Тяжело раненый в боях с французами донской казак Егорий Комарсков вместе с такими же заслуженными израненными вояками был отпущен царём-победителем из армии домой прямо в Париже.
- Поезжай к родителям своим, - сказал ему старший командир, граф Мануйловский, вручая последнюю награду. – Передай от меня привет батюшке-атаману и матушке твоей любезной.
Поклонился достойно геройский воин Его Сиятельству, но ничего не ответил.
Обиженный и оскорблённый благонравными родителями, которые в письмах своих к нему не позволяли сыну взять в жёны любимую Мадлен, Егорий домой не вернулся. Уехал в неизвестном направлении.
Обнаружился он, спустя десять лет, в Ганновере.
Прибился к тамошнему казачьему поселению.
Совсем он уж был не бравый рубака.
Узнав его историю, принял парня к себе в семью староста поселения Иван Иванович Потешников. У него была дочь Малина. .
Полюбили Егорий и Малина друг друга, собирались пожениться. Но случился в поселении пожар, и почти все усадьбы погорели, хотя дома строились из камня.
Погибли родители Малины. Но траур трауром, а жить-то надо. Поженились казак с казачкой, вырыли землянку.
Но Егорий всё болел, и постройка нового дома затянулась.
Малинка одного за другим шестерых ребят родила.
Живут они в землянке. Помочь некому, потому что соседи сами с трудом строятся. Но живут те всё же богаче Комарсковых. И живность приплод неплохой давала, и на погорелище новые деревья заплодоносили.
А у Комарсковых кабаны огород потоптали, потому что забор новый не удосужились поднять.
И всё же трудились они, не покладая рук.
Редко когда на столе у них хлеб бывал. Всё больше лесные да озёрные дары.
Узнал о бедственном положении поселения правитель тех мест. Но не поверилось ему, что в его благословенном краю народ так тяжко живёт.
Решил проверить, а заодно и прознать, добрые ли там люди или злые?
Запрягли карету. Сел правитель в неё вместе с маленьким сыном в бархате да в шелках, а вышел неподалёку от поселения в нищенских обносках с посохом. И семилетний хлопчик был одет не лучше. Забавляла его эта игра, и он в точности следовал указаниям своего папаши.
- Подайте милостыньку бедному мальчику… Пожалуйста, дайте хлебушка и водички попить.
- Пожалейте сироту и его несчастного отца. Три дня крошки во рту не было, - подпевал правитель, у которого в желудке ещё не утряслось мясо по-ганноверски. И ганноверские сосиски подавали знак, что он малость переел.
В один дом постучали. Ничего, пожалели: выдали через окошко чёрствую горбушку.
В другом ласково ответили, что сами уже сутки постятся.
В третий и стучать бесполезно оказалось: никто на зов не вышел.
В четвёртый впустили. Хозяева были приветливы и усадили незваных гостей у порога.
Сами как раз трапезничали. На блюде перед хозяином стоял запечённый окорок в каком-то сиропе, и глава глубокомысленно разрезал его согласно семейному статусу. Себе – здоровый кусман. Сыну-здоровяку, наибольшему работнику – столько же, сколько себе. Своей и его женам половину от собственной доли. А пятерым детям и того меньше.
Потом распределил тушёные овощи в той же пропорции.
Ну, хлеб как бы поровну вышел.
Дали немного хлеба, обмакнув его в юшку из-под овощей, и нищим.
- А мясца немножко не дадите? – умоляющим голосом попросил старый странник.
- Хоть малюсенький-малюсенький кусочек, - малыш-«нищий» показал мизинчик.
- Эк, чего захотели! Мясца им. Знал бы, что наглые такие, так и хлеба бы не подал. Пошли вон!
Просители низко поклонились, положили в котомки подношение и вышли.
Так почти весь посёлок обошли. Нигде им от души не пожертвовали.
Постучали в дом Комарсковых.
В тот день у них был праздник. Малина продала свою пробу-рукоделье и удачно. Дали ей полбуханки ржаного хлеба и жменю крупы. Да Егорий в озерце-луже выловил пяток рыбёшек размером с пол-ладони.
Наварили, счастливые, супу. Малинка уже налила мизерные мисочки супика. Четверть от полбуханки хлеба нарезала на кусочки.
- Кто там? Входите, не заперто.
Вошли «нищие».
- Простите наше вторжение, - начал было по-учёному правитель, но спохватился вовремя:
Они странники дальнего следования, мол. Ноги истёрли, спина не гнётся у старика, а малыш вообще из последних сил дышит. Никто не подаёт, и даже вода в ручье высыхает при их приближении.
Егорий и его жена посочувствовали сострадательно. Усадили за стол. Подвинули свои мисочки и кусочки страдальцам. Девятилетний Дрон, видя, как уписывает мальчонка тёплую воду с разварившейся рыбой в чешуе и полусварившейся крупой, пододвинул и свою мисочку ровеснику-нищему:
- Бедный мальчик, у тебя, наверное, нет мамы, которая порой заменит хлеб своими молитвами о тебе. Ешь из моей миски, мне не жалко.
Иоганн фон Персенфейрт в отличие от папаши не ел с утра ничего. Он был слишком занят игрой в солдатики.
Бараний бок в луковой подливе с взбитыми перепелиными яйцами остался без малейшего внимания. Так же, как и бараньи языки, замаринованные в белом соусе со сливами.
Не пил принц Иоганн и энергетических напитков из овощей, фруктов и выжимок целебных трав.
Не закусывал марципанами, орехами и сливочной помадкой, которую изобрела его кормилица Гертруда.
Он с упоением ел теперь супик из крупы и рыбки (наподобие нашей тюльки или кильки), а крошки деревенского хлеба казались ему пирожными.
Иоганн был одним из целой кучи отпрысков правителей. Но этот мальчишка больше остальных умилял своего родителя.
Принц, конечно, сильно беспокоился за юный желудок сынульки.
- Мечи пореже, - шепнул он ему в самое ушко.
- Вкусно, папенька, это вам не крем-брюле, - отвечал отчаянно жующий отпрыск.
И такая тоска по вкусной и здоровой пище была в его взгляде, что второй после Дрона, восьмилетний Иван отложил ложку и спросил:
- Скиталец, я не могу есть, когда ты так голоден. Хочешь, я оставлю тебе и свою похлёбку?
- Угу, - благодарно мотнул головой тот. – Когда я ещё такой вкуснятины отведаю?
И слопал половиночку порции Ванюшки.
Сам правитель ел с трудом, делая вид, что ему очень неловко отнимать кусок хлеба в нищенском доме.
От этого увещевания супругов становились ещё настойчивее. И он проглотил жуткое пойло, слегка скривив правый глаз.
- Господи, Боже мой, благодарю тебя за эту пищу, - правитель опустился на колени и склонил голову, чтобы хозяева не видели его позывов обнять ночной горшок.
Впрочем, в этом доме такового никогда и не было. То ли дело за огородами на свежем ветерке, а?..
Неожиданно маленького Иоганна сморил сон.
Дарьюшка, семилетняя черноглазая красавица, вскочила со своего места (теперь можно: супик благополучно осел внутри, а крошки хлеба ещё тщательно проворачивались языком), погладила уснувшего на кривом стульчике мальчишку:
- Проснись, пойдём, я положу тебя на свою кроватку, тебе будет там очень удобно.
Девочка отвела Иоганна, как можно было предположить грязнейшего и вшивейшего, в убогую постельку в тёмном углу. Дарья, конечно же, не наевшаяся пустой похлёбкой, вдруг перестала мечтать о хлебе с маслом и озаботилась несчастным странником.
Девочка попыталась взбить соломенный матрас, подоткнуть одеяло…
«Измученный нелегкими и продолжительными походами, голодом и холодом» во сне довольно засопел.
Даша заплакала от сострадания.
К ней подошла сестрёнка Василиса.
- Нянька, а нянька, - так звала шестилетняя старшую. – Ты же обещала мне косы расчесать.
- Васька! Как тебе не стыдно! Нам хорошо, мы богатые: дом есть, яблоки, вон, скоро менять на рожь будем, я тебе свою юбку отдам…
- Ага… Там три дырки, и оборка оторвана.
- Я её всего ничего носила, подумаешь, дырки! Ладно, потом расчешу. Посмотри, как сладко спит этот мальчик в моей кроватке. Наверное, он всегда ложится на голой земле…
Шестилетний Спирка, близнец Васьки, ни о ком не заботился. Отведав редкостного лакомства – супцу с хлебцом, он и сам малость забылся в сладком сне.
Малина обтёрла руки старца и принесла ведёрко с водой омыть ему ноги.
Правитель смутился:
- Нет, не надо так унижаться…
Хозяйка гордо вскинула свою красивую голову:
- Унижаться?! Я неграмотная, путник, не разумею искусству чтения. Но отец мой зело грамотен был, у дьячка обучался цельный год. А дьяк ему книгу верную читал… Библия зовётся, Евангелие там есть… Нашему Господу Иисусу, когда он ещё на небо не взошёл, куда более меня важнеющие госпожи ноги омывали… И заповедовал нам Иисус любовь к ближнему.
Малина омыла ноги «нищему» (он успел, конечно, их изрядно запачкать), дивясь тому, что нет на подошвах и пальцах его ни малейших следов мозолей. Нежна и бела была кожа старца. Но, видно, Бог дал ему этакое за страдания.
- Съел я вашу пищу, - покачал головой гость. – Как же сами-то вы?..
- Не заботься, - сказал Егорий. – Протянем! Вот крепнуть понемногу стал, а то всё болел и болел, раны не затягивались. Не переживай за нас, нам легче, чем тебе. Жена редьки натрёт с солью…
- А соль-то дорога. Ох, как дорога…
- Повезло нам, странник. Малинка моя случилась на дороге, когда воз торговца опрокинулся. Он один, а товару – тьма. Подмогла супружница, а он ей сольцы в фартук отсыпал. Так что и вам с мальцом на путь-дорожку дадим.
- Неужто не пожалеешь?
- Да воздастся и нам, и вам. Я казак донской, старче. А казаки, хоть и бывают жаднюгами, да случай тот редкий. Не уважают у нас на Дону скупердяев. Не заслуживают они царствия небесного.
А что у нас той жизни на земле? Грош цена, хотя…
- Хотя?..
- И здесь пожить охота, дружище.
- Да здесь-то поболе, чем там, а?
- И в том ты прав. Только я всё равно Бога боюсь. Да не хочешь ли и ты вздремнуть?
- Не спится мне, хозяин. Вот посижу, пока сынок забылся…
- Сиди, сиди, только извиняй, мне-то отдыхать – враз всё потерять.
- Да у тебя ж и терять нечего! Стены, стол, лавки…
- А не скажи! Огород, поди, пару лет плодов не давал, а мы не сдавались…
- И что?
- Таки соберём урожай в этом году.
- Давно ль по-нашенски лопотать научился?
- Как только, так сразу. Много в пути пребывал: и по-голландски ведаю, и по-французски, по-польски разумею…
- К языкам, значит, способен?
- И к языкам, друже, и к другим наукам склонен был, да вот жизнь так сложилась.
- Чей сын?
- Дорогих родителев. Антонида Стефоновна, матушка, дочерь атаманская. Батюшка, Евсей Карпович, сам атаман станичный. Грамоте в Московии обучались, да и меня на обучение отправляли.
- Арифметику ведаешь?
- Учен был.
- М-да…
- Отдыхай, старче, я в овчарню пошёл.
- Овец имеешь?
- Ха-ха! Овец!.. Увы. Мы так сараюшко называем, потому что дал нам Бог овечечку малую. Приблудилась горемыка на ярманке, куда мы неделю назад ездили с сынком спрос на рабочую силу узнать. Хозяин не нашёлся, а что ж добру пропадать?
- Толста овца?
- Мала совсем. Да мы её и за пищу-то не считаем. Детвора дружится. Вот шерсти у неё – жуть! Чулками обеспечит.
Вышел хозяин в «овчарню».
Правитель хмуро смотрел в стену и что-то соображал…
Через два дня к «усадьбе» Комарсковых подъехала герцогская карета. Из неё вышел правитель в соответствующей одёжке и с коронкой этакой на голове. Ручки-ножки, конечное дело, вымыты и приведены в полный маникюр.
Иоганчик тоже в полном прикиде. Радостный от предвкушения встречи с понравившейся ему Дашенькой он вприпрыжку вбежал в землянку.
Привлечённые шумом герцогского выезда Малина и Егорий бросились одеваться, так как было раннее утро. Гости, как снег на голову.
- Доброго утреца, как почивали? – спросил принц-правитель, стоя в окружении свиты.
Егорий был далеко не дурак и сразу же признал «странствующих нищих».
- На колени, болван! –крикнул один из прихлебателей.
- А чего ж, и на колени могём встать, но только для Бога, - произнёс Егорий.
И всего лишь поклонился почтительно «бывшему нищему».
- Снова надумали посетить нас, ваше странствующее высочество?
- Угадал?
- А то? Шутковать изволили?
- Ты!.. – замахнулся на казака тот же «защитник власти».
- Изыди, сатана! – прикрикнул на него правитель. – Сгинь, гадюка!
Ну, выскочил парень из землянки весь в пене.
Малина в негодовании: мыть ноги страннику Божьему она за честь почитала, а чтобы аристократу могущественному? Тьфу, она готова была искать мыло и верёвку, чтобы благородно удалиться от позора. Но дети! Те, которые цветы жизни, не смотря на то, что их «порой нечем поливать».
Оскорблённая женщина схватила ведро и резко выскочила из землянки, подарив принцу уничтожающий взгляд..
А вот Дашка ничего не поняла, она подошла к Иоганну и протянула:
- Какой ты кра-а-асивый… Будем с тобой жениться?
- Ага, - с готовностью ответил паренёк и на правах будущего мужа чмокнул её в веснушки.
Дашка не смутилась, хотя и увидела, как Васька сделала лицо типа «А я вот всё маме расскажу!».
Девочка церемонно усадила Иоганчика на лавку и предложила ему варёную редьку.
Принц - герцог превозносил доброту Комарсковых. Он предлагал все лучшие должности при дворе. Казачья семья высказала желание жить на воле. Дрону, Ивашке и самому младшенькому Алёшке сулился пажеский статус. Но, увы, «неблагодарные» папа с мамой прочили отпрыскам, если и не лихую военную удаль с саблей и пистолетом в крепких руках, то незавидную долю «орать за сохою на собственном полюшке и взращивать флору и фауну».
Чего только не предлагал поражённый добротой и зрелыми настроениями Комарсковых герцог! Ордена и медали, бочки с золотом, погоны и титулы.
- Ни к чему нам всё это, - такой был ответ.
Тогда без спросу выстроили им каменный дом и наполнили его добротной мебелью. В закрома бросили… А, чего только туда не бросили! Как и в платяные, и бельевые шкафы, в посудный буфет.
Медики принца-герцога излечили Егория от всех недугов.
С достоинством благодарили правителя казаки.
Позже Дрон и Ивашка с папенькой, ещё совсем нестарым удальцом, схватились с недругами благодетеля и были покрыты славой и осыпаны наградами.
У Малинки появилось ещё трое ребятишек, и крёстной одной из дочек, Евлампии, стала престарелая сестрица правителя.
Но что самое потрясающее, Дашка-то вышла замуж за Иоганна. И хоть не он, так уж получилось, унаследовал трон отца, юные супруги были счастливы и богаты. Пришло время и уплыли они за океан осваивать американские земли.
Ушедший на покой старый правитель велел своему сыну Отто, занявшему престол, помнить о добрых сердцах Егория и Малины, жаловать их детей и внуков.
Новый государь после смерти родителя забыл о его наказе.
Но казачья семья была даже рада этому.
Малина, гордая и работящая, Егорий, имевший сильные руки, здравый смысл и желание трудиться для многочисленной семьи, взрослые парни Дрон, Иван, Спиридон, Алексей не желали подачек от глупого и жадного наследника.
Собственный труд сделал их состоятельными и уважаемыми людьми.
Егорий давно уже стал старостой поселения.
И его мудрость многие каменные сердца сделала живыми, добрыми.