Известная своим сварливым характером, баба Нюра, что живёт на другом конце улицы, идёт с кошёлкой своей в магазин и неожиданно, как вкопанная, останавливается против нашей садовой калитки. С неодобрительным любопытством, сердито поджав губы, смотрит она на Юльку, едва поспевающую за электрокультиватором, весело бегущим между рядами недавно пересаженной земляники, оставляя безупречно ровную, влажную чёрную полосу. И непонятно, на чём замешано её неудовольствие. На шортах ли юлькиных, которые, и правда - один намёк, или этой чудо-машинке с оранжевым кабелем, которым я отряжена добросовестно управлять, разматывая и сматывая катушку. На всякий случай, улыбаюсь примиряюще.
Но баба Нюра уже шествует дальше, осуждающе, вроде бы, сокрушённо, качая головой - вот, мол, обленились и поклониться землице не хотят. Я тоже её больше не слушаю: "Иди с Богом!" Будь я ныне проворнее, тоже не догадалась бы купить такую "игрушку" для невеликого нашего сада-огорода. Так и не рассталась бы с мотыгой. Теперь же радуюсь юлькиным загорелым ногам, чуть поспевающим за техникой своей.
Моторчик мне почти не слышен, в междурядьях малины журчит. А на очереди - смородина, крыжовник, фасоль спаржевая... Что за прелестное растение - эта фасоль. Впервые посадили, купившись на рекламу, и не ошиблись. Всё лето любуемся отменной декоративностью невысоких, не более 50 см кустиков. Компактных, с ярко-зелёной нежной листвой, до сих пор усыпанных молодыми, плотными стручками, которым нет числа. Сентябрь, а цветение продолжается. Раньше покупали в супермаркетах пакетики с замороженной горсткой спаржевой фасоли. Теперь жарим, консервируем, замораживаем...диета.
Арбузам, что мячиками зелёными в конце огорода рассыпаны, срок подошёл. Небольшие, но красные, сладкие. Это - для засолки. Огромные, астраханские и камышинские, покупаем. А вот дыни у нас - отменные! Осы вьются, почуяли сладость.
Отправлены вчера в компост плети цукини. Сейчас Юлька на их месте "разгуляется", превратив грядки в идеальную площадку. Оборачивается, смеётся, рукой машет, дескать, расторопней с кабелем, дальше пойдём! И усталость её не берёт...
Ах, какой аромат! Чуть задела, девочка моя, фрезой кустик фиолетового базилика, и запах разлился, меня достиг. А рядом - сельдерей, кориандр, петрушка,букетики мяты, мелисы, укроп, вторично посаженный. Обходит аккуратно грядки, радует глаз неожиданно геометрическим рисунком. Вот, оставшиеся не убранными, сочные полоски свёклы и моркови на чёрном ярко обозначились. Это - для "Пикулей", любимого моего ассорти, где главный компонент - маринованная свёкла. Где лук кольцами, полоски капусты, чеснок - всё подкрашено свеколкой.
Наматываю на катушку провод. Возвращаю "пахаря моего" к себе. Теперь можно и отдохнуть. Но у Юли ещё дела во дворе. Игорь приехал с работы. Рубит дрова, налаживает шашлык. Не буду им мешать. Хорошо мне здесь под яблоней моей.
А яблок-то у нас в этом году нет. Ни яблочка! Такой выпал год. И сорт у нас хороший, но...
Мне - под семьдесят. Каких только яблок не "вкушала" я на веку своём, но того, зимнего сорта яблок с Украины, отведать больше не пришлось и забыть их вкус не могу.
Украина! Боль моя!
А в те детские годы - далёкая и прекрасная. С хатой, упрятанной в тенистом саду. С черешней - до неба. С грушей, плоды которой вдребезги разбивались, падая на землю. Синими сливами, которыми был усыпан двор. И яблони. Море яблок!
Так рассказывал отец мой о родине своей, после Сталинграда и тяжёлого ранения, навсегда оставшийся в России. И я очарованно слушала, ведь у нас и кустика не росло в те времена у дома.
А ещё слово "Украина" с ранних лет было связано у меня с именем дяди Кости, младшего брата отца. Он, единственный, кто после войны приезжал к нам в гости из моего сказочного края, привозя полный чемодан диковинных яблок. Я обожала его за речь, с мягким украинским акцентом, за его неиссякаемый юмор, за внимание, с каким он выслушивал мои детсадовские новости, и за то, что его приезда, как праздника ждали молодые вдовые соседки, наперебой стараясь угодить мне (пятилетней) при нём.
Отца моего, как старшего брата, называл он на "Вы" и по имени-отчеству. За бутылочкой вечером тихо вспоминали они младшего брата-лётчика, погибшего, освобождая Чехословакию, соседей, родню, пострадавших в годы оккупации, и пели красивые украинские песни. Сохранились его письма отцу, которые я с грустной улыбкой перечитывала позже детям своим.
После перечисления каждого из нас с пожеланием здоровья, следовало отличным почерком: Зерновых в этом году получили по "Х" центнеров на круг. Пшеницы по "Х" центнеров с гектара, ячменя по "Х" центнеров, проса... Приступили к вспашке зяби". В конце наскоро упоминал новости о рождении, смерти, свадьбах, и заключал непременным вопросом - каков в нашей области урожай зерновых "на круг".
Что, спрашиватся, удивительного? Если бы я не узнала потом, что дядя Костя не имел никакого отношения к сельскому хозяйству, работая в военизированной охране на железной дороге.
Я училась в шестом классе. Поздно ночью нам постучали в окно. Вышел отец. Какой-то парень, разглядеть которого невозможно было в темноте, протянул конверт. Это было собственное письмо отца на Украину сестре Маше с обратным адресом. Чем и воспользовался Лёнька, её сын, упавший к нам, словно, с небес. А лучше сказать, с крыши вагона товарного поезда, грязный и не евший двое суток.
Наотрез, отказываясь учится в школе, он, посмотрев фильм "Иван Бровкин на целине", прихватив предусмотрительно адрес дядьки из России, в сентябре рванул на целину. В каком уж качестве он там работал, теперь не помню. Но к началу марта возник у нас на пороге. Бесшабашный и весёлый был человек. Когда мой отец приехал навестить родные края, Лёнька встречал его,как самый близкий родственник, благодарно вспоминавший наш дом, где не дали ему "загинути".
Мама моя впервые посетила родину отца в начале шестидесятых. Приняли её сердечно и полюбили. До последних дней своих, в тяжёлые часы бессонницы, вспоминала она радушную украинскую родню.
Племянница, шестнадцатилетняя Олеся, узнав, что приехали дорогие гости из России, чуть рассвело, испекла огромный каравай и горячим, в расшитом рушнике, пешком примчала его за 3 километра. А потом доверчиво упрашивала:
- Тётечка, давайте сходим с Вами "до магазину", там с утра - народ. Мы будем с Вами разговаривать, а мне будут завидовать, что Вы так красиво по-русски говорите.
А лет, этак, через двадцать, уже в начале восьмидесятых прелестная
украинская крошка, в гостях у нас,
дразнила обрусевшего отца моего,
прыгая вокруг на одной ножке:
"Кацап, кацап!" Было ей лет пять.
И мы тогда от души смеялись...
Однажды тихим летним днём, там, на Украине, позвала мама моя тётю Машу, старшую сестру отца, по нашей деревенской привычке, отдохнуть, посидеть на лавочке под шелковицей. Та всполошилась:
- Что люди-то скажут? Сидят, словно, дел у них - никаких! У нас не принято без дела сидеть. А, пойдём-ка в саду укроемся. Там и посидим, моя рыбонька.
Под семьдесят ей тогда было. Работящие,хлебосольные, простые сердечные люди. Родня.
Так и жила в сердце моём родная и незнакомая Украина. Не случилось побывать мне на родине отца. Нет уже тёти Маши. И Лёньки нет. И той девочки Олеси. И дядя Костя умер. Все старшие ушли. И мои отец с матерью покинули этот мир. Девяностые накатили, резавшие страну по-живому.
Так и потерялись связи мои с Украиной. Давно замолчали старые телефоны.
Зато, интернет исправно и жестоко сообщает, что именно в тех краях формируются вооружённые батальоны для борьбы с "русскими террористами на Юго-Востоке". Не дай Бог, чтобы рядом с горящими автомобильными покрышками, среди безумных толп, скандирующих ныне "москаляку - на гиляку", "русских - на ножи", оказались молодые наши родственники, которых мы так искренне любили.
И только нежный запах украинских зимних яблок, по-прежнему витает в душе и памяти моей, соседствуя с болью за раздираемую страстями, далёкую и, по-прежнему близкую, Украину.