Очень художественная литература

Чим Самоварр
Учиться в школе или университете мне не пришлось, самоваров туда не принимали. И поэтому свое образование я получал за чайным столом, слушая разговоры умных и образованных людей. Ум я поставил на первое место, потому что само по себе образование ума еще не предполагает, и ум нужен для того, чтобы этим образованием должным образом распорядиться.

С умом тоже не все так просто. Часто можно слышать: умный-умный, а такую дурь несет. И это хорошо обобщается пословицей «на всякого мудреца довольно простоты». То есть наряду с умом в каждом человеке обязательно есть и дурь, в определенной пропорции. И умным воспринимается тот, у кого, во-первых, ум заметно преобладает, и, во-вторых, кто понимает меру своей дури. Иногда это называют трезвостью ума.

Разумеется, все вышесказанное я не сам придумал, тоже подслушал, но вот у кого – ей богу не помню. Так же как и не помню присутствовавших на чаепитии, где я подслушал нижеследующие речи.

- Вы, наверно, знаете, как будет по-английски «художественная литература»?
- Fiction, фикшн.
- Да, фикшн, и так же оно, с немного другим произношением, и по-французски, и по-испански, и вообще на большинстве европейских языков. В переводе на русский фикшн буквально означает выдумка. Но я никогда на этом не концентрировался, как есть - так есть, у них фикшн, у нас художественная литература, звучит красиво.
- Ну да, красиво...
- Вот именно, красиво. Но так было до тех пор, пока я не очутился в англоязычной библиотеке: на всех полках с беллетристикой одинаковые таблички «фикшн». Смотрю корешки: Байрон, Диккенс, и тут вскоре – Достоевский, в переводе. Меня как-то передернуло: это Достоевский-то фикшн!? А потом и Пушкин, много переводов. И всё под табличкой «фикшн». И тут я впервые задумался о такой разнице в терминологии.

- Насчет «фикшн» догадаться было не сложно. По-русски фикция – это тоже выдумка, но с криминальным оттенком, обман. Так что в отношении литературы такой термин воспринят быть не мог. С «литературой» дело интересней. Пушкин не употреблял такого слова; как и все в лицее, где он учился, он говорил «словесность», так же выражалось и его литературное окружение, которое сопротивлялось употреблению иностранного термина. Но уже Белинский, который был совсем не на много моложе Пушкина, пишет о вхождении термина «литература» в обиход как о свершившемся факте. Он же впервые вместо «изящная словесность» говорит «художественая литература».

- Ну, вроде бы все ясно.
- Ясно-то ясно, но я еще долго не мог примирить «фикшн-выдумку» с «художественной литературой», пока меня вдруг не осенило: так ведь это одно и то же!
- То есть как?
- Смотрите: «художетвенный» - это из другого жанра, из живописи. И значит «художественная литература» - это литература раскрашенная, подкрашенная, приукрашенная, разукрашенная, то есть не натуральная, выдуманная. И все это как макияж: для красоты и сокрытия несовершенств.
- Вы хотите сказать, что, например, реализм - вовсе не реализм?
- Нет, почему же, это как раз он и есть, всегда под макияжем. И все другие литературные «измы», как бы некоторые из них ни казались натуралистичными или, наоборот, изощренно сконструированными, тоже покрыты своим макияжем. Чтобы рассмотреть макияж на лице, надо к нему хорошо приблизиться и смотреть внимательно. Так и читая любую повесть, роман, если присмотритесь, то увидите то, о чем я говорю.
- Значит, чем больше макияжа, тем текст более художественный?
- Конечно. Все эти образные эпитеты, сравнения, метафоры и прочее – они и превращают нормальный текст в художественный, а художественный - в очень художественный. Но при этом существо дела все более камуфлируется.

Говоривший замолчал и обвел взглядом застывшие лица сидевших за столом. Тогда он улыбнулся и сказал:
- Расслабьтесь, я вас немного разыграл.

А я негодовал: вот это да, розыгрыш! Ему смешно, а я теперь не знаю, что там было в шутку, а что всерьез, и спросить не могу. Но – такая уж наша самоварная доля.