“Человек есть нечто, что должно преодолеть»
Ф. Ницше, «Так говорил Заратустра»
В центре залитой бледным светом скудно обставленной комнаты измученно сидела на полу Петра Дрезднер, перед ней в чернеющем дверном проеме безмолвно стояли двое: худощавая женщина с сосредоточенным лицом и заметно нервничающий, слегка сутулый мужчина. Фрау Дрезднер и её муж Штефан смотрели, как девушка в измятом черном платье, обессилено валяющаяся на полу, приглушенно плача, яростно, но при этом как-то монотонно расцарапывала себе ноги, которые к этому моменту уже были изрядно изуродованы длинными ногтями Петры. Глубокие кровоточащие царапины темными росчерками покрывали голени, ступни и бедра, виднеющиеся из-под немного задравшегося во время истерики платья. Руки Петры тоже были расцарапаны.
Уже несколько дней Петра не могла избавиться от необъяснимого гудения в голове, которое с каждым часом становилось все громче и громче, будто существо, преследующее её, приближалось, пощелкивая зубами. Сейчас Петра из-за этого однообразного гула уже не могла ничего слышать. Видеть она еще была способна, но углы комнаты уже начали расплываться и пропадать из виду.
Продолжая рыдать и уродовать кожу, Петра, не выдержав невыносимого гула и острой боли, резко откинула голову назад, отбросила с лица запутавшиеся темные волосы, и стало видно, что губы Петры покрыты запекшейся багровой коркой. Она не слышала, как сзади нее хлопала из-за порывов ветра рама открытого окна, в стеклах которого прозрачно отражалось небо раннего утра, заполненное клочковатыми серыми облаками. Колыхались сизые шторы, время от времени оседая на пол, когда ветер ослабевал, а потом снова взмывая, словно под управлением невидимых рук.
Повернув голову направо, она увидела на стене картину, которая раньше всегда казалась ей неприятной, да и сейчас производила такое впечатление. На черно-белом полотне была изображена женщина, олицетворяющая, как говорили родители, науку. Женщина, положив левую руку на угрожающее сооружение из множества шестеренок, соприкасающихся зубцами, воинственно держала в правой руке меч. Взгляд женщины-науки выражал пустоту, потому что прорисованы были только белки, а её лицо напоминало глиняную маску. На заднем плане силуэтами чернели громады множества квадратных строений.
- Как собака, - отчетливо произнесла Петра, оглядывая родителей, - как собака.
После этих слов её взгляд застыл, а сама Петра неловко упала на пол, словно марионетка, которую перестали дергать за нитки. Немного постояв, фрау Дрезднер подошла к телу и, присев, мягким движением опустила веки девушки, синеющие прожилками сосудов. Ногти фрау Дрезднер, покрытые лаком, темнели в слабом синеватом свете.
Она поднялась и молча посмотрела на Штефана, лицо которого выражало странный затаенный восторг. Продолжала шумно хлопать рама, тихо ходила по циферблату настенных часов секундная стрелка. Штефан наконец позволил себе глупо улыбнуться.
- Вот все и закончилось, - сказал он.
- Закончилось, это верно, - согласилась фрау Дрезднер, - однако результата ведь нет.
- Зато мы знаем, как делать не надо.
- Это уже пятое «мы знаем, как делать не надо», - раздраженно бросила фрау Дрезднер.
- Но, Юдит, она вела себя нормально дольше, чем предыдущие, а это уже достижение. Она помнила прошлое. И первое прошлое, и второе, и третье, она помнила все варианты, которые мы в нее закладывали.
- Но нормально она себя не вела, - слегка поморщилась фрау Дрезднер, - подозреваю, из-за того, что ты заложил в нее всю мировую литературу.
- Должна же она была откуда-то брать поведенческие ситуации, а в литературе они уже смоделированы. К тому же, все эти ситуации были маркированы, поэтому выбор Петры был более-менее адекватным.
- В твоей литературе каждый второй персонаж ненормальный, и вот им её выбор действий соответствовал, а поведению обычных людей — нет.
На этих словах фрау Дрезднер снисходительно улыбнулась.
- Прекрати над этим смеяться, мы все-таки работаем в смежной области, и твои ухмылки тут неуместны. Скажи, - разгоряченно говорил Штефан, - ты смотрела ей в глаза? Ты видела, что было у нее в глазах в последний момент?
- И что же?
- Страх смерти! - восторженно замахал руками Штефан. - Ты понимаешь это, Юдит? Искусственное сознание ощутило страх смерти! Раньше они у нас просто переставали функционировать, а теперь вот оно, вот!
- Это не страх смерти, - угрюмо возразила фрау Дрезднер, - это был отрывок из Кафки. Петра просто выбрала и смоделировала его, потому что он подходил к ситуации «смерть». И этот твой Кафка о нормальных людях, кстати, не писал. Чем ты думал, когда выбирал литературу? Кафка, Достоевский, Воннегут, кто там еще?
- Но зато она почувствовала! - продолжал возражать Штефан. - Механизм стал человеком!
- Нет. Она выбрала ситуацию и повторила её.
На этих словах фрау Дрезднер встала и вышла в коридор. Штефан начинал понимать, что Юдит права, но признавать этого сильно не хотел.
- Но ведь чисто технически, - продолжал он говорить жене в спину, - люди делают так же. Под воздействием литературы, кинематографа...
– Ты должен знать, - грубо перебила Юдит, обернувшись к нему, - что у человека эти процессы происходят гораздо сложнее. Так что у нас с тобой очередная неудача.
– И что же нам теперь делать? - смирился с поражением Штефан.
– Для начала написать отчет. А потом наконец-то отдохнуть. И не забывай, - улыбнулась в темноте фрау Дрезднер, - уничтожая старое, мы освобождаем место для нового.