Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
редыдущая часть: «РАЗДЕЛ ХLІ. «Вот мой народ, как львица, встаёт...»» http://www.proza.ru/2014/09/11/595
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ХLІІ. Мужицкий Христос
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
Я з вамі ва ўсе дні да сканчэння веку.
Мацей, гл. 28, ст. 20
Я прыйшоў да тых, чыя ежа — зямля,
Да тых, каго слухаюць толькі быкі,
Да тых, каго кіем б'юць на палях,
Чыё рабства — вякі, чыё царства — вякі.
Егіпецкі гімн
Слово двух свидетелей
«И так вот взяли Городню. Без большой крови, а и быстро. Потому что многие ждали. Были, конечно, и такие, что на лицах улыбки, а в глазах злость, но меньше было их.
И начали разбирать люди мешки с зерном и на возки складывать. А храмы разбили, не пограбив. А богатых, а немилостивых повели на берег Немана, где всегда виселицы стояли, вешать чтобы.
Не знаем мы, откуда тут Анея взялась. Кто говорит: сама из башни, где сидела, убежала, по веревкам, из сенника сделанным. Кто говорит: отбил кто-то темницу да и выпустил.
А и другой слух был, будто бы палач с подручными пришел кончать с ней и про последнее желание спросил. Ну, она и попросила клетки ей показать и сказала, что заранее его за работу его благодарит. Тот растрогался, все показал, а потом клетку показал наилучшую. Сам человек поймет когда-нибудь, что так церкви с ним удобнее всего. И тогда все люди по доброй воле своей войдут в такие клетки ходячие, закроются да и ходить будут. Изнутри сколько хочешь открывай, и только верующий клеточник на это не пойдет. А снаружи не откроешь, ведь это уже будет посягательство на свободу воли того, кто сидит. Он ведь свою обязанность понимает и из клетки не выйдет. В ум окончательно вошел потому что.
И будто бы Анея попросила всех отвернуться, потому что молиться будет, а сама прыгнула в ту клетку и захлопнулась. Те просят, чтобы вышла, а та молится издевательски, язык показывает и говорит, что она как раз и вошла окончательно в ум. И тогда те вынуждены были бросить ее в подвале и убегать, поскольку ворвался уже в замок народ.
Не знаем мы, как и верить потому. Одно знаем: на судилище была уже она рядом с Христом. Только и говорит ему: «Ты шел?» А он ей: «Я шел». А она опять: «Ты шел? Как же долго ты шел».
А мы вокруг стоим и плачем.
Палача же того схватили на улице. И кричали: «Вот он, клеточник! Вот, душедер!» И как он ни кричал, что «спасибо сказали бы», что «палачей нельзя в клетку», что «они всем подходящие, палачи», запихнули его в клетку и погнали своим ходом, как гроб повапленный, к Неману. Мальчишки же бежали за палачом и щипали его за ноги».
Хребтами стояли над Неманом черно-сизые грозовые тучи. И по всей дуге берега стояли бесчисленные глаголи виселиц, а немного отступив от них, двигался народ. Плясало в воздухе пламя, и откуда-то наносило дымом. Поэтому кто-то, чтобы не закоптило Христу белый хитон, набросил ему на плечи чей-то черный с золотом плащ. Братчик стоял на холме. Анея сидела, прижавшись к его ногам, а немного ниже стояли апостолы.
Мещане и мужики гнали мимо них связанных. Лицо Братчика после последних событий ужасно изменилось, стало сухое, с проваленными щеками. Остекленели огромные глаза. Он понимал, куда он попал, какую тяжесть решений взвалил на свои плечи. Знал, что его глаза, глаза свидетеля, могут увидеть смерть двуногих, осужденных им самим.
Он не хотел этого. Но он знал, что ничего не сможет сделать, если смерти этих-то, схваченных, начнет требовать люд. И тогда возврата к чистоте не будет.
Перед ним поставили бурмистра Юстына. Глаза его теперь не горели угольями из-под в скобку подстриженных волос. Они словно погасли, но смотрели мужественно.
— Зачем разрешил попам управлять старым советом и городом?
— Они пришли с королевской армией, — твердо сказал Юстын. — И совет сдался. Я не хотел больше других. Но я человек. Я слабый.
— Врешь, пес, — сказал Юрась. — Ты вот на этих взгляни. Вот слабость человеческая. Выбросили вас, как навоз со стойла.
Суровое, несмотря на развращенность, изрубленное шрамами и отмеченное всеми пороками лицо Юстына не улыбнулось.
— Они еще придут. Скоро, — скорее с печалью, чем с угрозой, сказал он.
— Я закрыл все ворота. Отныне земля Городни — земля справедливости.
— Надолго ли?.. Но... мне жаль, что я не сумею посмотреть, как это будет.
— Почему?
— Потому что — а вдруг человек не такая свинья, как я думал.
— Хорошо, — после паузы сказал Христос. — Развяжите его.
— Напрасно ты это. Я бы убил. Потому что, когда они вернутся, я же буду такой, как раньше.
— Ну и счастливо. И, потом, я не ты.
Бурмистр повесил голову.
— А этих — на виселицы, — злобно сказал Пётр.
Христос смотрел на людей и с каким-то облегченьем видел в их глазах смущение.
— Ну... это... чего вы? — спросил дурачище Филипп.
Из молчания начали выделяться отдельные звуки.
— Черт его...
— Не приходилось.
— Ты собаку попробуй, повесь.
— И пусть бы, кто может. Вот ты, Янук.
— Иди ты знаешь куда... Вот-вот.
Братчик покосился вниз. Черные с синевой глаза со страхом смотрели то на него, то на виселицы. Кто-то укутал Анею, вместе с лохмотьями монашеской одежды, в свою широкую чугу.
Она смотрела умоляюще, но Юрась ждал.
— Разорвать их! — крикнул кто-то. — Бог ты мой, и неужели человека не найдется?!
Но человека что-то не находилось. Каждый, кто стоял тут, сегодня рисковал собой, сражался и убивал, и, наверняка, убил, если уже стоял тут живой. Но связанных вешать не хотелось никому. И Христос все с большей теплотой смотрел на эти лица. Да, он не ошибся. На этих закоптевших, изрубленных, сморщенных нищетой лицах были глаза. И в этих глазах было столько того, что напоминало глаза тех, из его сна. Он рассматривал эти лица. На минуту ему показалось, что мелькнуло среди них лицо Босяцкого, но он сразу же понял, что ошибся: это просто разговаривал с мелким торговцем — судя по одежде — какой-то немецкий гость.
— Так вон же палач! — вдруг радостно заорал кто-то. — Вот пусть он!
Палач стоял в своей клетке и постепенно опять набирался спеси:
— А чего, я могу. Клетку только разбейте. Я почему и говорю, что палачу нельзя в клетке.
— Можешь повесить их? — с брезгливостью спросил Братчик.
— Так... Господи Боже. Служба же такая. Фах.
Братчик видел, как дрожали ресницы Анеи.
— Работа, опять же, — меланхолически сказал палач. — Потому что не может этого на нашей земле быть, чтобы не было у палача широкого круга знакомств, и высоких и низких. И, опять же, не было такого властелина, чтобы обошелся без палача.
Христа передернуло.
— А не было... насколько я знаю.
Сжались в кулаки пальцы. Большим усилием воли он сдержался, не ударил. Вот и этот считает...
— Не было. Но должно быть. Будет. И давайте, люди, начнем. Кому-то же надо начать, а? Падлу эту в наследство брать — чего мы тогда достойны? Да и руки о его марать — гадко.
Оскалился весело:
— А ну, бросайте его с клеткой в Неман. Может, хоть немного отмоется.
Десяток рук подхватили клетку, потянули с откоса, раскачали, бросили. Она нырнула, а после с шумом всплыла в потоках воды. Палач сидел в ней по грудки. Клетку закрутило течением, помчало. Заблеяла ей вдогонку дуда.
— Сам попробуй! — кричал Кирик.
— Клетка для жаб! — захлебывался Зенон.
— И этих в воду гоните, — возвысил голос Христос. — Чтобы не воняло тут.
Схваченных погнали в воду, древками копий столкнули с берега. И вот поплыла, поплыла, поплыла рекой стая наряженных в золото людей: достойные сожаления, отвисшие усы; руки в парче работают по-собачьи.
— Гуси-гуси... — с берега заорал Тумаш.
От хохота, кажется, всколыхнулся берег. И Христос понял, что это, возможно, самая большая из его побед. Теперь можно было говорить все. Слушать — будут. И он поднял руки:
— Слушайте, хлопцы! Что, так мы и обижать друг друга до конца дней будем? Или, может, нет? Так вот что я вам говорю. Со дня этого Городня — земля правды. Обиженных не будет. Всем ровно — и ни у кого больше. Голодных не будет. За веру кого-то убивать — пусть они лопнут. Наказание одно — выгнать к тем, к волкам.
Он поискал глазами и вырвал из рук у кого-то факел. Поднес ее к черному, просмоленному глаголю виселицы. Постепенно потянулись ввысь, начали лизать смолу языки пламени.
— Слышите? Ви-сель-ниц больше не бу-дет!
В едином порыве, с чувством какого-то удивительного очищения люди бросились к мерзким сооружениям. Подносили факелы, кричали и плакали.
Сотни глаголей пылали над большой рекой.
Продолжение "РАЗДЕЛ ХLІІІ. Земля справедливости" http://www.proza.ru/2014/09/11/1364