Е.Савенков
Бес
рассказ
- Точно решил, едешь?
- Еду, - отрезал Кирька. Он точно знал, что надо ехать, уже успел одеться, и шарил в дощатом сарайчике деда в поисках старого ружья.
- Ну, ехать, так ехать. А чего ты там все ищешь-то? Потерял, что ли, чего? - не могла взять в толк, встревоженная поведением Кирьки, мать. Взъерошенная, в наспех задернутом пальто, в цветастой своей косынке, небрежно прикрывавшей раннюю не по годам седину, она была в одних только тапочках, и студеный октябрьский ветер холодил ей ноги.
- Если надо чего, так ты скажи, сынок, - не унималась мать, и голос ее вздрагивал. - А куда ж ты поедешь-то, на ночь глядя? Господи!.. - взмолилась она, уголком косынки утирая горячие слезы.
- Да отстань ты, мам! - словно одуревший крикнул Кирька. - Без вас тут тошно, хоть в петлю лезь!
- Там за чурбачком включатель-то. Отец еще твой непутевый приделал. Ай, ты Господи, Господи, - снова в слезах запричитала мать.
Отец Кирьки вот уже пятый год сидел за убийство сторожа и бандитизм. Никто из домашних не знал куда он пропадал ночами, когда ходил на дело. Бывало, по несколько суток не показывался, а потом приходил уставший, загнанный какой-то, как вволю набегавшийся кот, и падал на кровать, и до следующего утра никто не мог его добудиться. Мать думала, на сторону гулял, а вышло все и вовсе паршиво.
Кирька пальцами нащупал выключатель. Пугливо разбежалась по углам темнота. Огляделся. От злости кровь приливала к вискам, еще минуту всматривался. Старый отцовский мотоцикл лет десять стоял без ремонта. Кирька сорвал с него брезент, на метр откатил. Меж широких, отсыревших от бензина и масел досок пола, прятался хвост плетеной веревки. Заметить было невозможно. Не знавший секрета никогда б не отыскал старинный дедов тайник. Кирька с усилением отдернул веревку вверх, завязал за скобу. Глаза его налились. Он хищно всмотрелся в темное нутро тайника. Из недр его Кирька извлек сверток с метр длиной, и перевязанный куделью. Мешковина, пролежавшая в яме не один год, впитала много опасной пыли. Кирька зажмурился, чтобы не чихнуть. С дощатой стены снял нож, в трех местах перерезал кудель. Затем развернулся к свету. В руках чернел вороненый обрезанный ствол старого охотничьего ружья. Коробочка с патронами лежала тут же.
"Доброе ружьишко", - любил говаривать дед-покойничек, когда брал маленького Кирьку с собой на охоту. Голос деда как будто раздался в сумерках двора. А еще Кирька вспомнил, как отец здесь же, в сарайчике, обрезал ствол ружья, загубив два полотна ножовки. Отец тогда запретил Кирьке говорить матери про ружье. В награду обещал два настоящих патрона на уток, из которых Кирька ссыпал порох, и еще долго его самодельный пугач впечатлял местную детвору громкостью и серьезностью выстрела.
Рукавом куртки Кирька стер с обреза въевшуюся пыль, сел на табурет. Из люльки мотоцикла он вынул пятилитровую бутыль, плотно закупоренную газетой. Бутыль была почти полной, и пряный запах бардовой жидкости распространился по сараю. Из горлышка Кирька сделал несколько жадных глотков, и, немного помедлив, сунул бутыль обратно в люльку.
"Пора", - решился Кирька.
Он схватил обрез, и, оставив яму открытой, а свет непогашенным, направился к выходу.
Мать стояла у калитки, дожидаясь его. Увидев оружие у сына в руках, она так и пала голыми коленями на мокрую холодную траву.
- Сынооок, - крик ее сорвался на рев, - не надо, сынок, Христом Богом тебя прошу! - ревела мать, уцепившись обеими руками за штанину Кирьки.
- Ай, маманя, - недовольно ответил Кирька на ее причитания.
Он с усилием высвободил ногу из цепких рук, и пошел еще быстрее. Вдруг, мать встала во весь рост, быстро переметнулась, и перегородила собою калитку.
- Брось, сынок, брось, - низким, непохожим на ее собственный, голосом заговорила мать, - брось ружье, парень. - И Кирька увидел ее светящиеся безумные глаза. Она прожгла взглядом Кирьку так, что он и впрямь остановился.
- Проклятие на ружье-то. Из него дед охотничков пострелял на зимовке, из него отец сторожа убил, а искали, искали его погонники, не нашли.
Кирька, как завороженный, стоял, таращась на мать. Впервые он видел ее такой. Косы в темноте развивались по ветру, а руки жадно впились в засовы калитки. Голос, как будто охрип и сел. Мать говорила полушепотом медленно, придавая емкое значение каждому слову, и казалось, будто ведьма шептала заговор.
- Говорю тебе, парень, бес в ружье сидит.
Кирька сдался. Он опустил голову, в сердцах швырнул обрез в траву у сарая, и, отодвинув мать, широко распахнул калитку.
"Собачья жизнь", - только услышала она подавленный голос сына.
Рукавом Кирька стер с обреза пыль, сел на табурет. Из люльки мотоцикла вынул пятилитровую бутыль, плотно закупоренную газетой. Пряный запах бардовой жидкости расползся по сараю. Из горлышка Кирька сделал несколько жадных глотков, и, немного помедлив, сунул бутыль обратно в люльку.
"Пора", - решился Кирька.
Он схватил обрез. Оставив яму открытой, а свет непогашенным, направился к воротам.
Мать стояла у калитки. Дожидалась. Увидев оружие в руках у сына, она так и пала голыми коленями в мокрую траву.
- Сынооок, - крик ее сорвался на рев, - не надо, сынок, Христом Богом тебя прошу! - ревела мать, уцепившись обеими руками за штанину Кирьки.
- Ай, маманя, - недовольно буркнул Кирька.
Насилу высвободил ногу из цепких рук, пошел скорее. Вдруг, мать встала во весь свой рост. Быстро переметнулась, перегородив собою калитку.
- Брось, сынок, брось, - низким, непохожим на ее собственный, голосом заговорила мать. - Брось ружье, парень.
Кирька увидал свечение ее безумных глаз. Вздрогнул. Остановился.
- Проклятие на ружье-то. Из него дед охотничков пострелял на зимовке. Отец из него сторожа убил. А искали, искали его погонники, не нашли в тайнике-то.
Точно завороженный, Кирька таращился на мать. Такой он видел ее впервые. Распущенные косы в темноте развивались по ветру. Руки жадно впивались в засовы. Голос, как будто охрип и сел. Мать говорила шепотом, медленно, придавая емкое значение каждому слову, и казалось, будто ведьма шептала заговор.
- Говорю тебе, парень, бес в ружье сидит.
Кирька сдался. Он опустил голову, в сердцах швырнул обрез в траву у сарая. Отодвинув в сторону мать, широко распахнул калитку.
"Собачья жизнь", - только услышала она подавленный голос сына.
Пройдя дорогой несколько дворов, Кирька свернул в проулок. Там, на скамейке поджидал его дружок Митька. С Митькой они и в школе вместе учились, и в армию вместе ушли. Потом вместе работали шоферами. Женат Митька не был. Пил безбожно. На работе его перевели в механики. Сажать его за руль с пьяных глаз никто не решался.Так Митька не "просыхал". Кирька же, наоборот, отличался своею покладистостью. Хоть отец его и тюремщик, сам Кирька был на хорошем счету. Слыл неплохим кандидатом в женихи. И копейка у него водилась, и голова варила. Да и на выпивку падок не был. И вот, недавно Кирька женился. Досталась ему Светка Порчайкина с Мыловки. Мыловкой называли низину села, ведущую к реке. Девка была загляденье. Кто только не отваживался ухаживать за ней. Дрались. Да только дальше танцев ни у кого ничего не выходило. А Кирька сумел. Тогда сыграли свадьбу всем селом. Приехал даже дядя Гриша из города, и Кирька был по-настоящему счастлив. Сколько всего надарили им тогда, сколько хороших задушевных слов услышали молодые. Старики учили как жить, молодежь веселилась. Так начиналась женатая жизнь Кирилла Дементьева...
Неделю назад с работы Митьку послали на задание в город. За руль его, конечно, не пустил. Грузовик повел Мохов Сашка. Митька уже давно по этому поводу не расстраивался, и видел сплошные плюсы. "Не надо себе ни в чем отказывать", - объяснял Митька, поднимая стакан. В город их с Сашкой послали за поддонами для хлеба. Сельские трудились на хлебопекарне. Много поддонов перевозили в магазины. Сашка Мохов был новичком, Митька же знал все торговые точки в городе, и как до них добраться по бесконечным перекресткам тоже знал. Четыре года он "оттрубил" за "баранкой", развозя по магазинам хлеб. Бывало, развернет Митька грузовик к пандусу, раскроет широкие створки фургона, а сам - в буфет. Напьется чаю, пока в горле не булькнет, только потом дальше тронется. Так проходили суровые рабочие будни шофера хлебопекарни. Полгода назад начали замечать Митьку пьяным за рулем. А месяц спустя сняли бригадира, Валерку Масленкина, Митькиного корешка. На его место пришел тогда здоровый коренастый мужик с женоподобным лицом. Мужик был нездешний, из городских. Он не стал терпеть Митькины "чаи", и тут же перевел его в механики. На все вопросы начальства Митька с улыбкой отвечал: "Не надо себе ни в чем отказывать"...
Когда Сашка подал грузовик к магазину, где работала Кирькина молодая жена продавщицей, Митька выпрыгнул из кабины, побежал к воротам.
- Отворяй! - крикнул Митька, как начальник, и махнул рукой.
Железные ворота открылись. Грузовик въехал во двор магазина. Митька поздоровался с кладовщиком, закурили. В подсобке сидела табельщица. Митьке было поручено проставить печати на заборных листах, расписаться в журнале. Всегда открытая нараспашку дверь, была почему-то закрыта. Митька с усилием дернул ручку. Дверь не поддалась. Однако щель, толщиной в палец, выдавала тайну запертой подсобки. Митька с любопытством вгляделся. Подсобка не оказалась безлюдной, как по началу полагал Митька. На коленях заведующего складом, сидела Порчайкина Светка, и бесстыже хихикала. Прямо заливалась смехом. Верхние пуговицы кофты на груди Светки были расстегнуты. Тут Митьку осенило. Теперь стало ясно про какие ночные смены в магазине врала она Кирьке. Спиной Митька прижался к стене, а глаза зажмурил. Сжал было кулаки, но, постояв с минуту, быстрым шагом зашагал прочь. Всю дорогу до дома молчал, и даже не слушал нескончаемый треп Мохова Сашки. Кирьке рассказал не сразу. Пропил и промолчал несколько дней...
- Ну, достал? - заговорщически спросил Митька.
- Достал, - ответил Кирька.
- А где?.. - растерялся Митька, глядя на друга, пришедшего с пустыми руками.
- Да, - Кирька махнул рукой, - мааать, - как-то виновато протянул он, - с цепи сорвалась тоже. Бес, говорит, в ружье. Вцепилась, как с ума спятила.
- Хэх, - расстроился Митька, и отвернулся в другую сторону.
Помолчали.
- Как теперь на зазнобу-то твою поедем? - с досадой в голосе спросил Митька. - А не то как порежет он нас. Мужик он здоровенный, одной левой сделает. А ежели еще и с ножом...
- Не хочешь, сам поеду. Друг называется. Кишка у тя тонка, Митька. Только водку жрать умеешь, а как до дела дойдет - в кусты.
Митька рассеянно посмотрел на Кирьку. Отпускать друга одного не хотелось.
- Ниче не тонка. Поехали.
Кирька братски хлопнул Митьку по плечу. Забрались в грузовик. Через каких-нибудь пять минут яркие лучи зажженных фар уже врезались во тьму большой дороги, миновав ухабистый поворот на выезде из села.
Город встретил друзей неприятным ночным дождем. Он как-то сначала накрапывал, а ближе к городу, и вовсе разогнался в ливень. Машина со скрежетом катилась по мокрому асфальту, и крупные лужи вылетали из-под колес обильным водопадом. Подъехав к повороту, от которого до магазина оставалось подать рукой, Кирька заглушил мотор. В свете фар было видно, что дождь совсем прекратил. По обочинам текли ручьи.
- Все. Приехали, - заключил Кирька.
- Ты это правильно решил, что не к воротам. Спугнем, - поддержал Митька.
Сам не свой сидел за рулем Кирька. В предательство любимой не верил. Пойти в магазин не решался. Он так привык к заботе, так ей доверял. Простить себе не мог, что поверил Митьке, его омерзительному рассказу. "Мало ли показалось пьяному дураку", - успокаивался Кирька. Именно в эту минуту хотелось прижать ее к себе, почувствовать родное тепло, погладить тонкую шейку, попросить прощения за свое малодушие. Обхватив голову руками, Кирька задумчиво глядел в пол.
- А если все-таки нож?.. - боязливо зашептал Митька.
Кирька распахнул дверь кабины. Вышел. Решительно зашагал к магазину. Митьку с собой не взял, оградив его от того, что должен был увидеть только он сам. Все же она его, Кирькина, жена. Дело это личное.
- Куда ты? - бросил вдогонку Митька.
- Сиди, я сам. Побудь на шухере. Если что... - не успел Кирька договорить, как Митька стал оглядываться по сторонам, не услышал ли кто слова: "Побудь на шухере".
"Посиди, не твое", - думал Кирька шептал.
На Митьку он таил зло.
"Какой ты мне друг после этого?.. Мало того, что пьяница, еще и трус. Навуськал, как баба, про жену, и в кусты. Нож, нож... Ох, и получишь же ты у меня, если наврал".
Никакой ночной смены в магазине не было. Он был закрыт на замок.
"Может, товар считают", - подумалось Кирьке. Он все искал хоть краешек надежды.
Двор магазина Кирька отлично знал. В октябрьской темноте без труда отыскал подсобку. Продрогшая на ветру нагая лампа, которой оканчивался обрывок черного кабеля, чуть подрагивала, то вспыхивая, то будто угасая под натиском октября.
С минуту потоптался у двери. Набрался храбрости, толкнул. Дверь не поддалась.
"Изнутри заперто", - понял Кирька.
Тогда что было сил рванул дверную ручку. Яркий свет ударил в глаза. Теплый воздух вырвался из распахнутой двери. Внутри было крепко накурено, и пахло, как в душной пельменной.
- Че за?.. - донеслось от одного из кавалеров.
Их было четверо. У самого здорового (Кирька узнал завскладом) на коленях сидела Светка. Пьяная в дым, она обнимала его рукой. В другой руке держала стакан.
Кирьку как молнией ударило. В ту же минуту с пожарного щита он выхватил длинный багор, ворвался в подсобку, и, широко замахнувшись, разом смел всю компанию на пол. Пьяные и перепуганные, они замерли на полу. Двоим, сидевшим ближе к двери, рассек головы: кому затылок, кому лицо.
Молча перешагнув через них, Кирька добрался до жены. Намотав на кулак длинные, бесстыже распущенные косы, он поднял ее к себе. Жена взвизгнула. Прижав ее, пьяную, к стене, Кирька, не думая, произвел серию ударов кулаками обеих рук именно так, как учили в армии. Женщина громко застонала, обмякла, сползла по стене вниз.
Кирька тяжело и часто дышал. Остановился, утерся рукавом. Огляделся. Омотрел поверженных, подошел к столу, схватил стакан, и выплеснул его содержимое прямо на них. Налив из початой бутылки, Кирька легко опрокинул залпом. Сел, поморщился. Чувства вернулись, и только теперь отчетливо услыхал, как в глубине магазина взахлеб ревела сирена. Это завскладом, нырнув под стол, дотянулся до кнопки вызова ВОХР, пока Кирька разбирался с женой.
Судили Кирьку по трем статьям сразу. Завскладом оказался племянником участкового. Состояние аффекта суд не воспринял всерьез. А еще Кирька узнал, что вся вина легла на него одного, ведь Митька, увидев подъехавший милицейский УАЗик, прыгнул за руль, и на всех парусах умчался прочь.
Когда Кирька освободился, Светка Порчайкина уже родила. Никто не упрекал ее в содеянном. А Кирькина мать считала ребеночка родным. Кирька же отказался и от нее, и от ребенка наотрез. С матерью жить не стал. Уехал в город.
А полгода спустя сердце Кирьки не выдержало. Тогда с цветами и в новом костюме приехал в село. К матери не заходя, прямиком направился в Мыловку. К Светке.
Свадьбу сыграли заново, но скромно, никого уже не собирали. С Митькой Кирька не разговаривал уже никогда. А однажды напился, снова достал из тайника обрез. Мать мольбами, слезами, ползая на коленях, увела пьяного Кирьку к реке. Да там они и бросили в глубокий омут проклятое дедово ружье, в котором сидел бес.