Зорька

               
   С самого раннего возраста Вовчик помнил их корову Зорьку. Кто ее так назвал, он не интересовался. Скорее всего, его бабушка Наталья.
   Это животное было огромное, белое с большими черными пятнами, с длинным хлестким хвостом. Им она отмахивалась от надоедливых мух и слепней. Рога у кормилицы были короткие. Бабушка говорила, что они были обломаны в схватках с другими животными из деревенского стада. В своей молодости Зорька была чрезвычайно бодливой, чего о ней не скажешь сейчас.
   По утрам внук сопровождал ее в стадо на выгон за селом. Там ее принимал нанятый местными колхозниками пастух и с другими животными гнал по балкам в поисках сочной травы.
   Если по дороге на выгон Зорька забредала в чей-то огород, подъедала чужое хозяйское сено из копны, или воровала силос, предназначенный для колхозных коров, то отогнать ее мальчишке не удавалось. Даже длинной хворостиной. Да и очень боязно было. Зорька аппетитно поедала чужой корм, косо и предостерегающе поглядывала на своего поводыря. Володьке только и оставалось, что размахивать в сторонке своим оружием, требовательно кричать на нее.
   Не спеша, утолив свой голод, корова спокойно сама продолжала путь на выгон. Мальчишка покорно плелся за ней, стараясь не попадать босыми ногами в ее свежие лепешки.
   Хорошо, что по пути им не попадались чужие огороды, а то бы она и там попаслась. Отвечай потом за нее.
   В полдень он забирал, пришедшую вместе со стадом Зорьку и гнал в свой двор. Собственно она сама знала дорогу домой и, косясь на дремлющего дворового пса Рыжика, прямиком шла к себе в хлев.
   От нее пахло свежим молоком, травой и всем остальным присущим животным.
   Помыв корове вымя принесенной в подойнике водой, бабушка принималась доить кормилицу.
   Сидя на лавочке во дворе, мальчишка слышал, как шумят струйки молока в ведре. Сначала они звонко бились об его металлические стенки, затем, по мере наполнения, звуки  становились все глуше. Теперь это было приятное шуршание. Это молоко ударялась в поднявшуюся пенку.
   Молоко у этой коровы было вкусным и жирным, но масло из него бабушка почему-то взбивала с большим трудом.
   Бывало, вернувшись с купание на пруде, страшно голодный внук просил бабушку скорее собрать ему что-нибудь покушать.
   Пока та разогревала еду, он выпивал большую кружку холодного молока и есть уже ничего не мог. Такое оно было сытное.
   Вечерами колхозники, или их дети снова шли на выгон за селом встречать коровье стадо. Там они садились на нагретую за летний день траву и вступали в разговоры. Молодежь то ходила в клуб и на свои  сборища у тихого пруда, а пожилым только здесь и была возможность пообщаться, обменяться новостями.
   Вот послышался лай собак, щелканье пастушьего кнута и топот многочисленных коровьих копыт.  Далее в облаке пыли появились и сами животные. Хозяева погнали их к своим усадьбам.
   Как только стадо разошлось по хлевам, село замерло до самого утра. Все доили коров, ужинали и ложились спать. Напряженный летний день, который, как известно, год кормит, закончился. Деревня погрузилась во тьму и приятную прохладу, тонко облагороженную запахами цветов и зреющей на полях пшеницы.
    Со временем уже старенькая Зорька стала болеть, на ее вымени появились нарывы, бабушка пригласила колхозного фельдшера. Тот долго лечил животное, но ожидаемого улучшения так и не наступило. Пришлось хозяйке сдать любимое животное на мясо.
   Когда Зорьку, загрузив на бортовой автомобиль, увозили, бабушка, сжимая в руке полученные за свою любимицу деньги, и ее внук Володька горько-горько плакали. Им было очень жаль животное, к которому они за все эти годы так привыкли. Никогда уже не попить ее чудесного душистого молока.
   Да и не животным та была все эти годы, а настоящей кормилицей. А, теперь она смотрела назад своими умными глазами и жалобно ревела, очевидно, понимая, что расстается с ними навсегда.
   На следующий день мальчик с дрожащим от печали сердцем заглянул в хлев, надеясь, что их любимца по-прежнему находится там, как всегда неспешно пережевывая свой корм.
   Но, чудо не произошло.
   Володьке было очень горько смотреть на пустое место в хлеву, где в яслях еще лежала охапка душистого сена, так и недоеденного их любимой коровой Зорькой…