На языке силы. Глава 2. Под подозрением

Ирина Зефирова
       Начало см http://www.proza.ru/2014/09/11/482      


...Марьяна по-детски таращила глаза, возмущаясь. Она чувствовала, что теряет почву под ногами: люди всегда болезненно переживают крушение представлений о справедливости и основах мироустройства.

         Полицейский допрашивал её, как преступницу. Между тем, преступницами были её бывшие сослуживицы. По крайней мере, в моральном плане. Может быть, даже в экономическом. А она никому ничего плохого не сделала. Те, кто сидел в другой комнате, с ней практически и не сталкивались, тем не менее, послушно поддержали двух зачинщиц. Человек, защищённый мнением стаи, позволяет себе осуждать одиночек за грехи гораздо меньшие, чем совершает сам. Существуют разнообразные традиции, устанавливаемые человеческими сообществами, и на практике люди предпочитают нарушать заповеди Христа, лишь бы не идти против большинства.

         Её назначили виновной, и приговор без суда и следствия привели в исполнение. А теперь вот, безо всякого объяснения, когда она уже уволилась, выполнив их каприз, вдруг задержали и задают вопросы. Она не сомневалась, что это козни её мстительных врагов, которые, кажется, не отстанут, пока не добьют. И во всём виновата коррупция, которая, говорят, рано или поздно достаёт каждого. Её ценности подверглись жестокой переоценке. Вера в то, чему когда-то учили родители, значительно пошатнулась. В реальности оказывался прав не тот, кто прав, а тот, кто сильнее, кто имеет связи «в верхах». Почему же ей не говорили об этом с детства?

         И почему этот жирный дядька в форме нисколько не сочувствует ей? Почему только слушает, но не записывает то, что она считает самым важным? Нет, он пишет иногда, но совсем не то, на что следовало бы обратить внимание, по её мнению. Да, он же предупредил, что записывает беседу на диктофон, и она расписалась, что согласна. Что же, тем лучше!

       - Это не я, это они плохие работники, - продолжала Марьяна запальчиво. - Целый день треплются и чаи гоняют, а всем врут, что перегружены. А Настя вообще мошенница. Она заставляла нас писать заявления на путёвки в ведомственную турбазу, и нам их выделяли по льготной цене, а ездили с ней туда, причём не в простые домики для народа, а в директорский корпус, её знакомые, вовсе не наши работники, и она с них брала больше, чем путевки стоили.  И делала это много раз за год. Она так обнаглела, что даже не стыдилась этого, а хвасталась своей предприимчивостью.

       - Почему же Вы не отказались? - мрачно спросил полицейский, совершенно не удивившись такому положению вещей.
-Да потому, что сознательно пыталась не ссориться ни с кем. У этой фирмы множество преимуществ: своя недорогая столовая с качественным питанием, спортзал, турбаза с бассейном, хорошая зарплата при строго восьмичасовом рабочем дне. И увольняют  оттуда только по закону, за серьёзные нарушения - хулиганство, прогулы, пьянки, которых у меня не было. Пьянками в рабочее и нерабочее время, скорее, увлекались все остальные, но никак не я. В наше время такую работу днём с огнём не сыщешь. Даже при условии, что я получала меньше всех, зарплата моя была не ниже средней по региону. Я это ценила и увольняться вовсе не хотела.

Только оказалось, что прогибаться надо было сильнее, а я этого не умею. Впрочем, я не жалею, что ушла: привычка без напряга получать хорошие деньги - своеобразная бацилла. Кто уже заражён ею, не могут и не хотят конкурировать на рынке труда,  не стремятся к росту профессионального опыта. Они сами не замечают, как теряют собственное мнение и личность, угождая тем, от кого зависит их благополучие. И не могла я не осуждать того, что видела. Ведь, к примеру, Милена Ивановна премию вообще бесконтрольно распределяла. Я случайно узнала, какие суммы фигурируют в расчетных листках других работников: то девяносто тысяч, то сто двадцать. А мне больше пятнадцати ни разу не давали. Думаю, они ей часть наличными отстёгивали. Особенно люди пожилые, они вообще могли отдавать больше половины, потому что хотели увеличить пенсию.

- Вас это злило? - спросил полицейский, и Марьяне совсем не понравился его тон.
- Вы думаете, я им завидовала? Вот этим униженным рабам, за подачки лижущим грязные пятки хозяев? Вовсе нет, я не хочу так, как они. Тем более, что не смогла найти в Милене качеств, достойных уважения, а поклоняться ничтожеству выше моих сил. Конечно, можно позавидовать, что Милене повезло с родственницей, и, будучи полным ничтожеством, она всё же получила хорошую должность. Но ведь примитивно объяснять лишь завистью негодование, что существуют такие порядки в обществе.

- А кого Вы больше ненавидите: Милену Ивановну или Настю?
- Скорее, это они меня ненавидели. Боялись, что я их выдам и сболтну лишнего. Им нужны преданные люди, шестёрки, безусловно соблюдающие правила игры. Милена достойна презрения: она жадная, бессовестная тварь. Мало того, что на работе деньги гребёт лопатой, так ещё и председатель товарищества собственников жилья. В ведомственном доме. Наверняка и там ворует. Что же Вы не записываете? Неинтересен такой расклад?

- Барышня, - ухмыльнулся полицейский, - Вы полагаете, мне заняться больше нечем? Я сплетен не записываю.
- А зачем тогда меня сюда притащили? По чьему приказу? Основываясь на чьих сплетнях? Кто вас на меня натравил? - она с вызовом взглянула на полицейского.
- Я бы посоветовал выбирать выражения, - рявкнул тот так неожиданно и громко, что Марьяна вздрогнула всем телом. - Давайте, поведайте, чем вам насолила Настя Петрушевская.

- Да она подставила меня, организовала травлю! Вы понимаете, что это такое? Вы фильм «Чучело» смотрели? Там дети неразумные, а тут взрослые люди ведут себя, как свора подонков. Каково человеку, который хочет восстановить свою репутацию, а его никто не слушает? Когда гадости про тебя говорят, за спиной ехидно хихикают? Когда помойной ямой обзывают, откровенно и с насмешкой сваливая на тебя всю работу, которую самим делать не хочется? Когда смерти тебе желают?

- Это как? - заинтересовался полицейский.
- Да вот, говорят, нет у неё ни одной хорошей фотки. Случись что, и на памятник нечего повесить.
- Да это же шутка! - возразил чиновник вяло.
- А вам бы хотелось, чтобы над вами так шутили? Между прочим, это называется моббинг. И самая жестокая его форма - боссинг, когда травля боссом организована. Это психологическое насилие, и за рубежом оно приравнивается к изнасилованию, но, к сожалению, не у нас.

- А раз не у нас, то зачем вы всё это мне рассказываете?
- Так вы же сами спросили, - растерялась Марьяна.
-  Да, меня интересует, насколько глубоко ранил вас этот конфликт, - он посмотрел на Марьяну, словно хотел своими маленькими острыми глазками взрезать её душу и разглядеть, что там, внутри.

- Вы что, психолог?
- В некотором смысле, - ухмыльнулся он. - Так что продолжайте, я жду ответа.

       Марьяне очень захотелось его ударить, но она сдержалась.

- Всё это бьёт сразу по самооценке, вынуждает искать причину конфликта в себе, ведь в нас сидит убеждение, что большинство всегда право, что не бывает дыма без огня. Важно понимать, что происходит. К счастью, я прочитала в интернете про это явление и поняла, что мне очень настойчиво пытаются привить комплекс вины. Да, были в отчёте ошибки, но ведь не я их допустила, они содержались в исходном материале. Да, я не проверила, но не проверили отчёт также ни Настя, ни Милена, свалившие на меня эту работу. Никто в отделе не винил Настю, что она забыла про срок отчета или сделала это намеренно. Только я, защищаясь, осмелилась это сделать. Травля начата не из-за неверного отчёта, а из мести за тот стыд, что они испытали.  Они обе совершенно не умеют ни признавать своих ошибок,  ни выносить уколы стыда.

- Так кого же вы больше вините в случившемся - Дурандину или Петрушевскую?
Марьяна ответила, не задумываясь:
- Они обе равно виноваты. Милена вообще невменяемая, но особенно доставала меня Настя, конечно, потому что приходилось работать с ней в одной комнате. Она хитрее, она манипулирует людьми. И нечего смотреть на меня, словно я сама тому причиной, проще всего так думать! Травле может подвергнуться каждый. Важно, как он это примет - сломается или сумеет сохранить свою позицию, не потеряв достоинства. Их бесило, что я не унижалась, а держалась спокойно. Они все периодически лебезят перед сильными, поэтому им важно было заставить меня делать то же самое.

Полицейский ответил скептически:
- Вы уже и меня готовы обвинить, видно, здорово вас задело всё это. Наверняка вы и дома постоянно обсуждали ситуацию?
- Ну да, конечно, рассказывала близким людям.
- Родителям, мужу?
- Да.
- Друзьям?
- Только подруге.
- И как они реагировали?
- Сочувствовали, поддерживали. Между прочим, в интернете пишут, что родные жертвы в таких случаях тоже очень страдают

- Может быть, кто-то из них обещал отомстить за вас?
- Интересно, как? Вот Веркин муж смог бы легко, если бы кто-то посмел её тронуть: шепнул бы пару слов своим бандитам, и у обидчиков навсегда пропало бы желание задирать его жену.

- Значит, желание отомстить имелось, но как это сделать, было непонятно? И почему бы не отомстить так, чтобы одновременно  получить существенную компенсацию за моральный ущерб?

       Марьяна пожала плечами: она не понимала, к чему весь этот разговор. Может быть, он намекает на обращение в суд? Ах, вот зачем всё это! Они опасаются, что она подаст в суд!

- Скажите, а дача у вас есть? - спросил вдруг полицейский.
- А причём тут дача? - опешила девушка, почти уже поверившая, что собеседник начал склоняться на её сторону.
- Отвечайте на поставленный вопрос.
- У нас с мужем дачи нет, а у родителей имеется.
- Диктуйте адрес.
- Да какого чёрта? - возмутилась она. - Не скажу. Хотите -  спрашивайте у них.


      Полицейский посмотрел на неё многозначительно и, выдержав паузу, ответил:
- У Петрушевских дети не ночевали дома. Совершено похищение. Диктуйте адрес дачи.

      Потрясённая Марьяна не нашла, что возразить. Только теперь она поняла со всей очевидностью, что не освободилась, уволившись, от неприятностей, а получила новые, при этом в кучу дерьма оказались втянутыми самые дорогие ей люди. Она уже жалела, что откровенничала с этим дядькой, которому были безразличны её переживания, что пыталась ему что-то доказать, а он отнёсся к ней без всякого сочувствия, с холодным, своекорыстным любопытством, как экспериментатор к подопытному кролику.

        …Когда она выходила на улицу после допроса, то почти ничего не видела перед собой от слёз. Ей очень не хотелось принимать мир таким жестоким, каким он теперь представлялся, а людей - двуличными, готовыми в любой момент, как оборотни из фильма ужасов, оскалить клыки, зарычать и встать на четвереньки.


Продолжение http://www.proza.ru/2014/09/11/1674