Литовская ССР, г.Каунас, 5 декабря 1968 года.
Справлять все праздники подряд, в Союзе повелось с незапамятных времён. Отмечали советские, государственные, национальные, религиозные, в том числе и языческие, традиционные, а уж не отметить красный день календаря было невозможно по определению. Но что интересно, отмечая скажем годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, накрывая обильный стол и созывая гостей, никогда не приходилось слышать тосты в честь отмечаемого события. Никто не запевал «Вихри враждебные веют над нами ...», никто не поминал добрым словом Владимира Ильича, никто не восхвалял родную партию, давшую нам счастливое настоящее. Все просто садились за стол и праздновали ... Исключение, видимо, составлял только День Победы.
Группа Mg7/1 второго курса машиностроительного факультета, практически в полном составе вознамерилась отпразновать День конституции. Ребятам, конечно не было никакого дела до заслуг тов. Сталина, благодаря которому и появился праздник именно в этот день, а уж тем более содержание Основного закона их не интересовало совсем. Просто по счастливому стечению обстоятельств мама Витьки Черникова уехала в Москву и он имел неосторожность проболтаться о том, что его трёхкомнатная квартира на Зелёной горе пустует. Приговор квартире группа вынесла мгновенно, причем практически без участия наследника хозяйки.
Тут следует отметить, что половину группы составляли выпускники 20-й школы, 10-го «Б» класса, а вторую половину «А» класса, слегка разбавленную пришельцами. Поэтому в группе царствовал дух единодушия и взаимопонимания. Пришельцы сразу были поставлены в известность, что учиться хорошо для пацана, это не прилично. Нужно перебиваться с двойки на тройку, а если не повезло, можно изредка получать четвёрку, а если уж сдуру влетел на пятёрку, то за этот проступок коллеги могут с тобой какое то время не общаться и обзывать в глаза и за глаза обидной кличкой «марксист». Исключение делалось для девчонок, народа тёмного и не разумного, ну что с них взять. Считалось особым шиком весь семестр не появляться на лекциях, все дни подготовки к экзамену провести в пивной или бильярдной, а за последнюю ночь осилить шестьсот страниц учебника технической дисциплины и получить на экзамене свой законный трояк. Иногда, правда, пользовались каракулями конспектов своих однокурсниц.
Витька Черников, которого все называли ВиктОр, хотя и был пришельцем, но все постулаты 20-й школы принял безоговорочно и проводил учебные часы в бильярдной, пивной или за карточным столом. Но некоторый свой авторитет он заработал раньше, так как поступил в институт еще семь лет тому назад. За это время успел отслужить в армии и дважды побывать в академическом отпуске. Его любимым выражением было: «Первые десять лет в институте учиться трудно».
Мероприятие любого празднования, даже день рождения, проходило по принципу складчины. Складывались не только деньги, продукты, спиртное, но и усилия по приготовлению стола пиршества. Витька Овчинников и Сашка Тонков, по причине природной лени участвовать в кулинарном действе не имели никакого желания. Поэтому они появились на два часа позже назначенного срока, с надеждой сразу попасть за стол. Но .. таких «умных» как они оказалось большинство, поэтому вместо стола их погнали на кухню чистить картошку.
После накрытия стола, празднование проходило в своём обычном русле. По незыблемой традиции второй тост был за родителей, коих в те времена свято почитали все. По достижению достаточной степени опьянения к танцевальной части не переходили, во первых потому что девчонок присутствовало катострафически мало, а во вторых, что к ним ещё со школы относились достаточно снисходительно, как к младшим сёстрам.
Зато весьма популярны были игры, скажем в фанты, или лучше в скульптуру. Игра «скульптура» заключалась в том, что из питейного помещения удалялись все, за исключением ведущего и двоих участников. Участники садились рядом на стулья в чинной позе и замирали. Из удалённой братии по одному вызывались новые участники и каждому предлагалось внести изменнения в позы сидящих скульптур. После этого, инициатор изменения, под дружное ржанье присутствующих заменял собой самый несуразный элемент скульптуры им же созданный, а заменённый им элемент становился очень довольным зрителем.
Сигналом к завершению мероприятия служил первый заснувший за столом. Пальму этого первенства неизменно завоёвывал Бобка Бессонов. Он мог даже без возлияния спать в любой позе и при любых децибеллах, чем совершенно не оправдывал свою фамилию. К концу второго курса его даже дисквалифицировали – мол де заснувший Бобка не в счёт, веселье продолжается.
* * *
В два часа ночи упокоился хозяин квартиры и народ начал расходится. Витька с Сашкой взялись проводить девчонок до центра, где легче было поймать такси. По дороге, в чьём-то дворе, им попалась полутораметровая покрышка от заднего колеса трактора «Беларусь». Они восприняли её как подарок судьбы и быстренько усадив девушек в машины принялись катать покрышку по пустому ночному перекрёстку. Мало того, что это был самый центр города и время отнюдь не располагающее к бурному веселью, так и одно из угловых зданий выходяших на перекрёсток воплощало в себе саму серьёзность. Массивный дом коричневого полированного гранита имел два не менее внушительных подъезда выходящих на разные улицы. При одном подъезде висела табличка «Управление милиции», на другом «Управление КГБ».
К катанию покрышки, под весёлый визг и хохот пышущих алкогольной энергией юношей, добавились снежки. Обстреливалось всё, и катящаяся покрышка, и фонари на столбах, и друг другу доставалось. В самый разгар веселья из милицейского подъезда вышел капитан с повязкой дежурого и погразил им пальцем. Ребята в ответном приветствии энергично помахали ему руками. Капитан, видимо каким то образом повлиял на траекторию покрышки и она обессиленно уткнулась в подъезд Государственной безопасности, где разгорячённые юнцы окончательно стали её расстреливать снежками. За застеклённой дверью показалось испуганное и помятое лицо майора с васильковыми петлицами.
Дальнейшее действо произошло уж очень стремительно. Откуда не возьмись подскочил милицейский «воронок» и весёлые ребятишки оказалиь в нем, лежащими животами на грязном полу, со скованными за спиной руками.
Тут следует сделать маленькое пояснение. В 1968 году в милиции ввели новую форму серого или как в народе говорили, мышиного цвета, оснастили дежурные наряды резиновыми дубинками и наручниками, а также ввели оплату за звание. В каждом линейном отделении милиции, кроме помещения временно задержанных, которые в настоящее время именуются «обезьянники», были оборудованы специальные места жёсткого содержания, предназначавшиеся для буйствующих граждан. Они представляли из себя открытый деревянный пенал, в котором задержанный в сидячем положении был прижат в районе локтей массивной пластиной к стене. Некоторую степень свободы имела только голова, но и то, сектор обзора ограничвался частью противоположной стены. В народе упомянутые пеналы получили название «колодки», а побывавшие в них «колодниками».
Все эти новшества придавали сотрудникам Внутренних дел уверенности, энтузиазма и ощущения собственной значимости. Кроме этого, в описываемое время проходила очередная компания по борьбе с пьянством и алкоголизмом.
В ближайшем отделении милиции, куда доставили нарушителей общественного порядка, допрос вёл пожилой дежурный старлей. Документов у ребят не оказалось, а из «оружия» в карманах нашли только ключи от квартир и денежная сумма в размере сорока одной копейки на двоих. Записывая в журнал проишествий Витькины данные офицер зачем-то поинтересовался отчеством его отца.
- Николаевич. – Удивлённо признался Витька.
- А это не твой ли отец, Овчинников Михаил Николаевич, был до 63-го года зам.председателя Горисполкома и курировал в том числе и милицию?
- Мой, а причём здесь отец?
- А при том, что у такого уважаемого человека, сын такой ... такой дебошир и провокатор! Это же надо в государственный праздник совершить нападение на органы Государственной безопасности. В лучшем случае, это просто провокационные действия, совершённые в состоянии алкогольного опьянения. Да вам ребята хороший срок светит по нехорошей статье. – Сгустил тучи старлей.
- Товарищ старший лейтенант, - встрял в диалог Сашка, - так мы же за что выпивали, за Коституцию! За Основной закон, так сказать, и тосты поднимали за Брежнева, за Сталина, за родную партию. А снежки – это элемент празднования, вроде салюта. Вот вы например, неужели после дежурства не поднимите тост за Конституцию СССР?
- Ты малец мне здесь политпросвет не разводи, мы ещё документально не удостоверились в ваших личностях. Значит так, с Овчинникова наручники снять и пусть чешет за паспортом, а Тонкова в колодки, - уже обращаясь к сержанту, приказал дежурный.
Через полчаса в отделение вернулся запыхавшийся Витька со студенческим билетом в руках. Проходя к дежурному он бросил взгляд на колодников ... остановился и начал ржать. Картина действительно была живописной. Справа в пенале сидел заросший щетиной детина с подбитым глазом, чертами лица питекантропа, грязных ботинках, и крыл матом всех ментов до седьмого калена. Слева пожилой мужик с отёкшим лицом, грязными спутанными волосами, порваном плаще, склонённой на бок головой и наколотыми на пальцах перстнями. Его облик дополняли полузакрытые бездумные глаза и открытый рот со свисающей из него длинной слюной. Между ними сидел чистенький, празднично одетый, интеллигентного вида юноша с умными, но испуганными глазками.
- Что, Санёк, тяжела зэковская доля? – Съехидничал Витька.
- Ничего, узнаешь, щас поменяемся местами и я очень не торопясь отправлюсь за докУментом, так сказать дам прочувствовать тебе и долю и волю. Потом поделишься впечатлениями.
Но Витька колодок миновал, оказалось достаточно его подписи в протоколе, удостоверяющем Сашкину личность. После окончания бумажных формальностей в дежурке повисла напряжённая тишина. Три мента, во главе со старлеем, в разных позах развалились на стульях и смотрели на двух восемнадцатилетних испуганных пацанов.
- Куда нам теперь? – Робко спросил Витька.
- Да домой, на фиг, и скажите отцам, чтобы надрали вам задницы ремнём как следует! – Ухмыляясь произнёс дежурный, - террористы хреновы.
Все менты дружно заржали. Ребята, облегчённо вздохнув, тут же попятились к двери. В самом проёме Сашка чуть задержался и осмелев поинтересовался:
- А в институт сообщать не будете?
- Ты чё, малый, краёв не видишь, в колодки опять захотел, или в Контору на правИло? – От возмущения переходя на феню заорал вскочивший старлей. Но от ребят уже и след простыл.
* * *
Вызов в деканат последовал через неделю. Светило республиканского машиностроения, автор множества книг, профессор, доктор технических наук, декан Леопольдас Кумпикас давно привык к большому отсеву студентов на своём факультете. Объяснение было простое – лёгкость поступления, всего три человека на место, и трудность обучения. Через пять лет институт заканчивали только 30% поступивших. Отсев же из-за нарушения дисциплины или общественного порядка был совсем не большой, практически единичный. А тут ещё ... ребятишки замахнулись на покой самого грозного ведомства, к которому профессор особой любви не питал. И в его семье, каунасских интеллигентов четвёртого поколения, были репрессированные и ссыльные. Поэтому он сам решил взлянуть на этих смельчаков.
Перед деканом стояли, виновато вперив глаза в пол, два юнца, переминавшиеся с ноги на ногу. Они уже десять минут убеждали профессора, как они всё осознали и сделали выводы. И какую невосполнимую потерю может понести машиностроение, лишившись двух таких талантливых, почти готовых специалистов.
- Значит так, уважаемые, хотя даже ваша успеваемость желает намного лучшего, дам вам маленький шанс – пусть всё решит педсовет факультета. Поэтому готовьте характеристики, комсомольские в том числе.
* * *
На собрании присутствовала курсовой куратор от администрации - аспирантка Гражина и незнакомый, средних лет мужчина в строгом тёмно-сером костюме в лице которого некоторым присутствующим проглядывались знакомые черты. Он то и держал всех собравшихся в каком-то напряжении.
Виновники у доски, сухими, протоколными фразами, изложили суть проишествия. Аудитория внимательно и серьёзно всё выслушала. Решалась дальнейшая судьба их однокурсников, а для большинства и одноклассников. Некоторые чувствовали свою косвенную вину - празновали то все вместе, а влипли в проблему только двое.
- А где вас мусора загребли, - полюбопытствовал сидящий за первой партой Валерка Максименко.
- На углу Лайсвес и Ленина, два квартала от сюда, - пояснил Витька и для убедительности ткнул большим пальцем правой руки себе за спину.
- Мать, перемать! - Взвыл Сашка, стоящий рядом, которому палец попал прямо в глаз.
До этого перенапряжённая аудитория взорвалась диким хохотом. Хохот переходил в стоны и икания, и не прекращался минут десять. В аудиторию заглянул продекан Пакнис, узнать, всё ли в порядке, но увидев смеющимся даже человека в сером костюме, тут же ретировался. Когда присутствуюшие, вытирая слёзы и вылезая из-под парт, немного успокоились, у доски появилась Галка Облог, золотая медалистка бывшего 10 «Б». В группе она была комсоргом.
- Ребята, а сейчас серьёзно, - начала она – нам нужно выразить своё отношение к проишествию, кто что предлагает?
- К чему отношение, - не унимался зал, переходя от хихиканья к гомерическому хохоту, – к Сашкиному глазу или к Витькиному пальцу?
- Товарищи! – Галюнин голос звучал уж очень серьёзно и аудитория начала опять успокаиваться, - вы знаете, что грозит Овчинникову и Тонкову? Исключение из института, а весной армия, и это в том случае, если не будет претензий от пострадавшей стороны.
- Пострадавшая сторона, это сильно сказано, - подал голос мужчина в строгом костюме и вышел к доске, - скорее свидетельствующая сторона. Я представляю Каунасское управление Госбезопасности, курирую ваш институт и прибыл удостоверитья в обстановке и настроениях. Могу констатировать, что обстановка здоровая, позитивная. Поэтому у нас претензий к нарушителям порядка нет. А к коллективу частный совет – возьмите ребят на поруки, по моему они того стоят.
- А вы не Виктор Александрович, папа нашей одноклассницы Любы Селяниновой? – Прорезался наконец голос у Валерки Городничева.
- Ну вот, ребята, моё инкогнито и раскрыто. Кстати от Любы вам привет, она сейчас учится на легкопроме, вашего же института. До свидания. – С этими словами представитель грозной организации покинул аудиторию.
По тексту рождённого совместными усилиями документа выходило, что Овчинникова и Тонкова за широкую общественно-политическую деятельность, выдающиеся успехи в учёбе, безмерное уважение и любовь коллектива, безупречную нравственность и комсомольскую преданность делу партии Ленина, ну ... как минимум следовало наградить высокой правительственной наградой. Голосовали – единогласно, против, воздержавшихся нет. Все как один ещё захотели подписать этот документ, но оказалось что достаточно автографов Галюни и Гражины.
Утверждавший Ходатайство Комитет комсомола факультета очень заинтересовался столь выдающимися личностями, пожелал их увидеть и даже предложил выдвинуть на передовые позиции идеологического фронта. От чего наши герои скромно отказались, сославшись на большую занятость и семейные обстоятельства.
Педсовет факультета, во главе с деканом, был очень удивлён полученному документу.
- И что, даже выговора не объявили? – Недоумевал Кумпикас, - а мы при подготовке педсовета рассматривали для дебоширов если не исключение, то как минимум перевод на полгода из студентов в кандидаты, а тут по вашим материалам надо сразу повышенную стипендию им давать.
- Так решил коллектив и комитет комсомола поддержал, - виновато потупясь оправдывалась Гражина, - кстати соответствующие органы к ним никаких претензий не имеют.
- Значит так, - голос декана посуровел, - откладываем решение этого вопроса на пол-года, до летней сессии, так сказать с испытательным сроком. А вам, Гражина, всё это время с наших удальцов глаз не спускать.
Победу студенческого здравого смысла над преподовательской косностью, торжество разума и справедливости над милицейским произволом, а главное - неизбежность грядущего диплома, мужская часть группы обмывала в популярнейшем тогда в городе пивном баре «Рамбинас». Происходило это на следующий же день после педсовета и естественно в учебное время ...
Вильнюс, 9 сентября 2014 года.