Глава двенадцатая
КИТАЙСКИЕ ЗАМОРОЧКИ
Заскучал Алексей Васильевич по сестрицам, захотелось ему увидеть и мельницу, и Бойгу.
- Чувствую, Иши, если не отправлюсь сейчас повидаться с родными, то больше никогда не увижу их.
- Тоска, что ли, в сердце запала?
- Она, злодейка.
- Не ходок я уже, Лёшка. А одного тебя отпускать не хочу, ты тоже немолод, друг.
- Глупости, я полон сил и чувствую себя на двадцать лет моложе.
- А ты вернёшься?
Алексей молчал. Иши повторил:
- Ты вернёшься ко мне?
- Знаешь, отец, у меня нет ответа на этот вопрос.
- Бросаешь, значит.
Усташев возмутился:
- Ты бредишь! Как могу я бросить старика, не однажды спасшего мне жизнь, столько раз рисковавшего ради меня. Здесь другое…
Иши отдыхал на циновке под раскидистой магнолией. При этих словах друга он вскочил с былой лёгкостью, подошёл, обнял:
- Говори, что на душе у тебя.
Алёша не успел ответить. На ложе, с которого только что поднялся старик, с шумом упала ящерица размером с голубя. Она оторвала брюшко от циновки и с бешеной скоростью понеслась по саду. На том месте, где она приземлилась, осталось пятно ядовито-зелёного цвета.
Тёмная кожа индийца стала матово-серой, ноги подкосились. Храбрец Иши никогда не говорил об этом, но он очень боялся смерти, так как любил жить, свои приключения и воспоминания, боялся оставить «молодого сынка» без должного присмотра.
Если бы не тон и слова друга, Иши бы остался лежать, и Джума, так называли в этих местах смертоносную ящерицу, упала ему на грудь или живот. Выбрасываемый при резком соприкосновении из её тела яд вызвал бы мучительную гибель несчастного.
Алексей, сам донельзя перепуганный, прижал седую голову к своему плечу и тихо произнёс:
- Вот и я имел в виду нечто подобное. Кажется мне, что здесь ли, в дороге ли ждёт меня смертельная опасность. Я как будто другой мир вижу. Поймёшь ли ты меня…
Иши понимал, как никто, особенно сейчас.
И отпуская Алёшу в долгий путь, может, последний, благословлял его и по-христиански, и по-индуски, и по-магометански, долго плакал без слёз и стенаний.
- Поберегите старика, мистер Гудвин, - попросил Алексей Васильевич любезного хозяина.
- И говорить об этом незачем. Разве вы можете усомниться в том, что он всегда будет сыт, обогрет?
- Простите…
- Дайте я обниму вас, мистер Усташев. Видит Бог, и мне не хочется расставаться с вами даже ненадолго. Возвращайтесь быстрее.
- Как Господь усмотрит. Прощайте.
- До свиданья.
Мистер Гудвин владел лёгкой коляской с кобылкой Кэтти. До сих пор она его вполне устраивала. Но за несколько последних лет Джеймс очень сильно растолстел. И несчастная Кэтти просто отказывалась его возить. Нужно было покупать новую коляску и лошадок покрупнее.
Уход Алексея совпал с днём ангела супруги друга, которая была, как и муж, живописцем. В настоящее время они жили и трудились над этюдами в деревне, расположенной на середине намеченного пути.
Не привык Алексей Васильевич ездить, но отказаться выполнить просьбу хозяина, дружески расположенного к нему, передать в подарок миссис Элизабет Кэтти с коляской, не смог.
Два дня добирался Усташев до деревенского поместья. Настроение было мрачноватым: не любил он отвечать за чужое имущество, да и трястись в коляске не по вкусу пришлось.
Зато потом, когда понесли его вперёд собственные ноги, настроение путешественника резко изменилось.
Не было изнуряющей жары. Дул свежий ветерок. Земля - сухая. Тревоги улетучились. В такие минуты блаженства Усташев всегда вспоминал песню, которой научил его отец. Припев был такой:
По Дону гуляют казаки-братья…
Эх, волюшка-воля, эй, волюшка воля!
Где конь, ветер, шашка, там доля моя.
Эх, волюшка-воля, эй, волюшка-воля!
Не страшен мне ворог, турчанин иль перс.
Эх, волюшка-воля, эй, волюшка-воля!
Чужой Бог не страшен: ни Один, ни Зевс…
Казак без казачьей доли и вдали от родного Отечества в четырнадцатый раз за последние три часа пропел эти слова. И когда прокричал имя греческого бога Зевса (ничего себе грамотеи были старинные казаки: не только исповедовали истинного Бога Иисуса Христа, но иностранных богов по имени знали)… Так вот, и когда был упомянут Зевс, раздался из зарослей крик на незнакомом языке.
Алексей уловил только «Будда! Будда! Будда!». Ясно одно: кому-то нужна помощь, уж больно отчаянным было громкое лопотанье несчастного.
Забыв об осторожности, Усташев рванулся на крик. И что он увидел?!
В большой соломенной корзине, подвешенной на толстых и гибких лианах между двумя деревьями, возвышавшейся над землёй метра на полтора, сидел толстый китаец.
Алексей часто встречал представителей этой нации и ловил себя на мысли, что он почему-то очень им симпатизирует.
Этот, страшно испуганный, хлопающий глазками-щелочками, словно выросшими из наипухлейших румяных щёчек, человечек был особенно мил. Ушки его торчали перпендикулярно круглой, как шар, голове. А на макушке гнездилась чёрная шапочка с помпончиком.
Человечек сильно нервничал, шевелился. От этого корзина пружинила, а шапочка подпрыгивала.
Маленький ротик китайчонка, а это был именно ребёнок лет 11-12, был открыт в немом крике. Однако кричал не он.
Под одним из кустов боярышника, щедро увешанных крупными плодами, сидел на корточках мужчина. Тоже китаец и тоже толстый. Глаза его были закрыты, нос задран к небу.
- Эй! – закричал Алексей Васильевич. – Чего кричишь?! Лучше б помог человеку на землю спуститься.
Китаец захлопнул рот и открыл глаза. На лице его читалось изумление.
Он встал во весь свой небольшой рост, забывшись, сделал шаг вперёд и упал.
- Э-э, брат, да тебя привязали за ногу!
Усташев привычно говорил на смеси языков, но, ясно, его не понимали так же, как и он не понимал китайцев.
Жестами он показал, что хочет помочь.
Мужчина кивнул.
- Садись, - показал на землю. – Давай ногу.
Узел сделан был на совесть, да ещё и хитрющий такой – не развязать. Алексей достал охотничий нож и разрубил верёвку.
Китаец упал на колени и стал кланяться, как болванчик, лепеча невразумительное.
- Постой-ка, надо что-то делать, а я не знаю что именно, потому что не пойму тебя, значит, и то, что произошло. Так!..
Он перешёл с жуткого жаргона на хинди.
- Не разумеешь! Вот беда!
Тогда заговорил по-английски.
Напрасно. Китайцы не говорят на этом языке. Они вообще к себе в страну иностранцев практически не допускают. В Поднебесной не любят вторжений, попади туда, сразу башку отсекут. Откуда языки знать?
- Вот беда! – отчаянно повторил Алексей Васильевич по-русски.
Китаец обнял его колени и радостно подтвердил:
- Бьеда-а! Бьеда-а!
- Ай да молодец, китаёза, умница!
- Молодеса иёза, да, умниса. Я – длузыся усики мисинелы! - возбуждённо бормотал «дружище русского миссионера».
Дальше в нашем рассказе мы опустим исковерканные слова, сразу обозначим истинное значение, которое Усташев схватывал на лету.
Я – Тан, - ткнул себя в грудь, потом бросился перед корзиной ниц, подняв палец к мальчику, - Шао Лянь Минь, сын мандарина, сам мандарин после смерти отца, двоюродный брат императора.
Этого юного вельможу враги правителя Поднебесной хотели возвести на трон. Началась заварушка. Сторонники династии Лянь Минь пали под мечами палачей. Самому Шао удалось бежать в Индию под кров бежавшего ранее и отлично обустроившегося на чужбине высокородного дядюшки по матери. Тот люто ненавидел государя, а маленького Шао нежно любил, впрочем, больше, как предмет возможного торжества «справедливости».
Известно было, что император послал погоню и посулил огромное вознаграждение тем, кто привезёт маленького брата в цепях или хотя бы мёртвого.
За живого выпадало в два раза больше. Охотников загрести денежки лопатой нашлось немереное число не только среди соотечественников, но также среди доступных к подобной информации высокопоставленных индийцев и англичан.
Два года уже пытаются захватить мандаринчика шпионы, ну, видно, на сей раз удалось.
Сю Синь, дядя и опекун подростка, отправился накануне на охоту. Сказал, что не будет его дня два. Велел страже и всем прислужникам охранять Шао, как зеницу ока.
Это было нетрудно. Шао от природы медлительный, вялый, ко всему равнодушный. Единственная любовь – вкусная пища в ассортименте и в солидном объёме.
Улыбался обжорка только тогда, когда повару удавалось порадовать новым блюдом превосходного вкуса.
Наутро, после отъезда опекуна, главный повар попросил аудиенции у мандаринчика. Предвкушая приятную новость, доверенный слуга Тан, сам большой любитель набить пузо, допустил его пред вельможные очи.
Пал на живот творец супов и соусов, подполз к ногам Шао, чмокнул шёлковую туфлю.
- Могу ли я слово молвить?
- Разрешаю.
- Хочу порадовать тебя, о, мой повелитель. Зная о твоём уважении к пище, господин, пошёл я рано-рано на базар, чтобы купить только что сорванные зелень и плоды, выбрать самое нежное мясо и жирную рыбу. И подошёл ко мне рыбак со свежайшими угрями, такими аппетитными, что ни в сказке сказать, ни пером описать…
- Эй, ты! Покороче, не утруждай слух будущего правителя Поднебесной, - разгневался Тан на многословие повара.
- Не смей останавливать эту сладкую речь! – топнул ножкой Шао.
Он часами мог слушать «кухарские песни», наслаждаясь уже одними названиями пирожных, жаркого, различных деликатесов.
Повар ещё раз чмокнул туфельку и продолжил:
- Рыбак предложил мне этих угрей. И я не устоял перед искушением доставить тебе, о великий, удовольствие. «А ведаешь ли ты, повар мандарина (меня на базаре все хорошо знают), как готовить эти водные дары»? – спросил он.
- Надеюсь, ты показал себя с лучшей стороны, мой мастер жареной саранчи и тушёных гребешков?
-О, да, великолепный! Я назвал десять блюд из угрей. Но надо мной только посмеялись. Оказывается, их 33560!
- Сколько?!
- 33560!!!
- Не может быть! – покачал головой заинтересованный Тан. – Продолжай, тебя слушают!
Чмок-чмок в туфельку, и дальше:
- Но рыбак сказал, что только один из них достоин желудка моего хозяина.
- Рецепт! – закричали в голос Шао и Тан.
- Продавец поведал, что он должен не только рассказать, но и показать, как приготавливать сие блюдо.
- Что он хочет за рецепт?
- Лишь одно: лицезреть юного могущественного мандарина.
У «могущественного», понятно, своих денег не было. Имущество отобрано в Китае, а здесь все блага предоставлены опекуном. И очень хорошо, что не нужно умолять Сю Синя оплатить прихоть изгнанника.
- Мы дозволяем, - милостиво кивнул довольный толстячок. – Как раз и проследим за правилами приготовления.
В тот же вечер повара и поварят нашли на необъятной кухне связанными и без сознания, а мандаринчик и его верный слуга исчезли.
Тан рассказал Алексею, что «рыбак» был почтителен, начал разделывать угрей, наклонился и набросил на своё лицо маску, в то же время вытряхнул из пузырька какой-то голубоватый порошок. И всё…
Очнулись господин и слуга на этой полянке в паланкине, поставленном на землю.
(Паланкин этот лежал сейчас в сторонке, перевёрнутый на бок).
Возле них возились три «скелета». Так назвал Тан трёх индийцев в набедренных повязках, лысых, грязных до омерзения.
Их тела были испещрены то ли шрамами, то ли специальными надрезами, окрашенными в белый и синий цвета.
Слуга мандарина уже видел местных факиров, колдунов, заклинателей змей. Они всегда пугали его. На этот раз он был не просто испуган, а потрясён ужасом, охватившим его.
Заплетающимся языком он спросил:
- Что вы от нас хотите? Выкуп?
Они засмеялись. Не поняли слов, зато уяснили смысл. И дружно закивали безобразными головами. Потом они привязали его за ногу к дереву, а мандарина посадили в корзину и подвесили на лианах.
То ли так было принято, то ли показалось забавным.
Три облезлых похитителя принялись приплясывать и хриплыми голосами что-то напевать до тех пор, пока на полянке не показался всадник.
Это был китаец знатного происхождения.
Увиденным он остался доволен. Бросил какой-то мешочек старшему из индийцев и заговорил на хинди.
Двое факиров быстро исчезли. Вскоре отбыл и соотечественник. Тогда оставшийся их сторожить внезапно заговорил на родном языке:
- Скоро за вами вернутся, гнилые души. И увезут в вашу поганую Поднебесную. Мальчишку прилюдно казнят, а тебя, пыль, будут пытать, пока не назовёшь всех сообщников по заговору. О, вас ждёт кошмар…
Тану показалось очень странным, что бродяга говорит на его языке, да ещё вполне правильно.
- Кто ты? – спросил он.
- Неважно. Впрочем… Когда-то я был богат и почитаем. У меня имелось много слуг… Теперь я нищ. Но никому не предан ни душой, ни телом. Меня интересует золото и серебро. Сможете ли вы дать мне больше, чем моя доля в этом похищении?
Шао молчал, словно загипнотизированный. Тан вскричал:
- Ты вернёшь нас обратно?
Бродяга засмеялся:
- Я ещё жить хочу. Единственное, что я могу для вас сделать, освободить от пут и исчезнуть. Рядом – большая тропа. Чтобы сократить дорогу, многие путники идут или едут через джунгли. Кричите, вас услышат. Времени – до захода солнца.
- Но звери?!
- Я дам вам огонь и нож.
Тан решился, иного выхода не было:
- Скажи, а почему ты сам не взял, что у нас есть?
- Не могу. На мне лежит проклятье, и чтобы от него избавиться, я не должен воровать. Могу выманивать, выпрашивать, браться за оплачиваемые преступления, а сам взять… Нет, велико искушение… Велико. Но я устою.
- Во сколько оценили твоё участие?
Факир вытащил из-за повязки мешочек, потряс им и сообщил:
- Здесь двадцать золотых монет. Это немало. Но на троих: меня и моих подельщиков. Жалко делиться. Однако они мне никто. Так выбирайте живо, а то я передумаю!
Тан засомневался:
- А не обманешь?
- Не обману, потому что это будет то же самое, что украсть.
- Господин мой, сними с себя тройную цепь и отдай этому человеку, - взмолился слуга. – Жизнь дороже золота.
Шао не возражал, но руки не слушались его. Он только прошептал:
- Пусть сам возьмёт, я дарю её ему.
Глаза бродяги загорелись: украшение превышало по стоимости его вознаграждение в десятки раз.
В общем, цепь перекочевала в набедренную повязку нищего, а обещание он выполнил только наполовину: быстро исчез, но пут не развязал.
Пока Тан рассказывал историю похищения, Алексей Васильевич отвязал корзину, вытащил из неё весьма тяжёленького мандаринчика, привёл его в чувство. Потом выяснил, где находится резиденция Сю Синя, и пообещал китайцам свою помощь и защиту.
Удачно складывалось одно, что не нужно было возвращаться назад. Усадьба опекуна находилась в большом селении, до которого нужно было идти не меньше двух-трёх часов, но это было Усташеву по пути.
Алексей Васильевич был тёртым калачом. Он не поверил, что предавший нанимателей не предаст в очередной раз.
И он оказался прав, когда решил идти вперёд нехоженой дорогой.
Не прошло и пяти минут, как он и его подопечные углубились в чащу, когда невдалеке раздалось гулкое понукание двигаться быстрее.
Тан узнал голос факира, но ничего не понял.
- Гонит своих подручных, с которыми, скорее всего, сговорился ранее, снова пленить вас, пока какой-нибудь прохожий не освободил несчастных, - пояснил Усташев.
- Ай-ай-ай! – закачал головой Тан. – Мой господин не может идти быстрее…
- Молчи, бедолага! – прикрикнул на него Алексей. – Я спасу вас, если ты не будешь мешать, а, наоборот, поможешь мне.
Толстый слуга мандарина был намного сообразительнее своего глуповатого и ещё слишком юного хозяина. Он прикрыл ладошкой рот и два раза закрыл глаза, что означало: понимаю.
Совсем близко раздался вой гиены.
Это было опасно. Голодная зверюга вышла на охоту.
С одной стороны враги, с другой стороны тоже. Нужно было где-то затаиться.
Алексей шёл впереди и внимательно высматривал место остановки.
Наконец, его внимание привлекло странное строение. Оно не было похоже на человеческое жильё, но не напоминало и логово зверя.
Возле него никого не было.
Алексей решил заглянуть внутрь. Укрытие было великолепно: ведь только намётанным взглядом опытного следопыта, охотника и бродяги по призванию мужчина смог обнаружить его.
- Стойте на месте, - велел он изнемогающим от недолгой совсем ходьбы подопечным. – Только не садитесь, потерпите.
Он оставил их и пошёл к чьему-то убежищу.
Но не успел открыть «дверь», сплетённую из тонких лиан.
Навстречу ему выскользнула юная девушка, почти девочка.
- Кто вы? Зачем пожаловали? – слишком смело для индианки спросила хозяйка «шалаша», придерживая рукоятку здоровенного тесака, засунутого за юбку-шаровары.
Вся её одежда была старой, выцветшей, но на удивление опрятной. Да и сама она была чистенькой. Волосы её, свёрнутые в тугой узел на затылке, сверкали золотистой синевой.
Она смотрела настороженно, недовольно, готовая в любую секунду применить оружие.
- Я не злодей, девушка, - мягко проговорил Алексей. – Со мной двое несчастных, которым я должен непременно помочь. Но одних моих сил не хватит. Я могу только погибнуть, защищая их. Среди нас – мальчик. Он ещё моложе, чем ты и не сможет уйти от погони.
Индианка с удивлением посмотрела на незнакомца:
- Мальчики бегают быстрее лани. Неужели он так истощён?
Усташев невольно рассмеялся:
- Очень. Он, наверное, уже несколько часов, как не ел. А ему это вредно. Похудеет.
Потом сменил улыбку на серьёзную мину:
- Если его не спасти, мальчишку казнят и очень жестоко.
Девушка убрала руку с пояса и сказала:
- Я тоже спасала своего отца. От лютой злобы моего дяди, его брата. Но он плох и умирает. Места у нас совсем мало, но есть немного еды…
- Они пробудут недолго. Пока я не доберусь в Ишами и не вернусь с отрядом, чтобы забрать несчастных. Наверное, и вы найдёте приют в доме опекуна ребёнка. Я расскажу о вашем участии в спасении Шао Ляня.
Девушке это имя ничего не сказало. Она немного подумала и, нехотя, разрешила войти в своё жилище.
Оно было достаточно просторно, чтобы поместить господина и слугу в угол на циновку. Они были рады и этому, а когда девушка принесла им рисовую похлёбку и лепёшки, то и вообще почти счастливы, не смотря на «неделикатность» пищи и обстановки.
В противоположном углу лежал худой немощный старик в набедренной повязке. Она была такой же старой и такой же чистой, как и всё в этом убогом жилище.
Мандаринчик и Тан, ошарашенные и здорово утомлённые происшедшим с ними, провалились то ли в сон, то ли в забытьё.
Маленькая хозяйка проводила Усташева до ручья с прозрачной водой и белоснежными цветами по бережкам.
- Я скоро буду обратно, - пообещал Алексей Васильевич.
Отошёл недалеко, вернулся:
- Скажи, как тебя зовут? Почему вы прячетесь?
- Амиранджа. Когда-то мой отец имел право на трон раджи… Вместе с братом-близнецом. Но дядя стал преступником и разорил всю семью. Несчастный отец вместе с женой и двумя детьми вынужден был бежать. Прятался под личиной уличного заклинателя змей, жонглёра. Мама и сестра умерли в тюремной яме для нищих бродяг, пойманные на городском базаре. Мы с отцом были в другом месте и спаслись. Потом случайно встретились с дядей Рамаяном. Он был в таком же положении – нищий факир. Но отец узнал, что он продолжал заниматься преступными делами. Брат стал бояться, что он выдаст его местным властям, и задумал убить. Отец был болен, мы не могли далеко уйти. На этом месте кончились его силы. Мне пришлось выстроить убежище.
- Как же вы живёте?!
- Здесь мы не так долго… Рядом вода и глина, чтобы избавляться от грязи. Нас спасают плоды, травы. Был небольшой запас риса и сушёного мяса, удалось поймать кролика. В ручье – мелкая рыбёшка.
- Амиранджа, что будешь делать, когда не станет отца?
- Я стараюсь не думать об этом… Спеши, боюсь, твои толстяки проснутся, есть захотят, а у меня почти ничего не осталось…
Алексей быстро добрался до поместья Сю Синя. Тот пребывал в состоянии сильнейшего гнева и растерянности.
Этот мандарин был уже довольно стар, но имел поджарый вид, так как был умерен в еде, любил охоту и физические упражнения.
Он быстро среагировал на сообщение Усташева и собрал своих верных телохранителей, пеняя на себя, что не удосужился приставить специальную охрану непосредственно к телу Шао Ляня, доверился на дворцовую стражу и бдительность Тана.
Чтобы быстрее оказать помощь дорогому человечку, он велел своему главному скороходу выдать пару «скоростной» обуви провожатому, который поведёт всех к «шалашу» от того места, где кончается дорога для конных, и снабдить такой же обувью авангард. Хватило на трёх воинов.
Сам Сю Синь вооружился до зубов, последовал за своим отрядом, но остался ждать экспедицию на безопасной (относительно) дороге.
К моменту возвращения Алексея Васильевича старик-индиец скончался. Безутешная Амиранджа с помощью Тана оттащила его к вымытой дождями у самого ручья яме и похоронила, увы, не по закону.
Шао Ляня и его слугу вернули во дворец.
Ни маленький мандаринчик, ни Тан не успели или не захотели поблагодарить своего спасителя. Но оно тому и нужно не было. Не из корысти старался Усташев, просто иначе поступить не мог.
Сю Синь оказался более щедрым. Он искренне благодарил отважного белого человека, подарил ему испробованные в деле «лапоточки», дал на дорогу целебных и питательных порошков, немного серебряных монет, накормил, напоил и с Богом простился.
Амиранджу хотел у себя оставить, как и надеялся наш герой, но та вдруг заупрямилась и сказала тихонько:
- Ни за что не останусь. У него глаз плохой, мне туго придётся. Проводи меня до Маджуни, это по пути. Там живёт мамина кормилица. Она очень стара и бедна, но мы вместе не пропадём.
Не спорил, пообещал быть надёжным спутником.
Но Сю Синю это не понравилось.
Амиранджа была очень красива, а у мандарина не было ни жены, ни наложницы. Однако он не мог силой заставить её остаться, тем более что её защищал такой мужественный и храбрый человек. Послал следом убийцу:
- Бродягу убей, а девицу усыпи и доставь мне целой и невредимой, награжу.
Обрадованный доверием и посулом золота добровольный палач не потрудился как следует экипироваться. Он думал, что быстро справится с поручением, сразу, как только путники минуют последний жилой дом. Но не тут-то было.
Усташев подозревал нечто подобное, уж больно ненавистный и коварный взгляд бросил ему напоследок высокопоставленный вельможа. Остерегался, оглядывался. Не заметил, но и не подпустил убийцу близко.
Так и тянулось время.
Далеко зашли, скоро и Маджуни покажется.
Но девушка попросилась немного отдохнуть. Отошли в сторону от дороги, присели, из глиняной фляги отпили воды, попробовали китайские порошки. Эх, не подумал Сю Синь, подарил, действительно, ценное. Силы прибавились. Настроение улучшилось, появилось чувство полной сытости.
А убийца понял, что наступило решающее мгновение. Если сейчас он не выполнит приказ, то не сможет уже никогда.
И дождавшись, когда между мужчиной и юной индианкой оказалось небольшое расстояние, он бросился на спину высокому Алексею и занёс руку с кинжалом с намерением проткнуть ему горло.
Но, как уже говорилось, опытный охотник всегда был настороже. Он в мгновение перехватил руку, кисть разжалась, смертоносное оружие упало на землю.
Алексей перекинул нелёгкое тело через себя и хотел сесть на него сверху. Но гибкий злодей вывернулся, вскочил и в отчаянии снова кинулся на противника, собираясь гнилыми зубами перекусить тому сонную артерию.
Алексей разозлился:
- Ах, ты, негодный!
Схватил, крутанул вокруг себя и швырнул за кусты.
Раздался страшный крик, бульканье, чавканье и другие не менее странные и страшные звуки.
Амиранджа уже пришла в себя, подошла и прижалась к спасителю:
- Там… Там…
Она дрожала и указывала пальцем в сторону, откуда продолжал доноситься шум.
- Что там? Я же его не убил! Очухается. Пошли скорее.
- Там болото колдуньи Рабиды. Его сторожит Бу…
- Бу? Кто это?
- Не знаю, я только слышала… О, Бу уже доедает…
Алексей отстранил девушку и бросился на помощь. Пусть это убийца, но такая страшная смерть! Он не мог допустить её.
Однако оказалось поздно. Алексей только и увидел, что огромную голову мерзкого ящера, из пасти которого торчали мелко трясущиеся ноги погибшего…
В Маджуни они пришли к ночи. Это было большое селение с базарной площадью, которая почему-то в такой поздний час была оживлена и кипела страстями.
Пятеро деревенских стражников порядка забивали палками худого страшного человека, который лежал на спине и уже не шевелился.
Не смотря на раны и тусклый свет фонарей, которые держали вокруг места избиения добровольцы, Алексей по описанным Таном приметам узнал факира-похитителя.
Узнала его и Амиранджа:
- Это брат отца… Несчастный. Его судят за преступления.
Алексей не решился вмешаться: кара настигла достойного её.
Девушка сжала губы:
- Наконец, он получил по заслугам.
С трудом нашли кормилицу Лейлу.
Старушка уже не поднималась с постели. Но за ней присматривал стройный паренёк с жгучими глазами. Это был какой-то дальний родственник, оставшийся недавно без родителей. Увидев Амиранджу, он замер от восторга. И она с первого мгновенья встречи не могла отвести от него глаз.
Через день Алексей сказал:
- Амиранджа, я покидаю тебя с уверенностью, что всё будет хорошо. И не придётся долго ждать твоей свадьбы. Вот серебро, что подарил мне коварный Сю. Оно принесёт тебе пользу, а мне не надо.
Девушка смутилась, упала в ноги благодетелю, заплакала.
Простились…
Шёл он ещё несколько дней. И сутки под ливнем, который встретил его совершенно неожиданно сразу за речным мостом. Надел Алексей «скороходы», и не страшна стала ему размытая земля.
Вот и вся история.
Глава тринадцатая
ПРОЩАНИЕ С АГАПКИНОЙ МЕЛЬНИЦЕЙ,
К утру погода резко изменилась. Вместо дождя – ранняя жара, позже – яркое солнце. По над самой землёй прошёл резкий ветер, и она быстро высохла .
Алексею Васильевичу не понадобилось придумывать что-то особенное, чтобы переправить всю компанию в Имати.
К полудню после обильной трапезы собрались в дорогу.
Взрослые радовались.
Май и Лани были грустны.
- Что с вами? – удивлялась мама.
- Мы бы хотели погостить здесь ещё немного.
- Глупости! Вам нужно в школу, к друзьям. Здесь же такая глушь!
Папа поддержал её:
- Милые, вам не кажется, что гостить в подобных местах не очень приятно. Чердак и сказки хозяев – вот и все развлечения.
Дядя Том обнял детей и шепнул:
- Фантазии мисс Агапки и мистера Усташева имеют предел, через пару вечеров все их истории пришлось бы повторять.
Одна тётя Ламуния сочувствовала племянникам:
- Напрасно вы их огорчаете. Я понимаю тебя, Джейла, и тебя, Тимоти, вы хотите, чтобы ребята не пропускали школу и не общались с тёмными, как вы считаете, людьми. Но эти самые люди могут научить нас добру, терпению, пониманию болей и забот другого человека, помощи ближнему. Мне немного стыдно за нас.
- Это ещё почему? – удивился её супруг.
- Мы пользовались их бескорыстным гостеприимством, требовали к себе внимания, принимали, как должное, пищу и уютные постели, а отзываемся о них с такой снисходительностью. Лично я не считаю, что мы лучше их, образованнее.
- Что ты говоришь?! – немного смущённо возразила Джейла.
- Да-да! Ты обратила внимание, как правильно разговаривают на английском языке мисс Агапка и мистер Усташев? Лучше, чем я. К тому же говорят и на других языках. А кто из вас знает иной, кроме родного?
Все промолчали.
- Вот-вот, Том и Тимоти без переводчиков не обходятся. А ведь даже бедный индиец в моей стране, не каждый, но тот, кто живёт в городе и больших селениях понимает и говорит по-английски.
- Ламуния, да ты моралистка, - сухо усмехнулся Тимоти. – Если бы это были твои дети…
Она перебила деверя:
- Если бы Май была моей дочерью, а Лани – сыном, я бы с радостью оставила их здесь на месяц-другой поучиться уму-разуму.
Ламунии не успели ответить. Появилась Агапка. Она улыбалась:
- Денёк-то какой, а?! Надо бы радоваться…
- А вы не рады?
- Что вы! Но и печалюсь тоже: жаль расставаться с детками, полюбились они нам с Пашей. Да и вы все такие славные люди.
Женщины растрогались. Ламуния погладила карлицу по плечу:
- Знаю, вы иногда к полковнику Ву заглядываете…
- Чаще он ко мне.
- Но когда всё же будете в Имати, навестите меня, мне будет приятно повидаться с вами.
- Спасибо, непременно.
Внизу у входной двери ждала Паша. Она держала в руках большой мешок, который передала Тому. Жестом показала: вам – гостинцы.
Поняли – от души, не стали отказываться.
Удивились, что Алексей Васильевич не вышел попрощаться. Но он уже был на подворье.
- Провожу вас, чтобы чего не случилось, - просто сказал. – Лани, Май, идите ко мне, - позвал он таким голосом, что перечить ему было невозможно.
Дети, считая себя взрослыми, подчинились нехотя.
Алексей пояснил:
- Вахеи ушли далеко, но джунгли – не палисадник в огороде, гулять здесь е приходится. Нам нужно идти быстро.
Тимоти предложил:
- Мистер Усташев, сына понесу сам.
Возразил:
- Земля только с виду сухая. Можно завязнуть. Не волнуйтесь, не такой груз на дальние расстояния носил. Ваши дети – чудо. У меня нет… К моему горю…
В Имати все волновались.
Как радовались, когда вернулись все живые и здоровые. Прибыл даже всегда замкнутый полковник Ву. Притащил большой горшок мёду и фасоль собственной селекции. Спрашивал о сёстрах Усташевых, интересовался их братом, который не задержался в деревне и быстро отправился назад.
Всё закончилось благополучно.
Но случилась ещё одна история, которая, непременно, ляжет в архив «сказок» старой Агапки или её преемниц, ибо…
Прощаясь с Амиранджой, Усташев на всякий случай, если потребуется «скорая помощь», оставил «адреса» Агапкиной мельницы и поместья мистера Джеймса Гудвина, английского писателя. Предупредил, что пробудет с сёстрами не больше месяца.
Едва успел вернуться назад любимый и долгожданный братец, как на него нашёл новый «стих».
Помните, он услышал плач и поспешил на помощь тому, кто ещё пребывал в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы и опасности, которая его подстерегала?
Было теперь ему и новое видение. Ночью приснилось.
Зовёт его на помощь Амиранджа. Говорит:
- Ошиблась я, друг милый, не тот, кто манил меня молодостью и красотой, а тот, кто мне жизнь подарил, добротой и верностью ослепил, должен быть моим мужем. Поняла я это, да поздно. Вот теперь бегу к мельнице твоей сестры Агапки, а ног уже не чувствую под собой. От предательства ушла, от волков и шакалов отбилась, а река передо мной – без моста. И плавать я-то не умею. Вот стою и прощаюсь с жизнью…
Алексей Васильевич, который с первого взгляда полюбил юную девушку, и, считая себя глубоким стариком по сравнению с ней, поспешил исчезнуть из жизни бывшей дочери наследника раджи, во сне спросил:
- А где та река, Амиранджа?
Она печально ответила:
- Неподалёку от Имати. Ты знаешь её, сам миновал. Тебе-то по силам. Но для меня она и широка, и глубока, да и по берегам её живут чудовища с длинными мордами и хвостами, готовые проглотить всё, что попадается на пути, и догнать любое живое существо. Спаси меня, ещё раз спаси… Я люблю тебя, только тебя…
Проснулся Усташев в холодном поту. И быстро собрался в путь.
- Куда ты?! – в тоске бросилась к нему Агапка.
Паша упала на колени и вознесла к небу руки – просила, чтобы брат остался, как обещал, на месяц.
- Я вернусь, скоро вернусь и не один. Может, порадую вас.
Высокий, стройный, мускулистый, совсем ещё молодой внешностью и душой, Алексей надел свои «скороходы» и понёсся спасать любимую.
«Лапоточки» несли его быстро-быстро, и вскоре достиг Алёша реки.
По берегам её кишели крокодилы, водяные змеи выплывали погреться на солнышке, разные пиявки, ящерки, неизвестного вида тварь ползала и плавала повсюду.
На противоположном берегу, свернувшись калачиком под кустом, спала девушка.
Алексей был зорок на глаза. Увидел, что к ней медленно, боясь разбудить жертву, подползает огромная бородавчатая жаба, яд которой усыпляет. Потом огромная пасть жабы заглатывает добычу, какой бы по размеру она не была, ибо тело страшного хищника способно было растягиваться до объёма жертвы.
- Амиранджа! – закричал в жутком страхе Усташев и бросился в реку, расталкивая по дороге всю живность, рискуя собственной жизнью.
На счастье девушка проснулась. Увидела подползающее чудовище, вскочила на ноги и отскочила в сторону, схватила подвернувшуюся палку и стала стегать ею жабу.
Та быстро ускакала прочь.
Алексея, на счастье, не тронули ни крокодилы, ни змеи, ни прочие поганые твари.
Но обратно дороги им не дали. Реку называли с древних времён Огненной. Никто не знал и никогда не мог вычислить, в какое время вода превращалась в огонь. Длилось это день-два-три. Ни для кого из речных обитателей опасным это не было, только в те дни становились они бешенными, расползались до человеческого жилья. Кусали, жалили, отравляли, сжирали всё подряд.
Те, кто жили неподалёку от реки, спасались часто потому, что в домах своих вырывали погреба и оборудовали чердаки с плотными дверями и замками. Жили в постоянном страхе, спали чутко, всегда прислушивались к шумам.
Но бедные козы, собаки и другая домашняя живность гибли. Спрятать их редко удавалось. И оставались бедолаги в тяжёлом положении, впроголодь, едва выживали. Заводили потихоньку новую скотину, выращивали птиц, но и их снова теряли, когда гладь реки покрывалась огнём.
Старики из стариков, которым давно уже минуло сто лет, поговаривали, что стихию можно усмирить, если на берегу найти таинственное место, вырыть в нём яму и вылить туда ведро воды с илом, головастиками, мальками и водорослями. Засыпать яму сушёной корой, а сверху положить дохлую змеючку.
Вот и сейчас загорелась река.
Что делать?
И вообще, почему именно этой дорогой пришла Амиранджа? Ведь он рассказывал ей о более безопасном пути!
Топнул от досады ногой Алексей Васильевич, и на этом месте открылась сразу яма, чуть не провалился в неё бывалый охотник. Решил: а вдруг?..
Снял мокрую рубаху, связал, набрал воды, как в предании говорилось, вылил, засыпал, нырнул в кусты… Кого-кого, а змей здесь хватало. Самую ядовитую и злобную поймал, хватанул башкой о камень и бросил сверху.
Удалось, ура!
Огонь погас.
Быстро соорудил нехитрый плот и переправился вместе с девушкой на другой берег.
Оказалось, что парень, ухаживавший за Лейлой, был слишком корыстолюбив. Больше, чем красота индианки, привлекли его денежки Усташева. А потом и щедрые посулы мандарина Сю Синя, который всё же отыскал Амиранджу. Не успел продать её корыстный юноша, почуяла зло, а ещё раньше свою ошибку, красавица и поспешила убежать из дому бывшей материнской кормилицы…
Так и осталась на мельнице Амиранджа. И Алексей Усташев с нею. Позже перевезли сюда и Иши, который рядом с любимыми друзьями снова обрёл силы и здоровье. И успел ещё «внучков», деток Алёши и Амиранджи, понянчить.
Эту историю услышали Май и Лани, когда спустя долгих десять лет нагрянули в гости на Агапкину мельницу.
Глава заключительная
СПАСЕНИЕ
Алёшка окончил чтение с таким воодушевлением, что вскочил на ноги и закричал в небо ли, в толпу ли моряков, которая подняла на борт своего парохода «МЕЖРЕВОЛТ» наших бедолаг:
- Будем жить и помогать друг другу!!!
Ему дружно ответили на родном русском:
- Будем, сынок, будем!!! Даёшь Дон!!!
- ДОН?!
- Мы отправляемся на Родину, к своим куреням!
Радим Иванович, сам счастливый до того, что готов был целовать каждую доску палубы корабля, подобравшего их и оказавшегося транспортом репатриированных белогвардейцев-казаков, стоял на коленях и раскачивался из стороны в стороны:
- Лёшка, Лёшка, до куреня, до матушкина благословения, до батюшкина порога. Молись Отцу, сынок!
Маринка, словно законная жена, стояла рядом и просила:
- Радмиль, научи, как правильно молиться твоему Богу! Я с тобой, всегда с тобой. На твой дом, так, на твой дом…
Было Радиму несколько щекотливо. Вспоминал свою жену-казачку. Но знал, чувствовал, нет ее в живых. А Маринку так полюбил, что дух захватывало…
Вместе поехали в Советский Союз.
Они спаслись… Из многих сотен, тысяч тех, кто поверил и вернулся на родину.
Старичинушка, всё ещё крепенький в свои 94 года, бережно подсаживал в лодку невысокую, совершенно круглую старушку лет 80. Она посмеивалась над своей немощью, вроде бы, но довольно ловко усаживалась на скамью с большой сумкой снеди. Запаслась и вяленым лещиком с зеленью. И варёной картошечкой с огурчиками. В трёхлитровом термосе у неё сохранился горячим бульончик из курочки. А курятинка в горшочке была покрыта слоем гусиного паштета.
- Деткам – сама сладость, - сказала совсем обрусевшая марселианка своему любимому супругу. – Ни фруктов не терпят, ни ягод, а потрошочков гусиных – только дай! Да быстрей, старый, быстрей, Алексеюшко об себе и не позаботится, который день, небось, голодный, дитятко…
Дитятко!
Этому «ребятёнку» было уж за полвека. Жил он со своей женой Дарьюшкой и трёмя девчонками, ещё далеко не невестами, на острове. Но все были с золотыми руками и храбро строили в те атеистические времена храм Святого человека Алексия.
Власти на остров заглядывали редко. Предания их пугали: черти, мол, русалки заползают сюда и в ночь, и в полдень.
А народ, истомлённый душевно и физически, ничего не боялся. Даже вплавь переправлялся ко двору казака Алексея Грунина.
Что говорить? Бог уберёг. Жили справно: дом с мансардой и пристройкой, сенями, кладовыми, погребами. Сад развели: сливы, яблони, груши, вишни, а черешня какая!
Малины невпроворот, крыжовника на варенье вдосталь, смородина на компот валом валит, белая и красная.
Травки всякие, зеленя, овощи растут в огороде, как будто и нет ни засухи, ни, наоборот, проливных дождей, смывающих семена.
Зайцы, кролики, сурки сами в жаровни семьи Груниных стремятся. Поросята на откорм получаются чрезвычайно жирными и мясистыми. Корова плодит тёлочек и даёт море молока.
Да и сам наш старый знакомец, несчастный Лёшка, сирота из Марселя, ставший уже на свои ноги на родной донской земле, женившийся на красавице Дарье, не пожелавшей учиться после окончания средней школы из-за любви к родной земле, сельской жизни, был не промах.
Охотился на кабанов и прочую дичь. Но не ради забавы. Надо было кормить добровольных помощников в строительстве храма.
Алексея называли святым. Не пил, не дымил трубкой, строг был в семейной жизни, ласков с домашними в обиходе, с теми, кто хотел поучаствовать в делах его клятвенных. Для них и пищу заготавливал хозяин, и питьё: квас, узвар.
Семья нашего «мальчика» была набожной, работящей и счастливой в своём доме. Любили они Радима Ивановича с Маринкой Амбруазовной, ставшей Алёшке и Дарьюшке за родную.
До самой смерти хранил Алексей книжку о своём тёзке.
Почему-то просил в гроб ему положить, только сперва пришлось похоронить его духовников. Прожил Алексей Степанович Грунин 103 года. Недавно погребли его только, рядком с Дарьей Васильевной, названными отцом и матерью, сыновьями их Петром и Павлом.
И храм стоит, невелик, да памятен.
А в доме на острове до сих пор проживает его правнук Степан Грунин с женой Сашей и детьми: трёмя дочерьми - Кирой, Пашей, Машей, пятью сыновьями - Стёпой, Радимом, Алёшей, Иванов, двухлетним Серёжкой.
Дедовский пример жизни для других всегда и им указ.
Кстати, Алёшка-то, праправнук, на недавнем соревновании в казачьем лагере первейшие результаты по скачкам с препятствиями показал. Молодец, Лёшка!