Душа словно разрывалась от бушующих внутри чувств. Катя взяла ручку и уселась на кухне, с белым листом бумаги, готовая к «творенью». Почему-то Кате стало себя безумно жалко. Посмотрела на девственно чистый лист, но - строки не шли: застряли где-то в пути, в груди, что ли, хотя полнота чувств, как зрелый плод, желала разродиться, ринуться на бумагу. В голове звучала какая-то тихая, грустная мелодия... И вот, наконец-то, на нее, родившуюся мелодию эту, вышли как с эскалатора метро и легли на белый лист первые слова:
Уже другая в комнате, где тень
Моя еще с твоею не простилась...
И дальше, дальше тоже шли строки, Катя едва успевала записывать их. И даже припев получился, только он почему-то шел не после запева, а перед ним – первым. Шел впереди, потому что это был основной поток рвущегося из нее водопада … Нет, она вылезет из этого омута, она закроет дверь в прошлое наглухо, все у нее будет хорошо, все-все ...
И вдруг тихонечко пропела эти строки, вернее, они сами пропелись... Пропела и сама испугалась – как? Выходит, это я ...я - написала песню? Так выходит? Ведь не только стихи, а и мелодия есть, значит, это песня!?
Да, странно получилось, впервые в жизни так случилось: стихи требовали одежды, и одевались в нее, мелодию, где-то там внутри Кати, и выходили уже не как раньше - голыми. И непонятно было – почему так. Слова одевались звуком... Значит именно так - у всех рождаются песни?
Неужели надо упасть в пропасть, напереживаться, нарыдаться, чтобы выползли, наконец, родились такие строки, да еще с мелодией!?
Песня- песня, поздравляю себя с первой песней! – ликовала Катя.
Она сидела на кухне умиротворенная, замирая от нахлынувшего чувства, тихой радости, - первой за эти дни! Куда вдруг делась эта безумная печаль, обида? На смену им бежало, торопилось что-то новое, неожиданное и увлекательное. Как жаль, что она не умеет играть на гитаре!
На следующий день, на работе, - где она получала письменные переводы, - когда все вышли перекурить, Катя вдруг сказала сотрудницам на лестнице:
- А сейчас я спою вам, не удивляйтесь! - все повернулись к ней и застыли.
- Спое-е-е-шь? – воскликнули вразнобой: Катя никогда не пела, не умела петь, и все это знали.
- Вчера сочинила, - сказала она и... ринулась! Сначала робко, тихо, потом смелее и громче вывела свою мелодию.
- А что? - здорово! – первой похвалила Инна, любительница бардовской песни.
- Мне тоже понравилось! – сказала Люба, глядя на сотрудниц – как вам?
Все закивали.
- Да-а-а, удивила! – подытожила самая бойкая и язвительная Наталья. – Сочиняй дальше. Очень даже симпатично!
Потом все пошли в сектор: пора трудиться.
Катя обрадовалась похвале - не ожидала. Решила остаться до конца дня, хотя здесь у нее была лишь пара неполных присутственных дней – так договорилась, на полставки. Ей нужен был непрерывный стаж, вот и пристроилась сюда.
Когда шла с работы: ехала на автобусе, потом в метро, - внутри зазвучала вдруг другая мелодия, и слова уже ложились на нее легко... Да, в общем-то, песня была о том же – о разлуке, только нюанс другой.
Катя спешно настрочила эти строки в блокнот - неразборчиво, не дописывая слов, лишь бы успеть. Дома расшифровала и записала стихи песни «начисто».
Ах, какие страсти бушевали в ее душе! Коктейль – из ненависти, обиды, желания больнее ударить. А вылить можно только на бумагу, куда еще?
Не бежать же к нему опять – с упреками и разборками!
А потом началась какая-то песенная наркомания: песни лились из нее, как вода из шланга, - друг за дружкой, догоняя и обгоняя одна другую. Не только про любовь. Были и философские, если их можно так назвать. И даже про то, как легко считать себя православным, верующим, и как невыносимо трудно жить по-христиански, чего мы не умеем. Земные радости так влекут нас!
И как легко сказать: я безгрешен – не краду и не ворую. А если живешь только для себя, не замечая страданий вокруг, не желая чем-то пожертвовать – временем, деньгами, сочувствием, любовью – если кто-то из близких нуждается в этом, разве это по совести, по-христиански? Нет, конечно! Но как трудно, невыносимо трудно жить по-христиански. Только святые могли. А мы - по совести, в меру сил, да и то - если можем, если получается…
А ведь живем не вечно, но жизнь свою растрачиваем так, словно она вечная и никогда не кончится. А можно ли исправить то, что не так? И об этом размышляла теперь Катя. Даже песня родилась про это.
Эту песню Катя тоже пропела сотрудницам на работе, на следующей неделе, сдавая перевод. Потом у подруги на дне рождения пропела, где было много гостей. Говорили, что новые песни понравились. А, может, они хотели просто подбодрить Катю? – да, впрочем, ей было все равно! Отменить водопад песен уже невозможно! Это как стихия. Справиться с ней трудно, а может и невозможно уже.
И все же интересно: а что скажут профессионалы? Но к кому идти, кому показать? В голове закружился вопрос, а потом запрос-поиск, как в гугле. Ох, дура я какая, да это же Нилин: он был фанатом авторской песни, знал их все и был даже когда-то членом жюри Конкурса авторской песни. Просто тогда, в период дружбы, в их разговорах это опускалось и не учитывалось: Катя была далека от бардовских песен.
Вечером она позвонила Нилину:
- Привет, Андрей!
- Привет! Что-то случилось, ты никогда не звонишь иначе.
- Ну, не то чтобы случилось, но мне надо тебя видеть, - и чтобы он не сослался на всякие занятости, добавила, - просто срочно, понимаешь?
Он задумался, помолчал, соображая, видимо, - какие у него сегодня дела, и сможет ли...
- Ну, пожалуйста, Андрей, прошу тебя! – умоляла, подлизывалась Катя.
- Ладно, - после молчания, - наконец, сказал он, и Катя засияла от радости, - где?
- Да, у гостиницы «Университет» можно, на Ломоносовском.
- Ладненько, буду. Смогу не раньше семи-восьми, после работы.
- Идет! Спасибо, до вечера, - и быстренько положила трубку, чтобы не передумал, не вспомнил про какие-нибудь забытые дела: он теперь был крупной фигурой на ТВ - позвали туда «звезду», всякое могло быть там. А Кате надо было срочно – такой уж характер! Эмоции, темперамент...
Вечером Катя ждала его на углу, нервничая и потихоньку напевая про себя песни, выбрав, после раздумий, две «для показа».
Он появился – красивый, высокий, подтянутый, - вот уж кому лишний грамм жира не грозит! И с немым вопросом в глазах.
- Потом, потом, - сказала Катя и потянула его ко входу в ресторан гостиницы, - не на холоде же будем разговаривать, - пояснила она.
Мест было много: ресторан не пользовался успехом, да и официантки не особо спешили менять грязные скатерти, где бывшие сидельцы оставили печать своего пребывания остатками еды и пролитого вина, согласно меню.
Посмотрев вокруг и не найдя ничего более приличного, Катя сделала знак Нилину, мол, присядем здесь.
- Все равно: ненадолго же, - пояснила она.
Он был весь внимание. Да и любопытство проскальзывало – что это вдруг стряслось, и почему именно он понадобился, хотя не виделись долго, не считая ДЖ.
- Понимаешь, ... как бы это сказать, - начала Катя, и не могла успокоиться: было страшно, как на конкурсе.
- Начни с главного, и сразу, - улыбнулся Нилин.
- Хорошо, - ответила Катя, собираясь с силами и уговаривая себя успокоиться.
Нилин ждал, и даже нарочно глядел в сторону.
- Понимаешь, - вымолвила, наконец, Катя, - я написала песни, и хочу, чтобы ты послушал.
- Песни? – удивился он, видимо, считая, что ослышался.
- Да-да, песни! Вот, так уж случилось! – громко и с вызовом будто, сказала Катя. – Можешь послушать? Не знаю, они могут кого-то интересовать или это мания у меня какая-то…?
- Конечно, послушаю, - тихо и спокойно, чтобы Катя успокоилась, ответил Нилин.
- Сейчас... сейчас...- никак не могла начать Катя.
Было как-то неловко и стыдно, но Катя опустила голову низко-низко, и тихонько стала петь первую... потом вторую…
Подняла голову и спросила:
- Как? Как ...считаешь? – а потом стало страшно, просто страшно: Нилина она сейчас воспринимала не как былого приятеля, с которым виделась так часто какое-то время, и даже в лес с детьми ездили вместе, а как – официальную инстанцию.
Он молчал. Сидел задумавшись. А Катя просто замерла как соляной столб.
А потом сказал медленно, словно прокручивая и снова прослушивая ленту недавнего Катиного пения:
- А, знаешь, очень даже ничего... впрочем, хорошо даже! – сказал он, все еще глядя в сторону.
- Правда? – не поверила своим ушам Катя.
- Правда! – повернулся он к ней и улыбнулся – тепло и приветливо.
- И что мне теперь делать? – спросила Катя.
- Освоить гитару, найти гитарные курсы.
Они еще немного поболтали, допивая кофе, который заказали в самом начале. Поболтали о том о сем, потом распрощались, обещая звонить друг другу, не пропадать надолго.
А поздно вечером позвонил Коля. Услышав его голос, Катя хотела, как всегда нажать кнопку, не сказав ни слова, но он опередил ее:
- Умерла сегодня моя мама. Инфаркт, - сказал он тихим, потухшим голосом.
Катя опешила: ну, вот – получилось, как она и обещала. Что новую хозяйку в квартире не вынесет. Значит, она знала, понимала, что действительно так и будет…
- Не знаю, чем утешить тебя, Коля, это – большое горе. Мужества тебе и сил! Она предупреждала, но ты не принимал всерьез. Это я – нервная, чувствительная! – понимала, что так и будет. Но не вини себя – это жизнь!
- Спасибо, Катя, я постараюсь, - сказал он каким-то не своим, глухим голосом, как тихое эхо в дремучем лесу.
- Седативы у тебя есть?
- Да, Аля, сестра двоюродная принесла, она же в аптеке работает.
- Тогда пей, и как можно больше!
Он еще раз поблагодарил и повесил трубку.
Через неделю позвонил снова:
- Предствляешь, какие сволочи! Я отнес чемодан маминых вещей – чистых, постиранных, а никто нигде не берет.
- Не огорчайся, сейчас появилось много модного секонд хенда, бесплатно раздают. Так что, понятно, что не модная одежда тридцатилетней давности, их не интересует. Не переживай. Просто отнеси в храм и оставь там чемодан с вещами. Может, кому пригодится.
- Хорошо, - сказал он и повесил трубку.
И пропал. Шло время.
Катя обзвонила все гитарные курсы. Остановилась на одном преподавателе – известном, и авторе учебников по игре на гитаре - Латанском.
Решила завтра же идти на занятия: это пару раз в неделю. Сказали, оплата на месте. Это его помощница сказала, Идея Кузьминична ее звали. Катя улыбнулась: никогда такого имени не встречала! Стоп – а где гитара?
Гитару пришлось брать в прокате, на улице Беговой. Стоило это недорого, да и гитара была такая, что почти «на выброс», но что поделать? Во всяком случае, ее настроили, взяли деньги за полгода, выдали квитанцию. И Катя понеслась домой, как на крыльях.
- Что за чудище? – улыбнулся Митя, глядя на старую, поцарапанную гитару. – Не хватает только надписей, как на заборах.
- Ничего. В Праге куплю отличную – «кремону», - ответила ему: сейчас она и такой была рада.
В гитарной группе было человек десять. Подружилась Катя с той, что сидела рядом – Ниной Кляйн. Добрая, очаровательная женщина, постарше Кати. У нее был прекрасный, сильный голос и абсолютный слух. Только вот нюансы-интонации она не выводила, нажимала только на мелодию. А у Кати все было наоборот: интонировала слабеньким голосом, главными для нее были нюансы песни.
Видя, как они по очереди распевают "домашние задания" в комнате Нины, ее муж, симпатичный, интеллигентный мужчина, юрист по профессии и юморист по характеру, сказал:
- Уж ладно, в своем гараже устрою вам концерт, жителям дома раздам по сотне, чтобы пришли вас послушать. Скамейки там расставите сами, - и никакой улыбки, умел он так иронизировать, а Катя с Ниной рассмеялись, конечно.
Преподаватель был длинный как жердь, с узким, немного асимметричным лицом, зато пел – божественно! И интонации, и голос – все было супер!
Он постоянно запаздывал, а фанаты гитары, тоскливо поглядывая на дверь, разучивали скучные гаммы с его милой ассистенткой, Идеей Кузьминичной.
А когда он, запыхавшийся, появлялся в проеме двери, с авоськой, из которой торчали три палки сервелата, все хором клянчили: «Спойте!». И он, артистичный, донельзя раскованный, с удивительно прямой спиной, подхватив, как пушинку, гитару, тут же садился и, закинув ногу за ногу, страстно восклицал своим прекрасным баритоном: «А напоследок я скажу!» - любимую в группе и его штрафную.
Так начинался урок. Но выучила Катя только три аккорда. Но и этого ей хватало.
Вместо домашних заданий, - песен Высоцкого, Окуджавы, Есенина, - он разрешал Кате на уроке петь свои песни. И это было маленькой Катиной радостью – петь в доброжелательной и понимающей аудитории. Она даже осмелела, и голос стал сильнее, увереннее и звонче.
С тех пор Катя полюбила гитару. Просто брала в руки и перебирала струны,
на ходу рождались мелодии и слова – по настроению.
На работе, попадая на перерыв, Катя тоже пела свои новые песни сотрудницам по работе: кто-то хвалил, кто-то просто вежливо слушал молча –
это когда был перекур на площадке.
У друзей она тоже пела. А где еще будут ее слушать? - поделиться чувствами, рассказать о них так хотелось! Вот и пела, где только можно. Может, и навязчиво это было, но в пылу вдохновения все равно было Кате – лишь бы слушали, или делали вид, что слушают.
Коля звонил, и не раз, но Катя упорно не желала поддерживать с ним отношения и любые разговоры. Нечего ей было сказать Коле. А однажды он подкараулил ее у дома, прямо у входа, и подошел:
- Катя, давай поговорим, мы же взрослые люди...
- Потому и не о чем говорить: взрослым все и так понятно...
- Ничего не понятно: я еще не решил, как будет, - опять повторил он уже не раз сказанное, преграждая Кате дорогу.
- Твое «будет» уже нарисовалось: есть жена, будет ребенок... Полный комплект! Все «плацкартные места» в твоем купе заняты.
- Ей будет трудно рожать, почти в сорок лет - это не в двадцать!
- А-а-а, хочешь, чтобы я посочувствовала и прибыла ее утешать, раз ей захотелось рожать почти в сорок? – с нескрываемым раздражением выпалила Катя.
- Нет, ты же интеллигентный человек, могла бы понять...
- Что понять? Что ты четыре месяца мне врал? И не сказал сразу, что вы с мышкой любили друг друга - на твоем узком диване?
- Зачем ты все опошляешь?
- Слушай, иди-ка ты отсюда и не появляйся, слышишь? Не хочу тебя - ни видеть, ни слышать! – почти крикнула Катя, ускорив шаг, а потом просто побежала вперед, давая понять Коле, что «дверь в прошлое» закрыта наглухо.
Он остался где-то позади. Почти не видно было его, когда оглянулась Катя.
Дня через три-четыре Катя вытащила из почтового ящика письмо. От Коли:
« Ты неправа, Катя. Что случилось, то случилось. В жизни всякое бывает. Но ведь в любом случае мы могли бы остаться в дружеских отношениях, нельзя же так резко, с маху зачеркивать все, что между нами было прекрасного. Рвать в клочья прошлое! Твой темперамент иногда вредит тебе.
А, кроме того, я еще не знаю, может, мы разойдемся с ней, когда я зарегистрирую ребенка как отец. И мы снова можем быть вместе...
Я не знаю, пока ничего не знаю...». И подпись – К.
Катя швырнула письмо на полку. Ну и наглость: ждите его две Ассоли - он пока не знает, с какой останется! И от прежней «спутницы» пока не отвык – нужна по горло, и к новой еще не привык – вот беда-то, так беда!
Катя взяла лист бумаги и написала:
« Никакие отношения между нами Невозможны! («невозможны» написала заглавными буквами). Я не люблю фальшь, вранье. Сто раз повторяю, если не слышишь меня: рассказать обо всем надо было тогда, после отпуска. Было бы два варианта: могла простить, а могли бы – возможно - остаться в дружеских отношениях. Теперь – нет! Неужели непонятно? Факт вранья навсегда останется между нами. Забыть это трудно. Мне, во всяком случае, не под силу.
Да и ребенок разделил нас навсегда! Привыкай к жене, а меня оставь в покое.
Катя ».
Пошла на почту, купила конверт, и, написав адрес, отправила.
Через неделю Коля опробовал другую тактику: подстерег на остановке подругу Кати по прежней работе, которая жила в далеком спальном районе. И это в самую рань, - до работы! Та позвонила и рассказала Кате:
- Представляешь, сел со мной в троллейбус, ехал до метро и вещал до бесконечности. Что я должна на тебя повлиять, внушить, что у людей интеллигентных должно быть понимание, и сохраняться дружеские отношения.
- А ты что? – спросила Катя.
- Разбирайтесь сами! – посоветовала ему. – А он жаловался-жаловался на тебя, что ты пылкая, резкая, не хочешь понять его, выслушать...
- А что тут выслушивать? Ты же понимаешь - семья, ребенок.
- Понимаю, - ответила Рената, - и попросила его не ходить за мной.
Сказала ему, что помочь ничем не могу.
- Молодец, правильно! Спасибо, Рената!
(продолжение следует)