Родной город встретил его мелким, противным дождем, таком типичном для этих мест, почти невесомым, но от этого не менее изматывающим. Он долго стоял на одном из холмов, глядя на серые от дождя улицы, плотно окутанные пеленой тумана, пытаясь представить себе, что ждет его внизу. Потом тяжело вздохнул, завел мотор и неторопливо вкатился в город.
Было утро воскресения, но городок был тих – местные жители уделяли свободное от умирания со скуки время церкви. Он медленно проехал по главной улице, тихо рокоча двигателем на почти холостых оборотах, невидимый за затемненным стеклом шлема, внимательно оглядывая тихие улочки, сквозь плотную ткань непромокаемой куртки чувствуя любопытные, жадные взгляды из-за опущенных занавесок…
Мотоцикл пронес его мимо церкви с заставленной автомобилями парковки, мимо открытого, но еще полупустого супермаркета, мимо шеренги кафе со съежившимся под зонтиками редкими посетителями, мимо крохотных домиков пригородов, начинавшихся, казалось, сразу за ратушей. Он сбавил скорость, проезжая мимо полицейского участка с неизменными тремя машинами – одна припаркованная наискосок – кое-что не меняется никогда… Мотоцикл пронес его по пустым улицам мимо пожарной части и магазина скобяных товаров Дядюшки Джо – одной из немногих лавок, уцелевших в корпоративном мире больше благодаря ослиному упрямству своих владельцев, чем экономическому здравому смыслу. Наконец он замер у подъездной дорожки старого дома чуть в глубине участка, заросшего бурьяном… Поднял забрало шлема и уставился на участок…
Он сделал два шага вперед, убирая байк с проезжей части, и наконец заглушил мотор. Посидел пару минут, затягиваясь сигаретой и наслаждаясь наступившей тишиной. Северный Орегон всегда нравился ему, он кожей впитывал влагу воздуха, словно компенсируя то, что осталось под солнцем Техаса. На мгновение ему подумалось, что это заключительный этап его злоключений – после оглушительного рева движков банды, солнечного ада Техаса, провинциальная тишина и влажный, прохладный воздух Северного Орегона казались наградой.
Он спустился с байка, подбрасывая ключи, с удовольствием ступая по мокрой траве, подошел к дому, глядя на выбитые детьми стекла, разрисованные из баллончика стены. Под ноги попалась выцветшая, смятая банка из-под газировки, и он пнул ее мыском, растерянно оглядывая дом, не зная, как реагировать на неожиданную разруху. В паре мест он увидел валяющиеся на земле черепицы. Дорожка из искусственного камня раскрошилась и заросла, одна из створок была сорвана с петель и теперь валялась в стороне от дома, вторая половинка покосилась и мерзко скрипнула, когда он тронул ее рукой. Он сделал шаг внутрь, и тут же отшатнулся обратно: пол гаража был завален полусгнившими матами и матрацами, а в дальнем углу явно кто-то оборудовал сортир. Вонь стояла премерзкая.
Он обошел гараж и оказался с обратной стороны, во внутреннем дворике. Некогда ухоженный, предмет гордости тетушки, теперь он весь зарос. Разросшийся шиповник цеплялся за джинсы, и он с неудовольствием заметил оставшийся на одной из веток клочок ткани. Маленький декоративный бассейн высох и обвалился, он с раздражением разглядел на дне кучу использованных шприцов. Деревянная лестница на небольшую веранду сгнила и зияла проломами.
Он поднялся, стараясь ступать осторожно, и все равно в паре мест ступеньки обвалились под его весом. Он оглядел сад сверху и зашел в дом, не замечая, как сама по себе на лице появилась горькая гримаса. От небольшой кухни, остались только воспоминания: обломки пластиковых шлагов торчали из стен, разрисованных непристойностями и расписанных предложениями интимного характера. В центре комнатушки черным пятном выделялось костровище. Он заглянул в комнату напротив, прямо над гаражом – раньше, в детстве, это была его комната. Сейчас она встретила его пустотой и кусками выбитых стекол в окнах. Одинокая лампочка без плафона торчала из потолка. Он щелкнул выключателем в стене, слишком поздно заметив вырванные провода.
Он поднялся по лестнице на второй этаж. Светлые прямоугольники отмечали места, где раньше висели фотографии. Лестница противно скрипела под его тяжелыми шагами. Две спальни и небольшая гостевая комната, переоборудованная дядей под небольшой кабинет и библиотеку. Когда-то он проводил тут немало времени, то бесконечно перечитывая коллекцию книг, то наблюдая, как работал дядя. Позднее он до дыр зачитал медицинский справочник с картинками, пока тетушка не распознала его в тяге знаниям тягу совсем к другим вещам и не начала гонять его мокрым полотенцем. Он улыбнулся, вспомнив об этом. И тут же помрачнел, вспомнив обо всем, что последовало за этим. Он не ослеп, и руки его не покрылись бородавками, но страсть к женщинам сначала сделала его лидером школьных хулиганов, подарив наслаждение первым авторитетом и имиджем «крутого парня», который постоянно требовалось поддерживать все более и более дерзкими выходками, а в итоге закончилась в банде Чикатриза. Последовавшее затем тюремное заключение за прошедшие годы он научился рассматривать как закономерное завершение причудливого пути.
Последняя комната приберегла для него сюрприз: походя пнув сваленную в углу кучу тряпья, он услышал шевеление и с удивлением обнаружил там бродяжку. Ему пришлось подождать, пока бездомная, совсем молодая девчонка лет семнадцати с типичным для метамфитановых наркоманов истощенным, опухшим лицом (он видел много таких на юге), не собрала свои нехитрые пожитки. Она двигалась с такой неторопливостью, что он еле сдержался, чтобы не спустить ее с лестницы силой.
Он проводил ее до двери, точнее, до зиявшего пролома в стене на том месте, где когда-то была дверь, раздраженный ее неторопливостью. Она замерла в проеме, ему даже пришлось подтолкнуть ее в спину, преодолевая отвращение. Выйдя из полутемной гостиной, он на секунду зажмурился… и понял, почему замерла девчонка.
Внизу, запарковав мотоцикл, практически прижавшись к нему бампером, стояла полицейская машина. Торжественный комитет по встрече бывших заключенных прибыл.