Воздух свободы… он вздохнул полной грудью, медленно выдохнул, пытаясь понять, правда ли все то, что пишут про него, действительно ли он пьянит, как молодое вино, действительно ли он другой тут, по другую сторону высокого забора с колючей проволокой. Воздух пах также – жарой, типичной в этих краях, сухостоем, страхом и потом сотен заключенных, свербивших взглядами его спину там, далеко позади…
Он оглянулся, испытывая удивительное безразличие к тому, что осталось позади, и даже плотный, высокий охранник в светло-голубой форменной рубахе с некрасивыми, расползшимися из-под мышек пятнами пота не вызвал у него неприятия. А еще вчера он ненавидел их всех…
Его никто не встречал. Он сам так захотел – и никому не сообщил, что выходит. Что закончились долгие годы, полные страха, бессонных ночей в окружении таких же несчастных, побудок затемно, изнуряющего труда под безжалостным солнцем пустыни и не менее напряженных тренировок в импровизированной качалке под открытым небом, под презрительными взглядами Черного Братства, далеко затемно, пока мошкара не начинала жрать заживо и охрана не разгоняла заключенных по крохотным, на двоих, камерам…
Он глянул налево, потом направо… нигде не было ни тюремного автобуса, ни случайной попутки… да он и не рассчитывал на удачу. Он лениво перекинул небольшой вещмешок через плечо и лениво пошел по обочине – направо, оставляя позади владение «Государственного исправительного учреждения», как вычурно называли его в официальных бумагах. Тюрьму. В голову полезли самые разные мысли, ни одна из которых не пришла бы ему в голову раньше.
Техас. Он ненавидел Техас так, как только может человек ненавидеть что-либо в своей жизни. Он ненавидел тягучий и вместе с тем резкий выговор местных жителей, он ненавидел пустыню, день за днем выжигавшую эту сухую, безводную землю, ненавидел вечное солнце, жадно вытягивающее влагу из любого живого существа, случайно забредшего на его территорию… Он ненавидел Техас, ставший местом его заключения, ставший частью его жизни – и далеко не лучших ее страниц.
Он знал, что изменился. Исчезла мальчишеская худоба, которую всего несколько лет назад он прятал за чрезмерно большой по размеру косухой и несуразными балахонами, он не только вытянулся, но и раздался в плечах, налился той силой, что выгодно отличает мужчин от подростков. Он приучился не суетиться, двигаться и делать все быстро, но степенно, не бросая на ветер ненужных слов, не кичась своими достижениями. Он научился взвешивать свои слова, говорить их так, словно каждое из них имело свой вес. Он мог бы гордиться собой, наверное, только сейчас он стал тем, кем хотел видеть себя еще несколько лет назад… только цена оказалась излишне высока.
Он вздрогнул, невольно оглянувшись назад, где смутно видимый в мареве раскаленного воздуха силуэт тюрьмы скрылся за поворотом дороги. Прямо перед ним, словно черные вестники беды, стояли два Харлея. Против воли он на секунду залюбовался грозной силой, словно скрытой в двух железных скакунах, и, наконец, заставил себя поднять глаза на того, кто сидел за рулем одного из байков.
Он не просто знал этого человека. Он любил его больше всех на земле – и ненавидел с силой, перед которой меркла вся коллективная ненависть заключенных тюрьмы к охране. Охрану полагалось ненавидеть, а это… это был его выбор. Его решение, выношенное и вскормленное годами заключении. Он уставился на него, не решаясь двинуться с места…
Казалось, что тот ничуть не изменился за прошедшие годы – разве что черно-серебристые нашивки на жилете чуть выцвели и потемнели от времени. Широкая спина, затянутая в черную кожу, так хорошо знакомая каждому члену банды, по-прежнему не оставляла сомнений в его лидерских качествах. Ни бесконечные дорожные войны, ни тяготы противостояния с самыми могущественными правительствами мира не сказались на Нем. Те же руки, густо покрытые вязью татуировок, прячущие в тех же перчатках с обрезанными пальцами, те же неизменные черные джинсы, чуть припорошенные дорожной пылью, те же остроносые ботинки на высоком каблуке, украшенные чуть потускневшими серебряными черепами. Он поднял глаза, равнодушно (врешь, врешь! Забилось у тебя сердце!) скользнув глазами по серебристым нашивкам на черной коже жилета, расколотому черепу на спине, и посмотрел в лицо байкера. Удивительно, но оно было именно таким, как он его помнил – чуть надменное, покрытое шрамами, обветренное тысячами миль дорог, равнодушно-отстраненное… Тонкий дымок сигареты вился от порванных во многих местах губ, а те же серо-зеленые глаза смотрели с той же безразличной насмешкой, которая являлась ему в ночных кошмарах. На секунду он растерялся… но заставил себя обуздать эмоции и неторопливым шагом подошел к байкеру.
Тот улыбнулся, краешком губ, не выпуская сигареты, и протянул назад початую пачку. Он на секунду растерялся… но, поколебавшись, неуверенно вытащил сигарету из пачки, закрыв лицо от горячего ветра пустыни, глубоко и с удовольствием затянулся… закашлялся, чем вызвал у байкера легкую усмешку. Совсем не злую, какая снилась ему ночами, а какую-то… добрую. Так усмехаются, глядя на неудачи любимых детей, зная, что ничего страшного не произошло, чувствуя за собой силы решить все их проблемы.
-Даже в пороках нужна практика, - чуть резковатый говор с ярко выраженным испанским акцентом. Акцент стал резче, а голос – тише, чем снилось ему в кошмарах. А усмешка осталась приклеенной к губам.
-Что ты тут делаешь? – он не смог скрыть враждебности в своем голосе. Неприязнь, тщательно взращенная годами в неволе, брала свое.
-Ну разве так встречают старых друзей… - протянул байкер все с той же усмешкой на губах. Казалось, он не чувствовал волн ненависти, которые буквально излучал недавний заключенный… Но он точно знал, что это не так: закованный в черную кожу, он знал и чувствовал людей как свои пять пальцев… знал, чувствовал и манипулировал, напомнил он себе, не позволяя демону в черном снова получить над собой власть.
-Ты мне не друг, - бросил он резче, чем собирался. – Ты мне…
-Подельник? Злобный и коварный сукин сын, толкнувший тебя на скользкий путь преступлений и чуть не сгубивший твою молодую жизнь? – перебил его байкер. Теперь он открыто насмехался.
-Что ты тут забыл? Что ты тут делаешь? – громче повторил он, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Байкер снова уставился в его лицо, наконец, впервые с начала разговора пошевелившись… Коротко ухмыльнулся.
-Я ведь уже сказал… я приехал встретить старого друга, - неожиданно серьезно ответил он. – Пригнал твой байк. Твой жилет.
Он покачал головой.
-Так не пойдет, Чикатриз… ты мне не друг. Ты мне подельник, и я жалею, что вообще связался с тобой.
-Это тебя там научили, что ли? - байкер мотнул головой в сторону невидимой отсюда тюрьмы. – Раньше ты думал по-другому.
-Раньше у меня не было времени подумать обо всем этом. Мне не по пути с тобой, Чикатриз. Я молчал, я не сдал вас… теперь оставьте меня в покое.
-Я знаю, - кивнул головой Чикатриз, доставая из боковой сумки жилет. Бросил его поперек седла второго Харлея. – Поэтому я и приехал тебя встретить.
-Вместе со своими головорезами? – неожиданно зло бросил он, кивком головы показывая на припаркованные далеко внизу, у подножия холма байки и сгрудившихся вокруг них крепких мужчин.
-Положение обязывает, парень, - неопределенно повел плечами байкер. – В нашем деле…
-В вашем деле, - так же зло перебил он. – У меня нет с вами никаких дел.
-Что ты думаешь делать дальше, парень? – ответил вопросом Чикатриз. Он неожиданно задумался.
-Не знаю… не решил еще, - признался он через силу. – Вернусь домой…
-Здесь твои бабки… немного, но на первое время хватит, - байкер протянул плотный конверт. Он покачал головой:
-Мне не нужны ваши деньги. Просто оставьте меня в покое!
Байкер пожал плечами.
-Вольному воля. Бабки и байк твои… взамен того, что остался у копов. Надумаешь что – ты знаешь, где мы катаемся… - он помолчал. – Никому ты там не нужен, парень… будет лучше, если ты это поймешь побыстрее.
Он упрямо покачал головой. Он не хотел от них ничего. Он отвернулся и быстрыми шагами пошел вниз по холму. Там, внизу, у самого подножья холма началось движение, и совсем скоро ему навстречу пролетели несколько мотоциклистов. Он отступил в сторону, пропустив их мимо себя, наметанным взглядом успев заметить нашивки: Чикатриз прибыл сюда со своей личной гвардией, полудюжиной парней, всегда, чтобы ни случилось, бывших с ним, негласных руководителей клуба, его самых верных и преданных слуг… Он проводил их глазами, чувствуя в себе странное замешательство.
Спустя несколько минут те же байки в клубах пыли пролетели мимо него, послушно следуя за своим лидером. Никто из них даже не взглянул на него, застывшего на обочине дороги. Он оглянулся назад, где на вершине холма остался стоять черный Харлей. Снова поглядел вслед колонне, уже достигшей подножья холма. Покачал головой, развернулся и направился к одинокому мотоциклу на вершине.