Подумала она сейчас и о том, как могут сложиться у нее отношения с Андреем Вторым, куда вырулят. Интересный человек, теплый, но разве обязательно новые отношения закрепляются? Как любила говорить соседка: «Один корабль уплыл, другой приплыл». Не всегда, далеко не всегда... Да и тот ли приплыл?
Счастливы, конечно, - одноклассники, однокурсники, скрепившие свои жизни в косичку с юности, идущие вместе всю жизнь. Вот они-то и знают друг друга - до полной прозрачности. И так накрепко связаны, что не оставят друг друга никогда уже, редкие исключения не в счет. И Катя хотела такого же брака, еще с юности. Но такой человек ей не встретился. Она встретилась многим, а ей – нет… «Тот» не встретился. Это бывает редко... С ней не случилось такое.
Но вот что наповал подкосило Катю: уж с Колей-то они были однокурсниками. Знали друг друга столько лет – с первого курса и до момента расставания! И все же расстались…
А ведь и любовь была, и дружба была, и понимание было, и даже - общие друзья были – а... а все же расстались....
Как такое возможно, почему? Неужели ко всему надо относиться как к временному – с самого начала «скрепления»? И можно, а порой и нужно - зачеркнуть потом уже это возникшее «органичное», реальное, - часть тебя и в тебе, оставив только в воображении и памяти? Боже правый, выходит, нельзя надеяться ни на какую любовь, ни на какую дружбу!?
Только если есть общие дети - повозка может катиться? Да и то не всегда, и не у всех. Разводов с детьми тоже тьма. Расставания, расставания, бесконечные расставания – из них состоит жизнь. И еще – из надежд и ожиданий: того, сего, пятого, десятого. Человеку всегда чего-то не хватает, он в ожидании и движении...
Звонок в дверь прервал размышления.
- У тебя есть лук? Представляешь – кончился, а я с котлетами завелась..., - сказала стоящая на пороге Мила. А может, лук был только предлогом, и ей хотелось пообщаться?
- Заходи, Мил, не вопрос!
Катя поставила чай. Мила не любила конфеты, пироги – все сладкое, чего не могла осмыслить и понять Катя. . Только крекеры подсоленные любила. Катя пошарила и нашла остатки пачки, - к чаю Миле.
- О чем грустим? – спросила Мила, заметив отрешенный Катин взгляд: да и знала ее как облупленную.
- О том же... Но давай сначала о тебе. Ты расстроена, да? После встречи…
- Да, больно. Может и нехорошо это, но видеть, как он обожает чужого ребенка, а к своему сыну, родному, никогда с такой любовью не относился…, - еле сдерживая слезы, произнесла Мила.
- Я понимаю тебя, Мил, и очень сочувствую. Понимаешь, когда родился Боря, у него еще не было отцовских чувств. Они пришли позже. Ну, бывают такие мужики… Боря у тебя малый самостоятельный, да и нежностью к папе и в детстве не отличался. Вот и не сложилось у них. А девочка – это девочка: ласковая, впервые заимела отца, ему и захотелось быть покровителем ее, почувствовать любовь ребенка.… Ох, сложно все это! – вздохнула Катя.
- Я понимаю, - горестно кивнула Мила, - ты все правильно разложила по полочкам. Но пережить это еще же надо…
- Ты такая очаровательная, еще выйдешь замуж, будешь счастлива.
- Может быть, может быть … Но давай лучше о тебе. Как ты? – ответила она, тряхнув кудряшками, видимо, желая отвлечься от своих горестей.
- Слушай, вот чего мне пришло в голову, - ответила Катя и завелась монологом.
Мысли были такие.
- А что если мышка на самом деле полюбила Колю, почему бы нет? Умный, обаятельный, деликатный. Чутье к языку – фантастика!
И на самом деле, не хотела она никакого вреда принести Кате, не было всяких там тайных интриг и планов захвата «Брестской крепости». Почему бы нет?
Может, не удержалась в тот интимный вечер, переполненная любовью и нежностью, и оба утонули в ней, прыгнули в водопад. Почему бы нет?
Может, хотела оставить ребенка, потому что хотела детей, а до этого как-то не получались они, а тут – раз, и вот он! Может, хотела сама его родить, а потом показать. Но после передумала и решила сообщить об этом: все-таки это и его, отца, касалось, что ни говори! Почему бы нет?
И поехала к нему с известием. А потом был «совет в Филях», и оба они так решили – что она останется до рождения ребенка у него. Почему бы нет?
И он тоже не сказал Кате раньше про ту ночь, потому что боялся. Боялся потерять ее. А о ребенке не знал вовсе. Почему бы нет?
Не знал, не предполагал, что все так круто повернется. А оно все так круто и повернулось... Он растерялся. К той, новой «подруге жизни» не привык еще, а от меня не отвык. Но по закону нравственности - жениться должен. И ребенка усыновить.
Человек высокой нравственности – обязан, должен! – закончила Катя.
- Да, всех ты оправдала! Адвокатом тебе надо быть, - почесала затылок Мила и повела, дернула плечами. Тоже, наверное, была в смятении: а может Катя права – кто его знает?
- Тут, конечно, два варианта: коварные планы или искренняя любовь, - сказала в виде постскриптума Мила, – короче, сама уже не знаю...
- Но вот, только что меня смущает..., - медлила, додумывая свою мысль Мила, - Лидия не знала разве о болезни его матери? Не могла не знать. Тогда вопрос: почему так поступила, ты же не настаивала на браке, а она шла на риск? И второй: почему Коля согласился на такой риск для мамы?
- Ну, ты даешь! – покачала головой Катя. – В тупик меня загнала. В голову это не приходило. Не знаю, тоже ответа не знаю...
Но потом уже, на следующий день, ответ вдруг пришел, - внезапно. Такая была у Кати примерно версия. Коля не знал еще, какой вариант будет окончательным. Маме сказал, что Лидия только остановилась у него, ночевать негде, что подруга Лидии в отъезде. Скорее всего, что ребенок будет от него, ей не сообщал. В таком формате опасности для здоровья Риммы Львовны никакой не было.
А что будет потом, так это потом... Может, привыкнет его мама к Лидии, может даже рада будет, что кто-то все время в доме присутствует – для больных сердцем это крайне важно! А родится ребенок – тоже из дома не убежит Лидия, дальше двора. Свыкнется с ситуацией мама его, к Лидии привыкнет – она ей угождать станет, а может даже внук ей по сердцу будет!
А Коля за это время окончательно определится. Поэтому он и держит двоих – Катю и Лидию – на коротком поводке, не зная еще точно, кто должен остаться в его доме. Такой вариант был для него оптимальный.
Только не для Кати! Так она и объяснила Рине: ребенок – это разделительный знак между ними. Склеить уже ничего нельзя. Невозможно. Да и что клеить, к чему и зачем? Дружба? Ну, не тесная, как было раньше - до того, как возникли у них близкие отношения, - наверное, возможна, думала Катя, но до этого надо еще дожить. Перевалить через обиду, подлечить рану – не так это скоро и легко приходит!
Но вот уже и новая песня брала Катю в плен. И это так здорово: когда ты в процессе, в творчестве. Обо всем забываешь. Сейчас для Кати главным были в жизни – Митя и ее песни. Он относился к ним очень даже благосклонно. Знал наизусть. И если Катя пела у друзей и забывала какие-то строчки – песен было уже немало – то он подсказывал ей слова. И даже спросил однажды:
- Покажи мне, где ты их хранишь, свои песни.
- Зачем? – удивилась Катя.
- Ну, если что случится... Мало ли, пожар вдруг, чтобы я успел схватить папку, если тебя не будет дома.
Катю это удивило и просто растрогало. И грело целую неделю, а может и месяц такое сообщение. Правда, дай Боже, чтобы ничего плохого в доме никогда не было!
И перекрестилась.
Жизнь шла своим чередом. Звонил Андрей-Второй, предлагая встретиться, но Катя отказывалась: как - то было не до этого. Может, мешала депрессия: все временно, ничего в жизни нет постоянного... Временно постоянными были лишь песни. На работе ее даже лишили премии за недовыполненное задание. Катя стала относиться к количеству переводов, да и к работе вообще, как-то небрежно. Раньше за ней такое не наблюдалось. И все махнули на нее рукой...
А тут сообщил о своем приезде из Праги на лечение знакомый композитор - чех. Просил его к кому-нибудь из знакомых пристроить пожить это время. За плату, конечно, но это получалось - в десять раз дешевле дорогущих гостиниц.
- Во, как эти чехи экономят деньги! – прокомментировала Мила.
- Я тоже в шоке. И это ведь композитор номер один у них. Представляешь?
В общем, пристроили «бедолагу», через знакомых. Он ввалился в однушку спального района, в бархатном сером пиджаке и белоснежном жабо, - полный, одутловатый, с правильными, красивыми чертами лица. И мимикой, выражавшей брезгливость и неприятие всего, что не относилось к его кругу и привычкам концертной элиты. Вошел так, словно осчастливил эту убогую, но чистую комнату своим присутствием.
К Кате он относился с уважением и даже почитанием. Считал ее образованным человеком и уважал за знание его родного языка. Даже признавал ее достойной ее круга. Но его капризы и просьбы - отвезти туда-сюда, переводить то-се при разговорах с врачами и на творческих встречах - съели у Кати уйму времени. При этом, везде в кафе он расплачивался только за себя.
Катя вздохнула, провожая его в аэропорт. Но и дорогой он успел сказать ей "приятности":
- Катя, ты интересная женщина. Но смотри, какая стала худая, бледная и... надо тебе сходить к массажистам. Смотри, у тебя здесь появилась морщинка, - и ткнул в нее пальцем, - в прошлом году этого не было.
Кате хотелось двинуть ему по упитанной физии. Закусила губы, чтобы сдержаться.
А когда вернулась в квартиру хозяйки, у которой он жил весь этот месяц, пока та ютилась все это время у своей сестры на раскладушке, ее ждал новый сюрприз:
- Знаете, Катя, надо доплатить! - с металлом в голосе сказала она. - Квартирант прокурил комнату. И потом, идите сюда, - показала дырку, прожженную на диванном покрывале, и разбитую чашку, спрятанную в кухонном шкафу.
- Сколько? – спросила Катя.
- Думаю, долларов двести, - ответила она, отвернувшись. Видимо, решила, что и Катя везде расплачивается долларами, как этот дирижер.
- Рублями можно? – не скрывая раздражения, спросила Катя.
- Да, можно, - согласилась она.
И оставила Катю убирать квартиру после квартиранта.
Когда та ушла, Катя села за стол, и застыла в отчаянии, скрестив руки на лбу. Нет, сил убирать сию минуту эту загаженную квартиру не было!
- Простите, можно я уберу завтра вечером? – спросила она квартирную хозяйку, позвонив ей с ее телефона.
- Да, но тогда прибавьте... хотя бы десять долларов, - ответила та.
- Хорошо! – вздохнула Катя. Хотелось разреветься. Вечно она встревает в какие-то дурацкие истории со своим неумением твердо сказать – «Нет!», отказать. Уж никак этот композитор не заслужил ее благосклонности и дармового труда! Да еще за квартиру ей же расплачиваться! А надо было, как некоторые умеют:
- Ой, Вацлав! Едешь в Москву? Как жаль, а у меня работа с делегациями... Да-да, в это самое время. Как неудачно получилось, ах, жаль, – не совпали! А как приятно было бы встретиться!
Все! Большего внимания он не заслуживал! Есть в Москве гостиницы и платные переводчицы. И, между прочим, в Праге он – долларовый миллионер!
Катя еле приплелась домой и рухнула на диван. По-идиотски все складывается. Сама виновата. У людей разумных – другие решения и другие последствия. А у таких дур, как ты, Катя, - только вот эдакие! Наслаждайся!
Телефон перебил поток внутренних излияний.
- Коля? Что-то случилось? – даже он сейчас был Кате милее всех этих композиторов и пражской элиты. – Встретиться? Не знаю... Впрочем, впрочем, давай завтра вечером. Сейчас продиктую адрес, куда прийти.
Вытащила из сумки блокнот и продиктовала адрес квартиры по ул. Обручева, где жил этот месяц композитор Вацлав.
- Мне там убираться надо, - прибавила для пояснения.
- Убираться? – удивился Коля.
- Да. Завтра увидишь и поймешь.
- Спасибо. Я приду.
И пришел. Это была первая их встреча – без ругани, выяснения отношений, а просто мирная и обыденная. Он сразу это понял, когда Катя, открыв дверь, спокойно и равнодушно сказала:
- Проходи.
Усадила за стол, даже заварила чай (принесла с собой заварку и конфеты), и стала подметать пол. Коля тут же вскочил:
- Я помогу, - и как Катя ни отказывалась, - уговорил, настоял: помогал мыть пол, вытирал пыль, двигал мебель, мыл гору посуды.
В общем, здорово помог. При этом не насиловал разговорами, копанием в прошлых разборках, за что Катя была ему сейчас благодарна. Работали молча.
Когда закончили, сели пить чай. Подвинув к себе чашку, он вдруг протянул Кате белый листочек:
- Я знаю, ты пишешь песни. И я вот одну тут... написал. Впервые в жизни.
Не знаю, что получилось.
- Давай сюда! – протянула руку Катя.
И прочитала.
- А что, очень даже ничего. Да, это песня... Мелодия уже подоспела. Только вот тут надо чуть поправить... Можно? – улыбнулась ему. – Текст-то авторский...
- Конечно! – с готовностью, поспешно ответил он. – Ты, правда, считаешь, что ничего получилось?
- Правда, - кивнула Катя. – вот здесь я бы чуть поправила, можно?
- Делай с ним, что хочешь, - закивал он.
И Катя поправила в его песне припев и кое-какие строчки. Ну, вот, теперь мы – соавторы! – снова улыбнулась она, показывая ему исправления. – Автор согласен?
- Еще бы! Даже лестно.
- Катя, а... можно тебя попросить?
- О чем?
- Если можно, я тебе..... буду очень и очень благодарен – прибавь эту песню к своим. Скажи всем, что она – твоя. Да это ведь и правда. Половина почти тобой исправлена и переписана, да и мелодия твоя! – в голосе была такая мольба, что Катя не устояла:
-Идет! Выдаю за свою. Это даже забавно, - взяла у него из рук листочек, посмотрела на текст и сказала: смотри какая мелодия, сама в гости просится и тихонько пропела:
Тихо-тихо стало в мире,
Загорелся в окнах свет,
Мы одни в чужой квартире –
Через десять тысяч лет.
Через десять тысяч лет,
Через десять тысяч лет,
Мы – вдвоем!
- Катя, очень подходит мелодия... И как грустно, как грустно все это! – вздохнул он.
- Да уж не весело! – согласилась Катя, видя, что глаза его - темные и бездонные - стали влажными, а губы чуть задрожали. – Вторую строфу пропускаю, приступаю к третьей, ок? – ей надо было перевести его на другую волну. И тихонько пропела:
В бесконечную разлуку
Нам с тобой проложен путь.
Не протягивай мне руку –
Нам былое не вернуть.
- Придешь домой, покажи жене непременно – потрясающее у тебя алиби, - улыбнулась Катя.
Он не ответил, печально глядя куда-то вдаль.
А нам, нам пора уже! – спохватилась Катя.
- И еще ... Хочу поблагодарить тебя за ту песню, которую ты посвятила …
мне. Спасибо, Катя!
- Не за что. Надо же мне было куда-то излить те страсти! Но теперь, теперь – это прошлое... Как у Соломона: «Пройдет и это!» – ответила с улыбкой Катя.
У метро они простились – почти по-дружески, но и одновременно, как чужие.
Коля, конечно, чувствовал и понимал, что это последняя их встреча, впереди - разлука навсегда: разъединение душ и сердец. По Катиному отношению к нему чувствовал. И что эту разлуку она уже прошла. Бурно прошла – через разрыв, как прыжок через пропасть! Он все понимал, душевная организация тонкая, да и по ее песне, ему посвященной тогда, понял…
От Катиного метро до дома - три спокойных квартала с липами. Катя шла медленно, вспоминая былые времена, когда они с Колей были вместе.
Да, забавная у них с Колей приключилась история, думала, прокручивая назад киноленту, Катя. Хоть сюжет дари кому из сценаристов! Хоть фильм снимай – остросюжетный!
Завязка - «Разреши мне тебя любить!» Кульминация – «Разрешаю, хотя и люблю «другую». В итоге – свадьба, ребенок, новая жизнь. Развязка – метания, рефлексии, боль расставания с прошлым и прошлой любовью. И - новый брак, новые отношения, которые надо сделать органично своими, родными.
Все в мире временно, непостоянно: то штиль, то волны - думала Катя. Так и надо относиться к жизни. Принимать данность трезво и мужественно. И не менять нравственные ориентиры: они неизменны! Катя вспомнила давний случай.
Они шли с Колей к остановке автобуса. На пути она выбросила из кармана куртки какие-то старые чеки на тротуар.
- Подними сейчас же! – сказал он, остановившись - неожиданно твердо, возмущенный.
- Зачем? Разве не видишь – везде окурки, бумажки, пакеты на всем пути. А уж на остановке – вообще горы мусора! – возразила Катя.
- Да пусть весь мир швыряет окурки и бумажки - свинствует, а ты донеси свою бумажку до урны! Должен ведь кто-то отличаться от них, всех! – ответил он.
Катя даже опешила от повелительного его тона и того высокого смысла, который был в его фразе. Нагнулась, подняла свои чеки, донесла до переполненной урны на остановке. Возразить Коле было нечего. Для него безнравственность неприемлема. Такой вот он.
Может и с этой женитьбой так же? Появился ребенок – он обязан жениться, позаботиться о нем. И это, конечно, правильно. Даже если он переживает, и ситуация сложившаяся для него была так же тяжела, как для Кати. Наверное, а может, может, все именно так и было, подумала сейчас уже Катя.
Прошло раздражение, почти исчезла обида. Но исчезло и то нежное чувство к Коле, которое она испытывала когда-то, и которое люди называют любовью. Как странно: все исчезло! У Коли тоже, наверное, исчезло? То чувство, какое было – его сила и амплитуда? Может быть, может быть … Да-а-а, непреложна истина, что «Пути Господни неисповедимы!»
И теперь вот - все позади: и былая любовь, и нежные слова, и пылкость чувств... Было-было же все это, и сплыло... Куда же все уходит, куда? Ведь было же, было все, а теперь нет! Как и не было вовсе... Ни-че-го нет! Даже при том багаже, что у них был: и любовь, и нежность, и дружба – ничего не осталось, все исчезло, сгорело, ничего не осталось. Ничего теперь нет!
Стоп! Как это – ничего нет? А песня, моя первая песня? Она ведь есть, и она – обо мне. У меня есть песня обо мне – в ней-то все и осталось: мои чувства, любовь, мои слезы, моя жизнь. Потом появились и другие песни.
А может... может... все так и должно было случиться – ради Колиного сына и моих песен? И самое главное здесь: новая жизнь - Колин сын. Мальчик должен был появиться и жить в этом мире. Кем-то, наверное, было так определено, предначертано – есть у него, значит, какая-то миссия на земле. У этого мальчика. И чтобы он родился, должны были встретиться его родители – пересечься, сблизиться, победить для этого все препятствия. Даже Колину привязанность и любовь к Кате. Поэтому, может, и была та «измена», слова Лидии «Разреши мне тебя любить», и он разрешил… любить. Не будь всего этого – разрыва, страданий, Катиных слез, разочарования, - мальчик не родился бы, не вошел в этот мир. Может в этом и заключается весь смысл Катиной LOVE STORY?
Об этом думала она, подходя к дому.
Там, где что-то умирает, рождается что- то новое. Это закон природы. Ему, Коле, - сын, а Кате – песни. Боже, как загадочен и разнообразен этот мир! Надо жить дальше, она выжила от нуля, выживает, по крайней мере. А жизнь, пока человек жив, она всегда продолжается. И на выжженном поле - пробиваются новые ростки ….
У дома остановилась, посмотрела вверх, на свои окна. Там горел свет. Значит, Митя дома. Как хорошо, когда в доме свет. Это – жизнь.
-----------------------------------
* * *
(критические замечания принимаются)