Сегодня я узнал, что меня нет. Правда, понял я это только к девяти вечера. А потом оказалось, что я есть. Ну да, обо всем по порядку...
Мне было хорошо. Я лежал в шезлонге, потягивал через трубочку холодную "Маргариту". Море с тихим шелестом накатывало на полуденный берег. Бриз шевелил волосы. Под бело-красным парусом на волнах качалась яхта. Игорь махал рукой, пытаясь закрепить грот. Катя держала меня за руку, и улыбалась из соседнего кресла. Её золотистое лицо светилось. Я чувствовал в руке пару волосинок бороды Всевышнего...
И тут ДЗИИИИИНЬ !!!
Я нащупал стоящий на полу будильник и ударил его по неугомонной голове. Он замолк. Так то лучше. Потянулся. Вставать не хотелось. Хотелось обратно. Я повернулся на бок, попробовал как в детстве сложить лодочкой ладони под голову, и заснуть. Но поздно, сон исчез. Придется вставать. Еще раз потянувшись, кулаками потер глаза. Они открылись. Я откинул одеяло, и сел на постели. Попробовал нащупать ногами тапочки, но их не оказалось на привычном месте. День начался не так. Протопав босиком к ванной, включил свет, и подошел к зеркалу. Оттуда на меня пялилась хмурая унылая морда, с большими серыми глазами.
- Здравствуй, - сказал я.
- Здравствуй, - ответила морда.
В зеркале было не моё лицо. Это было лицо закипающего человека. Оно меня напугало. Я пошел в душ. Вода была холоднее обычного. Хотя я и крутил краники изо всех сил, стараясь подобрать нужную температуру, но сделать этого так и не смог. Утро продолжало портиться. После душа, стараясь не смотреть в зеркало, быстро вытерся большим махровым полотенцем, и на кухню. Чашечка кофе, бутерброд. Обычный завтрак перед работой. Вот только кофе в жестяной банке с надписью "Илли" не оказалось, сыр заплесневел, а колбаса выглядела пунцовой. Пришлось одеться, и идти голодным. На ходу у меня от злости аж зубы заскрипели, и свело скулы. Не ожидал.
Не люблю толпу. Меня раздражают толкающиеся люди. Поэтому в метро, я прижимаюсь спиной к стене вагона, и опускаю в книгу глаза. Стараюсь прожить тридцать томительных минут с пользой. Войдя в вагон, я забился в самый дальний угол. Было тесно. Двери захлопнулись и поезд отправился. Люди как болванки на конвейере, по непонятному закону появляются и исчезают. Холодные безразличные лица, активно работающие плечи и локти. Ежесекундная борьба за выживание. Нащупав лопатками плоскость, я достал из кармана томик писателя со смешной фамилией, и открыл рассказ. Начинался он словами "Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил...". Когда я углубился в чтение, и дошел до слов " - Сильней, Грегор! Ну-ка, поднатужься...", то почувствовал что в живот мне упирается чей-то локоть. Народу в вагоне уже было под завязку. Подняв глаза, я обнаружил что к локтю прилагалась большая рыжая баба, вцепившаяся руками в большую черную сумку. Она прижимала её к себе так, словно это была её последняя надежда на семейное счастье. Размер сумки говорил о том, что там помимо косметички находится парочка бутербродов, утюг, килограмма два картошки, туфли в ремонт, пачка стирального порошка, и старый зонтик. Я постарался незаметно избавиться от пригвоздившего меня сустава, но в этот момент в вагон, после схлынувшего на остановке потока вышедших, ворвалось цунами вошедших. Локоть со страшной силой вдавился мне в солнечное сплетение, и вплоть до своей остановки, мне изо всех сил пришлось напрягать мышцы пресса, чтобы хоть как-то выжить. Хотелось крикнуть, что если она сейчас же не уберет своё неугомонное сочленение между плечом и предплечьем, то я выломаю его вместе с рукой, и засуну ей в пасть так глубоко, что дышать она сможет только через глазные яблоки. Но я не мог этого сделать. Я правильно воспитан, и даже попросить её убрать локоть я не мог. Это же невежливо...
Рабочий день по заведенной традиции начался с разговоров в курилке. Подробно обсудив вчерашний футбол, затягиваясь Кэмелом, Стас небрежно достал фирменную фразу:
- Игорёк, выручай!
- Сколько?
- Двадцать. Получу зарплату - всё отдам.
Зарплата будет через пару недель, и он не вернет. Это первая двадцатка в этом месяце, и двадцать третья с начала года. Стаса понять можно, ему каждый месяц платить кредит за машину. Красную Мазду 3. Бензин, четыре цилиндра, 105 лошадиных сил, механика. Не Бог весть что, но для менеджера такой паршивой паршивой фирмы как наша - мечта. Кстати, он уже полгода катается, а меня ещё ни разу не подвез. Может намекнуть, что пора отдавать? Сроков было сорок сороков, но он же приятель, а их не выбирают, и им прощают все неудобства. Они пристают к тебе как ракушки к днищу корабля, и ты обречен плыть вместе с ними, даже если они мешают. Да ладно, потерплю. Тело обзавелось ещё и нахмуренными бровями.
Выйдя после работы из офиса набрал с мобилки Катю. Она у меня бухгалтер. Очень правильная и строгая. Иногда даже слишком. Ей надо, чтобы все было четко. Порой мне кажется, что она секс позволяет себе только тогда, когда он не мешает готовить квартальный отчет. Или что хуже того, боюсь она считает фрикции. Пятьсот раз, и вот он оргазм. Получите, распишитесь. Она в каком-то руководстве вычитала, что среднестатистический оргазм среднестатистической женщиной достигается через пятьсот движений, и в это верит. Она ведь привыкла доверять документации.
- Алло, Катюша. Вечером встретимся?
- Извини, но нет.
- Почему?
- Ты что, не можешь запомнить? Сейчас начало месяца, я составляю отчеты.
- Ах да, извини. Может завтра?
- До двадцатых чисел никак не получится.
- Может в воскресенье?
- Ты глухой? Пока.
В трубке раздались монотонные гудки. Иногда хочется ей сказать, что она мне нравится, что я хотел бы все время проводить с ней. Иногда выдохнуть, что она делает мне больно. Но я же мужчина, я не могу. Это признак слабости. Поэтому к сведенным скулам, скрипящим зубам и нахмуренным бровям, добавились сжатые губы. И я пошел в бар.
Официант приносит пиво. Оно разбавлено. Я заказал дорогое, а его разбавили. Я сижу один. Люди за другими столиками разговаривают, курят сигареты, смеются, а я один. Мне кажется что всем заметно, что я один, и всем плевать. Но не на то, что я один, а на меня как человека с руками и ногами и даже головой. Особенно на меня плевать официанту. Вон он стоит у входа. Большой красивый, в белой рубашке и франтоватой бабочке. Стоит поставив ногу на носок и улыбаясь, что-то говорит на ухо низенькой официантке. Та смеется. Им хорошо. Им всем хорошо, они есть, а меня нет. Меня и вправду нет. А раз меня нет, то мне ничего не будет, если я подзову официанта, а когда он подойдет скажу ему, что пиво разбавлено. Он начнет кричать, что это ложь, и этого не может быть, а я изо всех сил заеду ему головой в нос. Хлынет кровища. Затем я добавлю правым локтем ему в ухо, а в конце надену его живот на своё левое колено. После я возьму такси, и поеду к дому Игоря. Тихо подойду к ночующей во дворе Мазде. Открою бензобак, и сунув туда оторванный рукав от своей рубашки чиркну спичкой. Сяду подальше на детской площадке, и буду наблюдать как среди ночи из подъездов начнут выбегать жильцы, как будет суетится Игорь, пытаясь землей затушить двухметровый костер, как приедут пожарные, и утопят в потоках пены черный, похожий на скелет остов машины. С чувством исполненной справедливости, я отправлюсь к Кате. Наберу на домофоне номер её квартиры, и когда она спросонья спросит кто там, скажу, что это человек который очень долго любил стерву, в надежде что из гадкой жабы проклюнется лебедь, но так этого и не дождался. И что ей лучше умереть, потому что таких людей как она мать природа рожать не должна. Потому что если все тетки будут такими згоистками, то род людской прервется. А это вообще-то против матушки природы. А потом я...
Но конечно всё это я никогда не скажу и никогда не сделаю. Потому что я замечателно воспитан. До такой степени, что меня как бы и нет, а мое воспитание - есть.
Я отхлебнул пива. На часах было девять. Пиво было похоже на мочу.
- Эй, официант. Иди ка сюда. Почему у тебя сука пиво разбавлено? Вот тебе сука... Получай...
Я есть.