Василий Прокопьевич, маленький бородатый старичок, работающий ночным сторожем в конторе, шел по поселковой улице, держась рукой за живот. В животе у него неприятно урчало и болело. Причиной желудочно-кишечного расстройства, в чем Прокопыч нисколько не сомневался, была бражка, которой его угостил Колька-тракторист, зашедший этой ночью к Прокопычу в контору.
До дома оставалось еще далеко, и Прокопыч почувствовал, что дойти не успеет. Зарослей крапивы поблизости не наблюдалось, высокие заборы огородов, тянувшие вдоль дороги, Прокопычу было не одолеть, а осрамиться на старости лет тоже не хотелось – мало ли кто мог появиться неожиданно на дороге или выйти из ворот. Внимание Прокопыча привлек большой деревянный ящик, который валялся на обочине дороги. Около ящика паслись гуси. Спугнув гусей, Прокопыч подбежал к ящику, по-молодецки сиганул в него и, сняв штаны, присел. Мимо кто-то протарахтел на мотоцикле.
Минут через пять, почувствовав облегчение, Прокопыч собрался уже было встать, но услышал чьи-то шаги. Сквозь щель в ящике он разглядел идущую по дороге свою соседку Авдотью. А на встречу ей шла бабка Куприяниха, любительница посплетничать да почесать языком. И как назло остановились они прямо напротив ящика, в котором сидел Прокопыч. Прокопыч пригнулся и замер. Куприяниха же с Адотьей завязали разговор.
«Эх, надо было сразу вылезти. Сказал бы, что, мол, ящик разбираю на доски – изгородь починить, - сидя ругал себя Прокопыч, переваливаясь с ноги на ногу. – А то теперь вроде получается, что подслушивал. Вот чертова баба целый час языком молотит!»
Ноги у него затекли, но вылезать из своего укрытия Прокопыч не решался. «А то ведь насочиняет потом какую-нибудь гадость, - думал он. – Вон про Петра, своего соседа, набрехала на прошлой неделе: вроде как Петруха подсматривал в окно, когда она в бане мылась. На черта она ему старая сдалась бы! У него своя баба – молодая, раскрасавица! Шел он домой огородами, пьяный, заплутал впотьмах – вот и заглянул в первое попавшее окно. Господи, хоть бы машина какая проехала – глядишь, разошлись бы. И эта стоит уши развесила, слушает не наслушается! Сесть на задницу, что ли, так перемажусь весь в дерьме. О Господи!» Прокопыч почувствовал резкую боль в животе, и в тоже время правую ногу свело судорогой.
- У-у-у! – завалившись на бок, взвыл Прокопыч.
- Что это? – перекрестившись, спросила Авдотья. – Никак волк воет. Днем-то?
- Слышь, чего я тебе говорю: вчера у Митрофановых поросенок пропал. Волки это, мужики говорят. В лесу жрать-то нечего стало, всю живность перестреляли, перетравили – вот они и шастают по поселку днем и ночью.
«Ну, я вам сейчас покажу!» - обрадовался Прокопыч и, набрав в себя побольше воздуха, завыл по-волчьи, громко и протяжно – не даром когда-то с ружьишком по тайге бегал.
Куприяниху с Авдотьей как ветром сдуло, только сетка с хлебом осталась лежать на дороге.
Прокопыч, кряхтя и постанывая, вылез из ящика. Оглянувшись по сторонам, он, с трудом переставляя затекшие ноги, вышел на дорогу и направился дальше, к дому. Вскоре навстречу ему показались местные мужики с ружьями наперевес. Сзади них семенила Куприяниха.
- Ты, дед, волка тут, случаем, не видал? – спросили мужики, когда поравнялись с Прокопычем
- Видал. Выскочил вон из того ящика, ощерился на меня, зарычал, а потом как махнет через забор. Эх, ружьишка при мне не было!
- Ну, Прокопыч, наложил ты в штаны, однако.
- Это я-то? Да вот, помню…
Мужики, не дослушав Покопыча, направились к ящику. Минут десять они чесали в затылках, заглядывая в ящик, переговариваясь.
- Это он поросятины обожрался митрофановской. Точно вам говорю. Они, Митрофановы, в корм поросятам какую-то лекарству добавляют, чтоб росли быстрее. А для организма эта лекарства вредная. Вот его и пронесло, волка-то! – тараторила Куприяниха.
После этого случая бабка Куприяниха уверяла всех, что видела громадного серого хищника на своем огороде, и жители поселка еще с месяц с опаской выходили из дома, а мужики держали наготове ружья.
Один лишь Прокопыч все это время безбоязненно ходил по поселку.