимаюсь я, — а ты смогла бы так работать? Смиренно, настойчиво, без гарантии на успех?
— А ты? — по-женски отвечает Девочка.
Я ненадолго задумываюсь.
— Вряд ли, — вздыхаю через минуту. — К тому же, у меня нет богатого отца.
— А если я стану Ортранс?
Неожиданный ответ Девочки словно перезаряжает меня. Я грубо хватаю её и с воодушевлением доказываю, что не только старше, но и куда опытнее.
Через полчаса мы стоим вдвоем под душем. Девочка усердно трет мою спину антицеллюлитной мочалкой, полгода назад забытой её предшественницей.
— А у тебя есть заветное желание? — спрашиваю я Девочку с подчеркнуто двусмысленной интонацией. — Ужасно хочется побыть волшебником.
— Конечно, есть.
Похоже, Девочку не смущает моя махровая пошлость.
— Какое? — уже смелее интересуюсь я.
— Многое бы отдала, чтоб оказаться сейчас в Централ Парке.
— В Централ Парке? В Нью-Йорке? — опешиваю я. — Для чего?
— Там узнаешь.
Когда от тебя отворачивается удача, следует ждать череды сюрпризов.
Прямо из ванной мы отправляемся в аэропорт. Там моим надеждам не суждено сбыться: мало того, что на ближайший рейс находятся свободные места, так они ещё оказываются в разных салонах.
Из боинга я выхожу не выспавшийся и злой. Девочка, наоборот, на удивление бодра. В очереди на оформление она держит меня под руку и пересказывает свой необычный сон.
Всего через час мы находимся у входа в Централ Парк. Девочка уверенно тащит меня в его восточную часть. Вскоре она останавливается неподалеку от ограды. Внимательно присмотревшись, моя спутница принимается корчить рожи.
— Что это ты делаешь? — не понимаю я.
— Вон там, — машет Девочка в сторону одного из домов на Пятой авеню, — находится квартира Вуди Аллена. Давно мечтала показать ему язык.
— Это и есть твоё заветное желание?
— Ну, вот и всё, — расцеловывает меня в ответ Девочка, — огромное тебе спасибо! Теперь можно лететь домой!
— Ну, уж нет! — возмущаюсь я. — Сначала мы поедем в отель, где поедим и выспимся.
В такси Девочка кладет голову мне на плечо.
— А ты в курсе, — спрашивает она, — что ты - идеальный мужчина?
— В курсе, — устало вздыхаю я. — Но всё равно спасибо.