Последние три месяца я не находил себе места. Шатался после работы по барам, где неторопливо цедил бесконечные дайкири, чтобы хоть немного унять ноющую сердечную боль. Надо отметить, мне совершенно не нравился любимый коктейль Хэмингуэя – просто этот сауэр любила Эмма.
Эмма... Подлая шлюха, гнусная предательница, неблагодарная тварь.
— Месть - блюдо, которое нужно подавать холодным, — вваливаясь поздней ночью домой, шептал я. Торопливо раздевшись, нырял в неубранную постель, чтобы провалиться в тяжелый и тревожный сон.
Утреннее похмелье изматывало, наскоро побрившись, я убегал в университет, где на меня уже начинали коситься коллеги. Тяжелее всего было на лекциях, когда внезапно обрушившаяся головная боль мешала вспомнить необходимую цитату. Приходилось выкручиваться, заполнять паузы анекдотами, чтобы не дать студентам повода для насмешек.
Когда в июле прилетел Эдуард, я поначалу решил не жаловаться приятелю на свою драму. К чему обременять бывшего коллегу чужими сердечными неурядицами?
К заказанному в ресторане и доставленному с опозданием ужину Эдик вынес бутылку совершеннолетнего виски.
— Будем здоровы, — торжественно поднял он стакан с «Лафройг».
— За встречу, — поднимая свой, ответил я.
Товарищ выпил до дна и удовлетворенно крякнул, я ограничился маленьким глотком.
Эдуард прилетел в командировку и попросил разрешения остановиться у меня на одну ночь. Особых причин расстраиваться не было – у гостя был куплен обратный билет.
— Каковы достижения у общих знакомых? – вежливо поинтересовался я. — Кто защитился, кто выпустил книжку?
— Ничего нового, - расплылся в улыбке удачливый доцент, - и банка старая, и пауки всё те же.
Эдуард добавил в свой стакан льда и налил доверху виски.
— Расскажи лучше, что у тебя, - попросил он. – Покорил культурную столицу?
— Осваиваюсь помаленьку. Пытаюсь привить дичок своих знаний к стволу большой науки.
— Не женился?
— Не до того, — я в замешательстве опустил голову.
Какое-то время мы помолчали.
— И не женись, — снова поднял стакан Эдуард. — Не связывай себя глупыми обязательствами.
Он сделал большой глоток.
— С моей лекционной нагрузкой, — улыбнулся я, — не остается времени на личную жизнь.
— Ладно прибедняться, — покачал головой Эдуард, — надеюсь, влюбленных студенток хватает? Или приходится пользовать двоечниц?
— Перестань, пожалуйста!
— Ой-ой-ой. Да с твоей внешностью нужно читать лекции за перегородкой. Как та древняя красотка из Болоньи.
Мне была известна история Новеллы, университетской преподавательницы, обучавшей, в том числе, и Петрарку. Итальянка была столь прекрасна, что была вынуждена читать лекции за ширмой, иначе невероятная красота наставницы отвлекала внимание слушателей.
Неожиданно мне пришло в голову, что я бы тоже не отказался от подобного варианта преподавания и с удовольствием спрятался бы от студентов. Чтобы не видеть улыбок смазливой блондинки из третьего ряда. Чтобы не отвлекаться на неприлично короткую юбку рослой девахи за первым столом. Ведь у первой были Эммины глаза, а у второй – очень похожие ноги.
— Будем! — воскликнул я, сглатывая слюну. И теперь уже сам выпил до дна, гоня из памяти ножищи симпатичной дылды.
Алкоголь быстро ударил в голову.
— А что у тебя? — осмелев, спросил я. — Как жена, сын?
— По-разному, — Эдуард внимательно заглянул мне в глаза. — Как у всех, то более-менее, то менее-более.
Я потянулся за бутылкой и подлил нам виски. В студенческие времена с теперешней женой Эдика у нас был бурный роман. Мне вспомнилась Анна тех лет. Вечно задерганная, всклокоченная, с нервозным визгливым смехом и уже тогда начавшая полнеть.
— Послушай, а может Анька разлюбила меня? — неожиданно спросил Эдуард. — В последнее время с ней творится неладное: пошла в спортзал, бросила курить. Теперь вот на диету сесть собралась. А совсем недавно её раздражали люди, скромничающие за столом.
— Что плохого в упорядоченном рационе? — удивился я. — Чревоугодие – наиболее вульгарная форма язычества.
— Вон и в церковь начала ходить, — кивнул приятель. — Уж лучше оставалась бы идолопоклонницей.
Эдуард всегда слепо верил в существование мудрого и великодушного Создателя, который не в состоянии обидеть беспечную паству, но которому не обязательно совершать обрядовые церемонии.
— Что тебя беспокоит, — уточнил я, — Аня стала меньше уделять внимания?
— Вроде бы нет, — перекрестился Эдуард. — Знаешь, мне кажется, брось она меня, и я не остановился бы ни перед чем. Убил бы её.
Я с интересом поднял глаза на приятеля.
— Пару дней назад заявила, что хочет ребёнка, — махнул рукой Эдуард. — Так я не сдержался и ударил. Огрел тем, что попалось под руку. И знает же паскуда, что у меня не может быть детей.
— Чем же ты её отлупил?
— Да я как раз собрался заковать дуреху в наручники, — стушевался приятель. — В новые, только что подаренные. Славные такие, из медицинской стали, отделанные Сваровски. Вот в запале и отстегал её по заднице.
— Хорошо, не по лицу.
— Вот такая она, семейная жизнь, — Эдуард повертел в руках пустую бутылку. — А что, в этом доме найдется выпить?
— Есть портвейн.
— Тащи, — распорядился гость. — Тащи вино и бокалы!
— Самое главное – все здоровы, — вернувшись с бутылкой, улыбнулся я.
— Что-то какой-то ты изнуренный, — пригляделся ко мне Эдуард. — Как онанирующий до рассвета подросток.
Во мне будто лопнул какой-то нерв.
— Знал бы ты, как глубоко ранит предательство. — торопливо бросил я. — Хотя нет, такого лучше не знать.
Эдуард отобрал у меня «Ниппорт». Внимательно рассмотрев этикетку, потянулся за штопором.
— Рассказывай про свою боль, — скомандовал он.
История женского вероломства не произвела на приятеля впечатления, однако печаль мою Эдуард разделил.
— Тебе следует обратиться к лоа, — твердо сказал он. — Папа Легба поможет, я и сам не раз обращался к нему.
— Ты шутишь! — не поверил я.
— Отнюдь, — разливая по стаканам портвейн, улыбнулся товарищ. — Ритуал вуду сработает. Сработает обязательно. Попробуй, от тебя не убудет.
Необходимую куклу, сообщил Эдик, он видел в Стокгольме, в сексшопе на Гамла Стан. Что и как сделать расскажет инструкция.
Когда Эдуард ушел спать, я налил себе ещё немного портвейна. Поднял бокал на уровень глаз и посмотрел сквозь стекло на свет. Густой темно-красный цвет «Нипорта» напомнил о гранатовом соке, который я слизывал с живота Эммы прошлым летом. Как же давно это было!
Я вздохнул и выпил вино. Потом снова наполнил бокал и прошел в кабинет. Сев за включенный ноутбук, открыл электронную почту. Новых писем не было.
Пригубив портвейна, я кликнул на иконку «Создать».
«Прилетай, - после недолго размышления напечатал я. – Бросай всё, ведь в жизни нельзя упускать главного. Я встречу тебя в аэропорту. Мы отправимся в центр, где будем долго гулять, взявшись за руки. Бродить и беседовать. Я расскажу тебе, как тяжело переносится одиночество в большом городе. У знаменитого фонтана мы встретим старика с попугаем. Дряхлый жако будет отчаянно цепляться когтистыми лапами за хозяйскую руку. Ты удивишься, узнав, что потешное крылатое чучело зовут Сократ. Меня куда больше удивит, что сфотографироваться с птицей на руках стоит дороже, чем с ней же, сидящей на плече. Позже я отведу тебя в одну малоизвестную антикварную лавку. Только представь, небольшую японскую вазу эпохи Мэйдзи там можно приобрести всего за тысячу евро».
Я оторвался от клавиатуры, чтобы жадно глотнуть из бокала. Сквозь густые фруктовые ноты ароматного вина явственно проступали легкие оттенки земли и табака.
«Прилетай, - продолжал я. – Мы зайдем в один из древних соборов. Присядем на лавку и послушаем орга;н. Живое дыхание музыки, рожденной из тишины, унесет нас вверх под величественные своды храма. А потом ты взмахнешь головой и потянешь меня к выходу. Такси быстро домчит нас в известный ресторан. Мы усядемся на уютной открытой террасе. Подошедший гарсон окинет нас внимательным взглядом. Когда я отвернусь, он восхищенно качнет головой и, кивнув в мою сторону, покажет большой палец. Перед самым десертом появится продавец цветов. С букетами фиалок он будет медленно бродить между столиками. Мы посмотрим друг другу в глаза и рассмеёмся, понимая, что одновременно подумали об одном. По дороге в отель мы вспомним об этом ещё раз. Однако теперь улыбнусь только я. Не сомневайся, всё так и будет! Прилетай!»
Закончив, я допил вино. Печально вздохнув, подписался «Эмма». Потом напечатал в окошке «Кому» собственный адрес и кликнул на «Отправить».
Несколько следующих дней я с улыбкой вспоминал нелепый совет Эдика – это же надо было так напиться, чтоб на полном серьезе предложить симпатическую магию.
Во вторник меня вызвали в ректорат. Шел я туда с нехорошими предчувствиями.
— В пятницу вам нужно быть в Хельсинки, — распорядился проректор по науке, — на конференции по искусственному интеллекту. Расскажете о нашей системе семантического поиска и заодно встретитесь с Тойво из «Нокии».
Прочитав доклад и переговорив с влиятельным финном, я возвратился в гостиничный номер. Собрал рюкзак и вышел перекусить.
Возвращаться домой не хотелось. Накачиваться на выходных алкоголем – занятие малоприятное.
А может взять, да и смотаться в Стокгольм? Побродить по мощенным улочкам Гамла Стана, заглянуть в Национальный музей, выбрать в Стурегаллериян вазу из художественного стекла. Эмма так обожала изделия Оррефорс!
Чувство обиды в который раз захлестнуло меня. Выбор был сделан, решение принято.
Субботним утром я прибыл в аэропорт. Всего около часа лёту – и муравейник Арланды встречал меня разноголосым гулом.
Поменяв евро на кроны, я добрался до Старого Города на такси. Сексшоп нашелся без проблем.
Уже в витрине я увидел её. Нелепую куклу, необходимую для ритуала. На матерчатой поверхности неуклюжей фигуры изготовители нанесли варианты заклинаний. Большей частью – глупые, безо всякой фантазии, без понимания сути мести.
В комплект входили десять булавок. Ровно по количеству надписей с каждой стороны куклы.
Нет, - решил я, - моё проклятие будет иным. Мне ли не знать, как побольнее ранить предательницу!
С покупкой в руках я направился вниз, в сторону площади Карла Йохана.
В конце улочки моё внимание привлек аккуратный дворик, окруженный бетонной стеной непонятного цвета. Немногочисленные оконца ограждения были убраны симпатичной декоративной решеткой.
Чтобы справиться с волнением, я купил на углу пива и прошел внутрь. Сделав несколько жадных глотков, поставил стакан перед кованым букетом. Глубоко вдохнув, я вынул из прозрачной упаковки куклу. Достал из кармана фломастер и написал своё заклинание. Семь слов, написанных мелким почерком, Страшное проклятие, ужасная трагедия для любой женщины.
Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. В занесенной руке подрагивали все десять булавок.
В этот момент я увидел глаза Эммы. В колеблющемся воздушном мареве они уставились на меня. Чуть раскосые, насмешливые, пронизывающие насквозь.
Вокруг меня по-прежнему звенела июльская тишина. Решительным шагом я направился прочь со двора. Тряпичная кукла уютно свернулась в кармане легкой куртки.
Сидя в такси, направляющемся обратно в аэропорт, я вдруг вспомнил две вещи. Что не вернул стакан продавщице пива. И симпатичную родинку на левом боку Эммы. Как раз в том месте, куда я намеревался вогнать в куклу булавки.