ПОЭТ, КОТОРЫЙ КАРТАВИТ
Всё началось с моего гениального стиха. Вот, собственно, и он:
Ни за что я не поеду
Ни к какому логопеду!
Логопед мне ни к чему!
Даже если под конвоем -
Папа, мама, оба, двое -
Поведут меня к нему.
Пусть оставят без обеда -
Никакого логопеда!
Пусть лишат велосипеда -
Никакого логопеда!
В общем, ни так ни иначе.
А станут давить - тем паче.
Понятно, что моя поэзия не могла не взволновать мою маму. Мама выслушала мой стих со скептическим видом и взялась меня увещевать, даже стыдить:
- Сынок, ты напрасно боишься. У логопеда нет инструментов, которыми пугают стоматологи и хирурги. Логопед просто поговорит с тобой и научит, как правильно произносить звуки.
- Ага, и тогда я уже не буду тем, кем являюсь сегодня. Твой логопед залезет в моё сознание, вытащит оттуда мою личность, а вместо неё засунет чужую. Слышал я об этих лукавых штучках. Так на свет появляются зомби. К тому же вследствие такого вмешательства я могу лишиться поэтического таланта.
- Пустые опасения - твоя картавость не является чем-то существенным в структуре твоей человеческой личности. Разве что служит особой приметой.
В общем, мама давила на меня интеллектом, но я не из тех, кто покидает свой окоп, едва поблизости бабахнет. И я указал ей на одно очевидное обстоятельство:
- Очень часто, мамочка, я бываю свидетелем того, как ты беседуешь со своими знакомыми тётями. С чего бы вы ни начинали, так или иначе всё сводится к моему дефекту. Кстати, если я от него избавлюсь, у вас не останется даже темы для общения.
- А вот за это можешь не переживать. И не преувеличивай! Просто мамы всегда делятся друг с дружкой проблемами своих детей. Не за горами — первое сентября. Неужели ты хочешь, чтобы в третьем классе тебя дразнили так же как во втором?
- Будь спокойна! Больше никто на земле не узнает о моём дефекте. Потому что отныне я отказываюсь пользоваться словами с этой буквой.
- Ума не приложу, как ты без неё обойдёшься?
- Очень легко обойдусь. Для этого в нашем языке достаточно всяких синонимов.
- Интересно, - подключился к нашей беседе папа. - Вот сегодня мы обедаем дома. А если завтра поедем на отдых к морю и будем питаться в придорожных кафе и ресторанах, как ты закажешь себе курицу гриль, борщ, окрошку, пироги, расстегаи, чебуреки, хачапури, пармезан, вареники с творогом, бараньи рёбрышки, приготовленные на открытом огне, сардельки, фаршированные перцы, бефстроганов, креветки, раков, крабов, жареную рыбу барабульку, речную форель, карасей в сметане, штрудель, торт, мороженое, черешню, арбуз, грушу, грейпфрут и ещё кучу всякой вкуснятины?
Папа загибал-отгибал пальцы и, должно быть, сам себе казался очень убедительным — ведь получалось, что без этой буквы человечество легко сгинет от голода. Но я отплатил папе той же монетой:
- Видимо, я обойдусь цыплёнком табака, ухой, супами и бульонами, кулебяками, беляшами, самсой, пельменями, дунганской лапшой, долмой, хинкали, мантами, шашлыком, копчёным салом, свиной отбивной, телячьим бифштексом, шницелем, котлетами, гуляшом, голубцами, пастой, яичницей с беконом, сосисками в тесте и без него, колбасами, лангустами, мидиями, судаком, лососем, дынями, вишнями, яблоками, апельсинами и так далее. Ну, а если этого окажется недостаточно, если я ещё не лопну от еды, тогда я стану тыкать в меню пальчиком — думаю, официант меня отлично поймёт. И вообще — когда хочешь чего-то скушать, не обязательно давать этому имя. Когда я ем, я глух и нем.
После такого моего ответа папа отложил нож с вилкой и отодвинул от себя посуду. Он явно удивился тому, что не сумел загнать в лексический угол своего малолетнего сына.
- Допустим, - вымолвил он более уважительным тоном. - Допустим, что в первом кулинарном раунде я тебе проиграл. По очкам. Допустим. Однако теперь давай разберёмся с родственными связями. Вот сидит твой старший брат Артём - его ведь не заменишь пацаном из соседнего дома.
- Не заменишь. Но вот сидит Тёма — мальчик из нашей семьи больше меня.
- Ладно. А что ты скажешь о младшей сестре Аришке?
- Это всего лишь девочка из нашей семьи меньше меня. И зовут её так же как няню Пушкина.
- Очень долго и витиевато, не находишь?
- А мне слов не жалко.
- Допустим. А как по-твоему будет страна Россия, дорогая Родина?
- Наше милое Отечество.
- Кстати, - напомнила о себе мама, - насчёт Александра Сергеевича, родоначальника современного литературного русского языка...
- Что именно по поводу дяди Саши, - откликнулся я, - создателя нашего великого и могучего в его нынешнем виде?
- Дяди Саши? - опять удивился папа. - По-моему, это просто неприлично, это панибратство.
- Согласен, это неделикатно. Это амикошонство. Но ты ведь слышал высказывание «Из-за алого словца не пожалеешь и отца».
- Вообще-то, поговорка звучит по-другому - «Ради красного словца не пожалеет и родного отца».
- Не суть важно. Для этого нам и даны синонимы...
- Подождите! - остановила нас мама и, едва мы замолкли, сама атаковала мои позиции. - А попробуй-ка, господин литератор, перевести на свой ущербный диалект хорошо известные тебе строчки - «Мороз и солнце; день чудесный! Ещё ты дремлешь, друг прелестный - Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры...»
Это, конечно, был сильный ход, и я немного сконфузился. Но не отступил. Я взял паузу и начал пить компот очень мелкими глотками. Налил добавки. Я думал, думал, а после выдал:
- Холод и солнце; день чудесный! Ещё ты спишь, моя симпатичная беби - час настал, поднимайся: погляди слипшимися от сна глазами...
Когда я закончил, в доме повисла гнетущая тишина, а потом мама кашлянула и, нисколько не щадя моё поэтическое самолюбие, вынесла своё суждение:
- Прости меня, дружок, но твой перевод - это какая-то конкретная бяка.
- Да уж, - сочувственно, с жалостью ко мне подхватил папа. - Редкостная бяка.
А мальчик побольше меня и девочка поменьше язвительно захихикали.
Тогда я ушёл из-за стола - будто обиделся. Долго тянулись минуты, часы, и наконец я отчётливо понял, что они меня победили. И никуда от этого не деться — надо повиниться, покаяться в ошибках. Так что на ужине - до того как сесть на стул и взяться за ложку - я сделал официальное заявление:
- Договогились, завтга отпгавляемся на пгиём к доктогу. Скажите спасибо Пушкину.