С Валерием Агафоновым я был знаком последние лет десять его жизни. В то время он частенько наезжал в Москву на несколько дней к друзьям. Сначала из Литвы, где жил со своей первой женой, позже из Питера. Останавливался у кого-нибудь из друзей, часто у меня или у моего отца, которого он очень любил. На радостях накрывались столы и оповещался народ, подсевший на его творчество. Сценарий мероприятия не претендовал на оригинальность: водка, закуска и Валерий с гитарой во главе стола.
Пел не только русские романсы, которых знал не одну сотню, но блестяще и
неподражаемо исполнял Окуджаву, Галича, Вертинского, белогвардейские романсы и даже блатные песни, которые, впрочем, сейчас стыдливо называют шансоном.
Костяк застольной публики составляли его московские друзья и их знакомые, любящие и понимающие старинный русский романс и шансон. –Валера, а спой, пожалуйста это… или эту… Такие заявки звучали довольно часто, но исполнялись не всегда. Особенно, если был включен магнитофон. Дело в том, что некоторые его самодельные записи каким-то образом оказались за рубежом. Это были, в основном, песни и романсы, написанные современными бардами о революции и гражданской войне. Понятно, их версия сильно отличалась от официальной. И Валеру несколько раз приглашали в КГБ за объяснениями.
Застольный праздник мог длиться часами. Кто-то бежал в магазин за выпивкой, кто-то жарил-парил на кухне. Устав, Валера откладывал в сторону шестиструнку, и начинался треп. О чем? Да обо всем, включая анекдоты. А вот в этом, последнем, он был мастер. Знал несколько штук «на все времена». Как любой артист, любил внимание и аплодисменты.
Как-то в очередном «антракте» он предложил народу поучаствовать в конкурсе: кто достовернее изобразит пьяного. Кроме моего отца, профессионального актера, никто желания не выразил. Первым выступил отец. Мне показалось, что его экспромт вполне удался. Народ посмеялся, поаплодировал и устремил взор на Валерия: что-то покажет он?
-У нас пельмени еще остались? – серьезно спросил Агафонов.
-Есть еще.
-Положите мне несколько штук в миску, и обязательно полейте бульоном.
Все быстренько было исполнено. Валерий поставил миску с пельменями перед собой, пощупал, теплые ли еще, сосредоточился, и вдруг… Глаза его немыслимым образом сосредоточились на кончике носа, а лицо приняло жутко тупое, бессмысленное выражение. Он приподнял над столом руку, как будто хотел что-то сказать… и упал головой в миску. Причем не понарошку , а с брызгами во все стороны. Вот почему он, оказывается, просил полить пельмени бульоном. Этот конкурс он выиграл безоговорочно.
В бытность, когда он наезжал в столицу и устраивал застолья, порой многодневные, вырывая друзей и знакомых из привычного ритма обыденной повседневности, у меня, как и у многих, знавших его, сложилось впечатление о нем, как о человеке, неспособном долго оставаться на одном месте, постоянно рвущемся куда-то. Он готов был петь где угодно и для кого угодно. Количество слушателей его не интересовало: было бы понимание. В грязных пивных и приличных питейных заведениях он неизменно овладевал аудиторией, которая по закону случайностей могла состоять из кого угодно: от физиков-ядерщиков, отмечавших какую-то свою дату (чему я был свидетелем), до компании бывших зеков. Но разве это был его уровень? Друзья и благодетели, вроде ленинградского художника Петра Капустина, который опекал Валеру и выручал его в сложных жизненных перипетиях (чуть было не написал «перепитиях, что тоже было бы верно) пытались как-то облагоразумить его, устроить на постоянную работу. Ну как же, такой талант пропадает! Да и сам он в разные моменты жизни устраивался куда-то, ограждая себя временнЫми и пространственными стенами. Но долго это никогда не продолжалось. Знаю, работал он в Вильнюсском русском театре, ездил по Союзу с цыганским ансамблем. Как-то даже устроился в московский театр «На Таганке» к Любимову. Но через две недели был изгнан им же с устной формулировкой: «У нас у самих гитаристов-пьяниц хватает, больше не нужно». Временами чудил по полной программе. Вот рассказ моего друга, ныне профессора-физика, о событиях тридцатипятилетней давности.
После окончания университета я учился в дневной аспирантуре, писал диссертацию. Жена пребывала в длительной командировке. Как-то вечером в мою отдельную двухкомнатную квартиру нагрянула незнакомая компания с авоськами портвейна во главе с моим другом и однокашником Сашей Жильцовым, уже не очень трезвым. Представляя некрасивого человека небольшого роста с гитарой за спиной, он сказал: «А это Валерий Агафонов, певец из Вильнюса. Два месяца тому назад он сказал жене, что идет в баню. И вот, после разных передряг, он в Москве, с нами. А жена до сих пор не знает, где он». И заржал очень довольный то ли тем, что он с нами, то ли что «жена до сих пор не знает, где он». А я не понял, шутка это или нет.
После нескольких белогвардейских романсов, исполненных Валерием под хорошую дозу 777-го портвейна, мой товарищ наклонился ко мне:
-Ну как? Еще не то услышишь! – и сразу без перехода: -можно он поживет у тебя дня два? У него какие-то дела в Москве. А потом уедет к себе в Литву?
Ну как можно было отказать такому человеку!
С утра я уезжал в университет на встречу с научным руководителем или обговорить некоторые технические вопросы с коллегами по поводу диссертации. Когда я уходил, Валера еще спал. Когда возвращался – его еще не было. Приходил позже с гитарой за спиной и слегка навеселе. К тому времени я обычно успевал затариться на вечер, на наши неспешные посиделки. Интересных историй Валера знал уйму, и завлекательно их рассказывал. Некоторые из них вызывали у меня, примитивного материалиста, недоверие. Например, о встрече в зимней тундре с НЛО. Я также не поверил его рассказу о путешествии в Магадан к Вадиму Козину, которого он считал своим учителем. Сейчас понимаю, что зря. И, конечно, ни один вечер не обходился без музыки.
-Слушай, старик, - говорил он тихим, с хрипотцой, голосом, и слегка пришепетывая, - я спою сейчас одну вещь, тебе должно понравиться…
Рука тянулась к гитаре, и все пространство вокруг заполнялось его голосом: «Все теперь против нас, будто мы и креста не носили…» И было странно и даже жутко, что такой маленький человечек с тихим шепелявым голоском может извергать из себя такую мощь.
Через неделю все деньги, оставленные мне на пропитание женой, были пропиты. Утром Валера сказал мне: «Приезжай после учебы в такую-то пивную». И назвал адрес.
Пивнушка оказалась довольно чистым, культурным заведением. В углу помещения из придвинутых друг к другу столов был образован один длинный, за которым вплотную сидели мужики с пивом. Кому не хватило места, стояли с кружками, загораживая край стола, откуда звучала гитара. «Красивая, упрямая ты соткана из грез…», - пел Валера. Я растолкал народ. Место за столом, где он сидел, было плотно заставлено наполненными напитком кружками, уже выдохшимися, и новыми, под шапкой пены.
-Старик! Бери, пей, - увидев меня, крикнул Валера. – Народ нас угощает!
И широко провел рукой над столом. Он уже был заметно пьян. Потом представил меня публике как молодого физика-теоретика и непременно будущего академика. В пивнушке мы провели еще часа два.
Протрезвев к вечеру, Валера осторожно спросил: «Старик, у нас пожевать что, совсем нечего?»
-Нечего, - сухо ответил я. Настоящее положение вещей начинало меня напрягать. Мы тупо лежали на кроватях и молча смотрели в потолок: ни выпить, как говорится, ни закусить. Через некоторое время Валера снова спросил: «Что, совсем ничего?»
-Ничего… Мука, вон, и соль…
-Мука! Что ж ты молчал! Давай проверим холодильник…
Он залез головой в камеру, задвигал полками и, наконец, торжествующе извлек маленький кусочек сыра, покрытого со всех сторон бархатной зеленой плесенью.
-То что надо! Я тебя сейчас, старик, угощу блинами по рецепту главного повара питерского ресторана «Астория»!
Я скептически усмехнулся. Но через два часа на столе стояла внушительных размеров стопка блинов. Тонких до прозрачности, идеальных по форме и очень-очень вкусных.
-Поможешь мне завтра «молнию» дать жене, чтобы выслала денег на дорогу? Где у вас тут центральный почтамт, что ли? – свертывая в трубочку очередной блин, спросил Валера. Подобная инициатива мне понравилась, и я с готовностью согласился.
-Она, бедняжка, вот уже два месяца не знает, где я… Обрадуется и вышлет, сколько я попрошу. Но мы наглеть не будем, да, старик?
-Так это не шутка насчет бани?! – удивился я.
-Увы, старик… Ну, так получилось, - и развел руками.
После 3-х часов ожидания в помещении центрального почтамта на улице Кирова в руках Валерия заиграла вожделенная фиолетовая купюра на 25 рублей. Целый четвертак!
-Так, билет до Вильнюса стоит 15.50. Остальное – наше! – резюмировал он и направился прямиком к переходу через улицу Кирова. Аккурат напротив почтамта располагался продовольственный магазин. А я с ужасом понял, что, по крайней мере, сегодня он не уедет.
Но уехал. После бурных проводов мне все-таки удалось посадить его на поезд.
За несколько лет до смерти Валера влюбился, женился второй раз, родил девочку, бросил бражничать и, как результат, устроился в Ленконцерт. После первых же выступлений на ленинградском радио редакцию завалили письмами слушатели. Мол, кто такой, почему не знаем, просим еще. Ленинградские друзья звонили в Москву: «Включай «Маяк», сейчас будет Валеркин концерт!»
-Как он там у вас!? – кричали мы в трубку.
-Да надоел уж здесь всем, - смеялись они. – Крутят по всем программам чаще Хиля!
Умер он от сердца, как говорят, на строительстве деревянного туалета на дачном участке. Этим туалетом он очень гордился. Вернее тем, что он его строит сам, и у него получается. Народ продолжал слать в редакции письма с просьбой передать записи старинных русских романсов в исполнении Агафонова, и фирма мелодия выпустила один за другим пять огромных виниловых дисков, которые, впрочем, разошлись мгновенно.
Я виделся с ним примерно за три месяца до кончины. Он ненадолго приехал в Москву. Деловой и слегка забронзовевший, предложил нам, трем его друзьям, посидеть, как в былые годы, попеть и попить. Когда мы поднимались с ним на третий этаж в квартиру Юры Абрамова, он остановился на пролете и сказал: «Совсем сердце не работает». Протянул ладони, растопырив пальцы: «Видишь, концы пальцев синие?»
В тот долгий вечер мы наслаждались очередным подарком судьбы, не подозревая, что этот подарок – последний. О чем-то разговаривали, потом он пел, потом снова разговоры… Вдруг попросил налить ему 50 грамм водки. Мы знали, что он вот уже два года не пьет, и не предлагали. Выпил, и вдруг заволновался: «Я завтра утром уже буду в Питере. Татьяна (жена) не учует? Как думаете?» Мы заверили его, что не учует.
В тот замечательный во всех отношениях вечер мы впервые услышали песню «Когда я вернусь». Мы переглянулись с Сашей Жильцовым, покачали головами. Исполнение нас потрясло.
-Кто автор, - спросили мы.
-Галич…
-Это потрясающе… Ты можешь ее спеть на концерте?
Валера грустно улыбнулся. Шел 1984 год…
-Я спою ее вам, моим друзьям, КОГДА Я ВЕРНУСЬ.
Он обманул нас. В тот же вечер уехал в Ленинград. Это был путь в один конец.