4. С СОЛОМОНОМ ВОЛКОВЫМ О ТИХОНЕ ХРЕННИКОВЕ
Бокман. Здравствуйте, Соломон. Вы, конечно, знаете о кончине Хренникова?
Волков. Да, знаю, и я предлагаю Вам, изменив первоначальный план и тему нашей беседы, поговорить именно о Хренникове. Не возражаете?
Бокман. Нет, конечно. Вы представляете, что такое интуиция? Хренников умер сегодня, (14 августа ) но я не знаю в какое время – в России сейчас уже ночь. Однако, вчера утром здесь, в Сан Франциско, у меня вдруг запелось: «Что так сердце, что так сердце растревожено?..» Помимо того, что это песня Хренникова, ещё и её текст – именно сердце растревожено. И я, вдруг, стал вспоминать, как был в Союзе композиторов РСФСР на приёме у Таривердиева, а потом проходил по коридору мимо кабинета Хренникова. (Оба Союза: РСФСР и СССР были в одном здании, если помните). Дверь была распахнута. Он сидел за столом, и с кем-то, стоящим перед ним, спокойно беседовал. Вот, я это вспомнил, да ещё и песня его ко мне привязалась на весь день...
Волков. Да, любопытно. Так, давайте с этого и начнём.
Бокман. Так мы и начали.
Волков. Интересно, что в опубликованном в газете New York Times некрологе, посвящённом Хренникову, я оказался упомянут в связи с записанной мною книги Мемуаров Шостаковича, так-как на съезде композиторов СССР, проходившем в 1979 в году, Хренников обрушился с критикой на меня, – эта речь была опубликована в журнале Советская Музыка – говоря, что я этой книгой пытаюсь очернить прошлое и настоящее советской музыки. И, что для меня особенно лестно, Хренников обрушился в этой речи также на Эдисона Денисова, Софию Губайдулину и Андрея Волконского.за то, что их исполняют на западных музыкальных фестивалях, а они, по мнению Хренникова, не представляют советскую музыку. Волконский, как и я, к тому времени эмигрировал, а Губайдулина и Денисов оставались в Москве, и Хренников довольно зловеще сказал, что их музыка звучит у нас даже чаще, чем она того заслуживает. И, как оказалось впоследствии, он свою угрозу осуществил, потому что после этой речи музыку этих, а также других композиторов, упомянутых им в этой связи, перестали в Советском Союзе исполнять. В этой связке оказались очень разные композиторы на самом деле, и у всех начались очень крупные неприятности: и исполняться, и печататься для них стало невозможно....
Тихон Николаевич, вероятно, с большим удовольствием бы узнал, что в некрологе он упомянут не только в связи с его выпадами в адрес Прокофьева, Шостаковича, Денисова, Губайдулиной, но и его покорного слуги.
Бокман. Мне интересно, делал ли он это по долгу службы, по должности и обязанности или по «зову сердца» - делал это, потому что не терпел новаторскую, авангардную музыку, музыку композиторов иных, чем он сам направлений?
Волков. Вы знаете , у него всё это чрезвачайно удобно перемешалось. Были в истории русской советской культуры люди, у которых их личные вкусы и та линия, которую они должны были проводить официально, расходились...
Бокман. Дa. Вот, у Шостаковича, в частности...
Волков. Шостакович – это вообще особый случай. В данной ситуации я бы даже не упоминал Шостаковича – настолько это особый случай. Но, вот, фигура Фадеева. Это, действительно, такой ревностный сталинский служака. В то же время, литератор не без способностей, – точно также, между прочим, как и композитор Хренников, - и Фадееву, как известно, безумно нравился Платонов, ему нравился Мандельштам. Но, в качестве официального руководителя Союза Писателей, он поддерживал сталинские сигналы к травле, как только они раздавались. В конце концов наиболее радикальным примером расхождения личных вкусов с официальной линией является сам Сталин, который награждал Сталинской премией произведения, о которых знал, что они слабы в художественном отношении, и он так и говорил на заседаниях Комитета по Сталинским премиям, но отмечал, что с политической точки зрения данное произведение – как роман латышского писателя Вилиса Лациса Сын Рыбака –полезное. И, наоборот, он не давал иногда Сталинских премий за произведения, которые ему лично нравились. Например, посвящённые ему стихи Пастернака. Они же были опубликованы в газете Известия. Они бы не могли там появиться без его санкции...
Бокман. Ну, здесь, ведь можно предположить, что Сталин как вождь понимал,что это может быть истолковано как сигнал остальным: пишите обо мне, и получите премию...
Волков. Вы знаете, Семён, такими «тонкостями», о которых Вы говорите, Сталин не пренебрегал, и масса людей, писавших о нём, получили Сталинские премии. И вовсе не потому, что ему это льстило.Он считал, что произведение прославляющее вождя стоит поддерживать, а в других случаях он закрывал им дорогу, как...
Бокман. ... как Булгакову с пьесой "Батум"...
Волков. Да, классический случай – Вы совершенно правы – с "Батумом". Пьеса ему понравилась, но он решил, что в данный момент это политически нецелесообразно. Закрыл пьесу, и ...
Бокман. ...верные роялисты, которые, как известно, больше, чем сам король, поняли это как сигнал к травле.
Волков. ...Но у Хренникова, как раз, личная склонность и официальная линия счастливо совпадали.всю жизнь. Ему никогда не приходилось кривить душой, и это было ему чрезвычайно удобно.
Бокман. Ясно. Я, когда готовился к нашей беседе, прочёл одно интервью от 13 октября 1998, данное Хренниковым газете "Завтра", - ему тогда было 85 лет - в котором он, в частности, говорит об авангардистах, что:
«... раньше их больше исполняли, чем теперь: в прежние времена были какие-то фестивали, пленумы — исполнялась музыка всех направлений. Моя точка зрения — каждый композитор имеет право писать так, как он хочет, но и все остальные имеют право высказывать свое мнение. Мы можем любить что-то или не любить, потому что искусство — это не есть нечто данное, которое все должны любить. Я не могу сказать, что любил все произведения того времени, но другое дело, что я считал для себя необходимым помогать всем. Все симфонии Шнитке покупались Министерством культуры, так же, как и произведения Денисова, так же, как и сочинения тех, кто считал себя музыкальным диссидентом. К тому же их широко поддерживала заграница. Скажем, Шнитке любили в Германии, часто туда приглашали — он там стал совсем своим человеком. Так вот, если хотя бы на один день в недрах МИДа задерживалось оформление его документов, так ко мне приезжал немецкий посол и спрашивал: почему это происходит?.. То же самое было и с другими "авангардистами". Я не любил их музыку, но никогда не препятствовал ее исполнению. Время все расставляет по своим местам...»
Волков. То, что вы рассказали – я этого интервью не читал – чрезвычайно любопытно, потому что это иллюстрирует одну очень типичную черту хренниковского характера. Он был, как это неудивительно, бесстыдным лжецом. Есть люди, у которых врать получается плохо. И которым для вранья нужно определённое усилие, а у Хренникова это получалось виртуозно и абсолютно без всяких усилий. Он так искусно перемешивал правду и ложь, что, если не быть проинформированным, то можно на этот крючок попасться. И таким примером смешения правды и лжи является его высказывание о Шнитке, потому что я от Шнитке лично слышал, что после его ранних сочинений у него ничего не было куплено... Союз композиторов,Сеня, если Вы помните, формально ничего не покупал...
Бокман. Покупала закупочная комиссия...
Волков. Да, это делала закупочная комиссия Министерства Культуры по рекомендации Союза Композиторов. Так вот Шнитке мне сказал, что Министерство Культуры, кроме ранних, не купило у него ни одного сочинения. Ни одного! А жил он – и жил совсем неплохо (это уже другой вопрос) на многочисленные...
Бокман. ...заказы в кино.
Волков. Да, заказами музыки к фильмам. И это происходило абсолютно помимо ведения, власти и возможностей Хренникова. Союз Кинематографистов – это была совершенно другая епархия, где к мнению Хренникова вообще не прислушивались. Их политика – этому я тоже был свидетелем - раздражала его безумно. И не только в отношении так называемых авангардистов, которым в кино давали заработать, но он также сопротивлялся как только мог тому, чтобы заказывали музыку мелодичнейшему и гармоничнейшему и национальнейшему композитору Вячеславу Овчинникову. Он, в частности, автор музыки к фильму Война и мир.
Бокман. А, знаю...
Волков. Я не знаком с музыкой Овчинникова в целом, но его киномузыка очень яркая. Хренникову она была абсолютно ненавистна. И не потому, что она была авангардная, – она и не была – а потому, что этот человек существовал вне сферы его влияния. И это выводило Хренникова из себя невероятно, потому что он, как руководитель Союза стремился держать все финансовые рычаги в своих руках.
Бокман. Он, вероятно, был маленький Сталин, (маленьким я его называю в сравнении с большим Сталиным – он был серьёзной и крупной фигурой) и имитировал повадки вождя...
Волков. Он был очень ловким, умным и хитрым - а со временем он стал ещё и опытным - администратором, представлявшим советскую музыку. Помимо прочего Хренников был врун темпераментный. Я стал свидетелем чрезвычайно в этом отношении примечательной истории. Я уже подал документы на отъезд в эмиграцию - это было в 1975 году, но главный редактор журналa "Советская Музыка" обязал меня приходить каждое утро отмечаться, после чего я также был обязан немедленно удаляться, чтоб не общаться с правоверным персоналом...
Бокман. Зачем это было нужно? Он продолжал платить Вам зарплату?
Волков. Формально я оставался на службе, и мне платили зарплату. Мне только было запрещено работать. (Смех).
Бокман. То есть, они создавали видимость лояльности, терпимости к Вам?
Волков. Я не знаю. Это одна из многих загадок. Но я, отметившись, мог походить по книжным магазинам, - жил я на окраине, в Тушино – и потом даже заглянуть в ресторан Союза Композиторов. Однажды там же оказался и Хренников, сидевший за столом в окружении группы своих холуёв, и он перед ними витийствовал о своей поездке в Италию, и о том, как плохо живётся музыкантам, которые вздумали туда по глупости своей эмигрировать. Рассказывал, размахивая руками, с подробностями и деталями, и очень громко, так что до меня долетало каждое слово, (а сейчас я думаю, не для меня ли он всё это вещал на самом деле) и, в частности, он рассказал, что известный в Москве дирижёр Владимир Дельман повесился, не выдержав тягот и испытаний западной жизни.
Я долго не мог уехать. Меня продержали больше года, что по тем временам было много, - вопрос решался, как правило, в течении 2-х месяцев - но когда я в конце концов выехал, и, как все тогда, проезжал через Рим, то там я встретился с музыкантами, эмигрировавшими из Советского Союза, которые осели в Италии.
Я, конечно, сказал, что знаю, какая печальная участь постигла Дельмана. Они раскрыли от удивления рты, и повезли меня знакомиться... с благополучным и, как выяснилось, живым Дельманом.
Бокман. Потрясающе!
Волков. Я должен Вам сказать, что я даже сейчас не очень понимаю, зачем такому уважаемому лицу, занимавшему столь высокий пост, понадобилось так грубо врать? Так или иначе, рано или поздно люди бы узнали, что Дельман живёхонек...
Бокман. Он воспитанник системы, Соломон. Он же был кандидатом в члены ЦК...
Волков.Да. Он был кандидатом в члены ЦК много лет, но в обязанности кандидата (и члена) ЦК могло входить только идеологическое враньё, а это - враньё на бытовом уровне. Сказать о живом человеке, что он повесился, заведомо зная, что это ложь, это такая низость!..
Бокман. Это у них в крови. Человек, привыкший врать, порой не замечает своего вранья...
Волков. Другим примером такого бесстыдного вранья является история композитора Александра Веприка. Это был такой русско-еврейский композитор, довольно видный в своё время. Он был арестован в последние сталинские годы, когда начались аресты еврейских музыкантов. Веприк был членом Союза Композиторов, и поэтому ордер на его арест номенклатурно должен был быть подписан Хренниковым. А Хренников много лет утверждал, что за время его правления ни один член Союза не был репрессирован...
Бокман. Кроме Вайнберга...
Волков. Об арестах Вайнберга и Веприка Хренников неохотно вспомнил в своих мемуарах, надиктованных Валентине Рубцовой. Думаю, это Рубцова вынудила его к этому.
Бокман. Вайнберга Шостакович и Хренников из тюрьмы вытащили. Я об этом прочёл в интернете в одной из статей.
Волков. Инициатива Хренникова здесь сомнительна, хотя мы знаем, что он был женат на еврейке, на Кларе Арнольдовне Вакс.
Бокман. Да, это известно.
Волков. Так вот, возвращаясь к Веприку; долгие годы позиция Хренникова была, что из его Союза никто никогда не был репрессирован. И однажды случилась такая показательная история. Он собирался с визитом в Хельсинки, – я уже тогда жил в Нью-Йорке – и хельсинкский журналист, мой знакомый, позвонил мне оттуда, спрашивая, какой бы вопрос задать позадиристее Тихону Хренникову?
Бокман. Ага. Интересно...
Волков. Я посоветовал спросить о судьбе Веприка, который был арестован, провёл несколько лет в лагерях, надорвал там своё здоровье, и вскоре по возвращении из лагеря умер. Журналист этот так и поступил, и прислал мне запись ответа Хренникова на кассете, которая у меня до сих пор хранится. Так вот, в этой записи на прямой вопрос о судьбе Веприка Хренников категорически заявляет, что с Веприком никогда ничего не случилось, никогда он не был арестован, и «я с Веприком вообще был соседом по лестничной площадке», во что я не вникал – может быть и был, и наблюдал как уводили Веприка с этой лестничной площадки. Но на самом-то деле Веприк отбыл срок в лагере, и спасла его только смерть Сталина. И здесь мне опять непонятно, почему он не мог просто и честно сказать: ну, да арестовали, там, одного или трёх. Такова была эпоха, – он так тоже часто говорил – такое было время. Иначе поступить нельзя было. Зачем ему нужно было врать? В итоге, ведь, всё равно узнают правду. Даже в советских изданиях о Веприке было опубликовано, что он был арестован. Вот этого я не понимаю. Вероятно, он расчитывал на то, что он нагло соврёт в глаза, а ему не возразят – либо будучи не подготовленными, либо растеряются. Ему, видимо, важно было выиграть сиюминутную схватку, а какова в дальнейшем будет его репутация, его уже мало беспокоило...
Бокман. Я просмотрел несколько статей в интернете: и посмертных и более ранних. В одной из них упомянуто, что Хренников изестен своим участием в преследовании Шостаковича. В передаче радиостанции "Эхо Москвы" в канун его 90-летия – его пригласили на радио - он рассказывал, что в период борьбы с космополитизмом – а он защищал композиторов-евреев, да и многие русские тогда попадали в очень сложные ситуации – он стал получать противные анонимные письма с угрозами. И он догадывался, что пишут люди, которые вместе с ним работают. Нервное перенапряжение и работа по ночам – Сталин уходил из своего кабинета в 4 часа утра, и все ответственные работники должны были оставаться до этого времени на местах: вдруг вождю понадобишься – привели к срыву. Хренников сильно заболел: у него нарушилось мозговое кровообращение, он перестал спать, и пришлось отправиться в санаторий, в Барвиху на лечение. Лечение не помогало, и состояние его сильно ухудшилось. Тогда он решил бежать. В один из визитов к нему жены, он тайком, минуя часовых, пробрался в её автомобиль, улёгся на днище, а Клара накрыла его юбками. Вы слышали эту историю?
Волков. Хренников не был абсолютным, чёрным злодеем, лишённым каких-либо положительных черт, и, в частности, антисемитом он не был, чему способствовал его многолетний и, как все утверждают, счастливый брак с еврейкой. Это также проявлялось в том, что он не концентрировал свои атаки, когда они были, именно на евреях. Такого не было. Никогда.
Бокман. Он не производил впечатление антисемита, хотя как можно было это тогда знать? Всё это делалось не в открытую.
Волков. Уверяю Вас, что тогда достаточно было возможностей для желающих показать своё отрицательное отношение к евреям. Сначала это была борьба с космополитизмом, потом - борьба с сионизмом. Находили для этого всевозможные эвфемизмы. Нет, всё это возможно было, но Хренников во всех этих грехах замечен не был. Я должен Вам сказать, что на первых порах я относился к Хренникову скорей положительно. Это, ведь, он помог мне перебраться из Ленинграда в Москву в 1972 году. Для этого нужно было получить приглашение от журнала "Советская Музыка", каковой тогда являлся органом Союза Композиторов СССР и Министерства Культуры, и подподал под компетенцию и подчинение Хренникова, и, во-вторых, он должен был обратиться в компетентные органы с просьбой о предоставлении мне московской прописки, что и сделал. Он, ведь, пригласил меня на работу официальной бумагой за его подписью. Кроме того, у меня до сих пор хранится билет члена Союза Композиторов с подписью Хренникова. Но это отношение к нему стало меняться после моих разговоров с Шостаковичем, который для меня озвучил отрицательную оценку Хренникова. До этого я с таким резко отрицательным отношением к Хренникову не сталкивался, потому что все кругом так или иначе от него зависели, и были чрезвычайно осмотрительными, и не было никакой критики его: ни как композитора, ни как общественного деятеля, ни как частного лица.
Бокман. Понятно, что Шостакович, хорошо зная себе цену, чувствовал своё превосходство над Тихоном Николаевичем – и моральное, и профессиональное...
Волков. Сейчас принято рисовать Шостаковича в идиллических тонах, и лишать его нормальных человеческих качеств...
Бокман. Нет, нет, нет! Он был, по-моему, очень злопамятен...
Волков. Да, да! Вы совершенно верное слово здесь употребили. Именно злопамятен, и он никогда ничего не забыл Хренникову вопреки тому, что после смерти Шостаковича говорили о нём другие, да и сам Хренников после смерти Шостаковича стал набиваться ему в друзья – это выглядело чрезвычайно комично. Особенно для тех, кто знал истинное положение вещей. Я должен сказать, что слово «волкодав» как определение Хренникова, очень в те времена жёсткое, я услышал впервые от Шостаковича И от него же я впервые услышал любимое им и часто употреблявшееся в адрес Хренникова определение "сын работника прилавка".
Шостакович говорил мне, что так Хренников себя обозначил в какой-то из анкет, будучи сыном приказчика, (продавца – в современном выражении – С. Б.) торговавшего в лавке. Мы даже не знаем, существует ли такая анкета на самом деле или это выдумка склонного к шаржированию Шостаковича. Это, может быть, только остроумная выдумка, но Шостаковичу она чрезвычайно нравилась, и он с большим удовольствием смаковал это: сын работника прилавка, сын работника прилавка. Это было его любимое определение Хренникова...
Бокман. Вы никогда не задумывались, Соломон, над тем, что драма многих, даже очень крупных творцов в том, что они отождествляют себя, своё ЭГО со своей профессией или призванием: Я- великий композитор. Я- великий полководец. Я- великий живописец. и т. д.. Или – наоборот: Я - непризнанный, но, опять же, великий композитор. Я - непризнанный великий живописец. И так до бесконечности. (Есть даже поговорка: хороший человек – это не профессия.) Это – западня, которая ведёт к депрессии и преждевременной смерти, часто уже при жизни. На самом деле внутреннее, внепрофессиональное ЭГО неоспоримо богаче, многообразнее и жизненнее. Не случайно, ведь, Шостакович так болезненно относился к тому, что и как говорят о его музыке – неважно кто. И, чем выше, чем гениальнее – тем это болезненнее. У Наполеона отобрали армию, сослали на остров – и он погиб. Погиб, потому что не мог больше командовать армией. Шуберт при жизни был известен только узкому кругу друзей. Умер, и началась его слава. Слава, но без Шуберта. А Шуберт до его славы важнее прославленного Шуберта. Но того Шуберта никто не знает. И не узнают никогда. Моцарт-некомпозитор богаче Моцарта-композитора. Но кому это интересно? Никому, кроме самого творца (если только он это понимает). Кто об этом задумывается? И даже широко признанный творец, стоящий очень высоко, может быть безумно несчастлив от того, что кто-то, стоящий намного ниже его в иерархии славы, не оказал ему, большому, должного внимания и уважения. Или от того, что есть кто-то, кого ценят больше, чем его самого. Решение проблемы может быть в том, по-моему разумению, что нужно искать себя вне профессии, истинного, и дать себе ИСТИННОМУ расти. Гениальный, но завистливый. Гениальный, но злобный. Гениальный, но... много чего, что унижает истинный Разум.
Волков. Очень интересное наблюдение... Что касается Шостаковича, то он даже малейшие личные ущемления воспринимал очень остро. И запоминал на всю жизнь. Примером ярким является история, которую он рассказывал всем, буквально. Нет человека среди знавших Шостаковича лично, не слышавших от него эту историю.
Шостакович повёл свою даму сердца в кинотеатр, (или театр) где шёл фильм (или спектакль) с его музыкой. Билетов не оказалось, и он, подстрекаемый этой дамой, пошёл к администратору с тем, чтобы как участник создания фильма, получить всё-таки билеты на этот сеанс. Он подошёл к окошку администратора, и сказал: «Я - Шостакович», на что администратор ему ответил «А я - Рабинович. Ну и что?» (Смех). И он рассказывал, извлекая из этого моральный урок: никогда не следует никуда лезть и бравировать своим именем ...
Бокман. Очень смешно... Вы знаете, Соломон, у меня был подобный случай. Я был в Москве, а в Камерном оперном театре, который организовал Борис Покровский, шла опера Стравинского "Похождения повесы", и я очень хотел посмотреть этот спектакль – он был поставлен в Советском Союзе впервые. Был, конечно, аншлаг, и лишний билетик спрашивали уже на выходе из метро (станция Сокол, кажется). Я знал имя режиссёра этого театра, (не Покровского, которого тогда не было в Москве) с которым в тот день мне довелось общаться по своим делам. Я подошёл к кассе и сказал: «Я – Бокман» вточь, как Шостакович в Вашем рассказе. Женщина в окошке кассы посмотрела на меня с напряжением, видимо пытаясь вспомнить или понять, кто я такой. Она, конечно, не знала меня и не могла знать.
- Вам Владимир Михайлович обо мне ничего не говорил? – уверенно спрашиваю
- Ничего не говорил-
- Странно. Он обещал оставить мне билет – сам волнуюсь - вдруг она сейчас начнёт это выяснять. А она и говорит:
- В таком случае Вам нужно было прийти хотя бы за час до начала спектакля. У нас театр небольшой – количество мест ограничено,- и дала мне билет. Входной. (Смех) А я потом и место нашёл Так что Шостаковичу нужно было быть более решительным.
Волков. Вероятно... Что касается Хренникова, то Шостакович рассказал мне, как мне представлялось тогда, и даже сейчас, несколько выразительных историй.
Хренников относился к нему с большим почтением в молодые свои годы...
Бокман. После премьеры Первой симфонии Хренникова в Москве его стали называть московским Шостаковичем, и это льстило ему тогда, вероятно ...
Волков. Да. Шостакович говорил, что Хренников поначалу был его большим поклонником. Но когда он написал оперу "В бурю", а Шостакович с ней ознакомился, то он был очень разочарован тем, что эта опера – подражание слабой песенной опере Ивана Дзержинского "Тихий Дон". Он написал письмо Хренникову с подробным разбором оперы. Реакция Хренникова на это письмо была чрезвычайно жестокой, и Шостакович каким-то образом об этом узнал. Тихон Николаевич это письмо порвал на клочки, а портрет Шостаковича, который стоял у него на столе, швырнул на пол, и стал топтать его ногами. И с тех пор он уже питал к нему чувство сугубой ненависти, которое, по рассказу мне Шостаковича, прорвалось после одного из исполнений в военные годы его Восьмой симфонии. Если Вы помните, после Седьмой симфонии Шостакович стал всемирно известен и был в большом почёте на Родине. Он получил за Седьмую Сталинскую премию 1-ой степени..
Бокман. Да, это был ошеломляющий, безпрецедентный успех! Такого успеха не имел даже Стравинский...
Волков. Да. И Восьмая симфония - более сложное произведение...
Бокман. И более гениальное...
Волков. ... и таким успехом не пользовалась, – премию за неё Шостакович не получил - но в тот момент её критиковать остерегались. Музыковед, выступавший на этом концерте со вступительным словом, отозвался об этой музыке положительно. Хренников после исполнения к этому музыковеду подскочил в бешенстве с криком «Да знаете, кого вы хвалите?! Как только мы разделаемся с союзниками, мы вашего Шостаковича к ногтю, к ногтю!», и это, конечно, тут же было передано Шостаковичу, что не расположило его к Хренникову. А когда Хренников возглавил Союз Композиторов в 48-м году, то, соответственно, возглавил и «антиформалистическую» атаку на Шостаковича и других ведущих композиторов того времени...
"(...)При Тихоне Николаевиче Хренникове, возглавлявшем Союз Советских композиторов ни один композитор не был сослан в ГУЛАГ, и уж, тем более, расстрелян. Никто не был репрессирован. Вам этого мало?!! Сравните для начала с тем, что происходило в Союзе писателей, как при А.М.Горьком (простите, величина как в СССР, так и в мире по-серьезнее Т.Н.Хренникова), так и при А.Федине.(Вероятно, Фадееве – С. Б.) Тем более, что Вы жонглируете именами поэтов. Сравните и с тем, что происходило в той же Академии Наук СССР. Сравните!!! Доклады Т.Н.Хренникова подобной направленности, о которой Вы пишите, сдабривали ситуацию, смягчали гнев сильных мира сего. Благодаря мудрому дипломатическому лавированию ему и удалось сберечь, именно что сберечь столько жизней как великих, так и заурядных композиторов. Это была необходимая и, как показало время, самая щадящая плата из всех возможных. По-вашему же, всех - нафиг, в ГУЛАГ, под вышку, главное, чтобы справедливо. Только справедливо-то именно что для себя, нет?! В том-то и дело, что Т.Н.Хренников в те сложнейшие, неизвестно куда ведущие, времена пожертвовал свой репутацией в том числе и ради Д.Д.Шостаковича, и ради С.С.Прокофьева". Форум «Классика»
Бокман. А в отношении Прокофьева ему, очевидно, вспомнилось, что тот ему «четвёрку» поставил по композиции на выпускном экзамене? Хренников сам об этом рассказывал в одной телепередаче. Ему ставили «пять», - а в комиссии помимо Прокофьева были Шебалин и Мясковский – но Прокофьев настоял на «четвёрке», потому что он не нашёл в его музыке новизны, а Хренников к этому времени был уже известный, исполняемый композитор. Об этом рассказывал сам
Хренников, что меня, признаться, тогда расположило к нему. Эту передачу я видел давно, в России...
Волков. Очень, очень интересно, потому что я эту историю услышал в первый раз ещё в Советском Союзе от Свиридова, когда о таком никто другой не вспоминал тогда.. И Свиридов говорил, что Прокофьев ему не «четвёрку», а «тройку» поставил.
Бокман. Да, ну?!
Волков. Что было на самом деле, мы узнаем, когда откроют архивы... Бокман. И, что особенно примечательно в этой связи ( я о той телепередаче). Вот Вы сказали, что он искусный враль, и я совершенно доверяю Вами сказанному, и никаким наималейшим сомнениям не подвергаю, но в данном случае он мог легко соврать: людей, входивших в экзаменационную комиссию уже давно не было в живых.
Волков. Ой, Сеня... В данном случае Вы наивны. А как же протоколы, архивные документы?..
Бокман. А кто из телезрителей будет смотреть протоколы, кто будет в это всё вникать? Это был частный разговор, но было видно, что ему горько об этом вспоминать, потому что Прокофьев всё-таки был международный авторитет. Хренникова хвалили. Его называли надеждой советской музыки, и прочее, а Прокофьев сказал: нет. Нет новизны. Неинтересный автор...
Волков. А каким же всё-таки образом Хренников получил золотую медаль и был занесён на доску медалистов Московской консерватории с «четвёркой»?
Бокман. Тем более с «четвёркой» по специальности... Свиридов, кажется, тоже не сразу окончил Ленинградскую консерваторию...
Волков. Его выгоняли...
Бокман. А его имя есть на мраморной доске золотых медалистов Ленинградской консерватории.
Волков. Свиридов тоже золотой медалист? Это замечательно. (Смех).
Бокман. И Симеонов там есть. Он, ведь, диплом получил уже будучи действующим и довольно известным дирижёром.
Волков. Я большой поклонник Симеонова Я его считаю одним из великих русских дирижёров. Он сейчас совершенно незаслуженно забыт. А Шостакович не уставал повторять: и мне, и всем вокруг, что лучшая постановка "Катерины Измайловой", (опера Шостаковича – С. Б. ) которую он в своей жизни видел и слышал – это постановка Симеонова в Киевском Оперном театре. Это была лучшая в музыкальном отношении постановка оперы. Я верю, потому что видел другие феноменальные спектакли Симеонова в театре имени Кирова в Ленинграде. Двух выдающихся дирижёров мне довелось видеть в Ленинградском театре имени Кирова – это Сергей Витальевич Ельцин и Симеонов. (Не Ельцин, а ЕльЦин – с ударением на втором слоге)
Бокман. Никогда не слышал.
Волков. Это был потрясающий дирижёр русской классики, как и Симеонов. Впечатления от этих спектаклей со мной останутся на всю жизнь...
Вот я просмотрел несколько биографий Хренникова. В некоторых написано, что он блестяще (?!) окончил консерваторию. А в одной действительно сказано – он, между прочим, сам говорит – о «четвёрке» и о том, что оценку ему выправили в
39-м году. Закончил в 36-м, а оценку исправили в 39-м. Я никогда не слышал ничего подобного!..
А теперь я хочу пересказать ещё одну историю о взимоотношениях Шостаковича и Хренникова, которую мне Шостакович рассказывал.
Это было уже после постановления 48-го года. После этого постановления единственным источником существования для Шостаковича оставалась музыка к фильмам. А, как известно, тогда фильмов делалось немного – на Мосфильме, в частности, делали по 4-5 фильмов в год, и каждый из них во всех отношениях контролировался лично Сталиным. Сталин назначал всю творческую бригаду: сценаристов, режиссёров, операторов, ведущих актёров, и также авторов музыки, и он неизменно вписывал туда Шостаковича. А Хренникову это всё было как кость поперёк горла. Однажды Шостакович пришёл к Хренникову на приём по какому-то вопросу. Вдруг секретарша докладывает: Хренникову звонят. Тихон Николаевич отмахнулся: «Я же сказал, меня ни с кем не соединять! Я занят». Она ему что-то шепнула, от чего он побледнел, и стал разговаривать по телефону, чуть ли не вытянувшись по струнке, как стало ясно, с самим Сталиным. Шостакович оставался в кабинете, и Хренникову было невозможно попросить его удалиться. Из деликатности Дмитрий Дмитриевич повернулся лицом к стене, и стал внимательно изучать висевший на ней портрет Чайковского, но прислушивался к разговору, из которого явствовало, что Хренников послал Сталину донос, в котором жаловался, что формалисту Шостаковичу дают работать в кино, а ему там не место. Хренников, видимо, не понимал, что в данном случае жалуется Сталину на Сталина. И Сталин теперь звонил Хренникову, чтоб тот свои попытки остановить Шостаковича прекратил. Хренников бледнел-краснел, и со всем, конечно, соглашался. И Шостакович мне говорил: «Бороду Петра Ильича, как она выглядела на его портрете, я изучил во всех подробностях». (Смех).
Впоследствии Хренников не уставал повторять, - и здесь опять невозможно понять: он этому верит? – что Шостакович был благодарен партии за то, что она его наставила на путь истинный...
Бокман. Ну, это, ведь, все, кого травили тогда, так говорили. А что они ещё могли в этих обстоятельствах сказать? Били себя в грудь и каялись...
Волков. Меня сейчас в связи с кончиной Хренникова тревожит один момент. Вот патриарх Алексий направил соболезнование семье Хренникова, в котором высоко оценил его заслуги перед отечественной музыкальной школой. И это такой типичный ход, который свидетельствует о том, что пытаются приспособить кирпичик Хренникова, образно говоря, для строительства новой объединённой культуры, лозунгом которой является такое слово как консолидация. В ход идут разные кирпичи, в том числе из сталинской культуры. Мне эта позиция представляется недальновидной, потому что на строительство новой российской культуры идут такие разные по весу и значению кирпичи, как «Ростропович», «Дунаевский», «Солженицын», «Хренников» и другие. А получается, что все кирпичи как будто равны. Думаю, что это ошибка...
Бокман. Но каждый, ведь, внёс определённый вклад. Хренников тоже внёс свой вклад в строительство культуры. Какой – это уже судить потомкам. И это не вычеркнешь. Он всё-таки был значительной фигурой, и он влиял. Не столько своим творчеством, может быть, а больше как администратор, но влиял на развитие российской культуры...
Волков. Вот тут я с вами и соглашусь и не соглашусь. Я соглашусь с Вами в том, что нет такого элемента, который бы выпал из культурного дискурса, потому что в определённый момент вспоминают обо всех. Вот я, например, сегодня с утра читал стихи поэта Надсона...
Бокман. Он мой двойной тёзка – Семён Яковлевич...
Волков. А.... Правильно... И читал о его удивительной судьбе, когда после его смерти за несколько лет вышло 20 с лишним изданий его стихотворений фантастическими по тем временам тиражами, то есть он был в тот момент поэтом более любимым чем Пушкин...
Бокман. Да, это в истории встречается. Например, Джакомо Мейербер, успех опер которого превосходил успех опер Вагнера. В наши дни Мейербер почти забыт...
Волков. ... Потом Надсон исчез совершенно, а сейчас издали томик его стихов, и он мне даже нравится своей искренностью... Вот то же самое и у Хренникова. Я вчера (14 августа – С. Б.) отметил кончину Хренникова просмотром фильма Гусарская баллада. Это очень слабый фильм, очень слабый. Там всё очень слабое, все его составные части слабы и, в том числе, - уверяю Вас – и музыка, но можно ли изъять этот фильм из истории советсккого кинематографа? Конечно, нельзя.
"Я со Сталиным встречался четыре раза. Позже, когда был уже известным композитором. Сталин знал мою музыку и хорошо к ней относился, об этом говорит и Шепилов в своих воспоминаниях. Именно Сталин назначил меня Генеральным секретарем Союза композиторов. И мне пришлось в очень тяжелые дни 1948 года, когда обливали грязью наших лучших композиторов, зачитывать тот знаменитый доклад, который я не писал и который мне дали за полтора часа до начала Съезда Союза композиторов. Я знал, кто написал доклад, но я никому не стал говорить, кто это, не говорю и сейчас. Принял удар на себя… А писать доклады я тогда еще не умел, был косноязычен, это потом я "насобачился". А тогда, честно говоря, хотел только заниматься музыкой, сочинять, играть на рояле. У меня так хорошо все складывалось в музыке, в любимой профессии, когда неожиданно меня вызвали в ЦК и назначили главой композиторского союза! Мы с женой тогда прорыдали буквально всю ночь…" Тихон Хренников в интервью Газете «ЗАВТРА» №39 (671) от 27 сентября 2006 г.
Но Вы посмотрите на Сталинские премии, которые получил Хренников. Он
получил не так много по сравнению с другими, действительно ведущими композиторами. Он получил их всего три; в то время как Прокофьев и Мясковский - по пять, а Шостакович и Хачатурян – по четыре. При этом он не получил ни одной премии Первой степени, а только Второй – в 42-м, в 46-м и в 52-м гг. И все три – за музыку к кинофильмам. – не за самостоятельное тврчество. И кинофильмы эти тоже довольно средние: "Свинарка и пастух", "В шесть часов вечера после войны" и "Донецкие шахтёры". Рядом «какой-нибудь» Шапорин, о котором мало кто вспоминает, получил три Сталинские премии, но две из них – Первой степени, то есть Сталин Шапорина как композитора ценил выше чем Хренникова. Другой композитор, работавший в песенном жанре – Захаров (широко известен песней "И кто его знает?..") был более успешен, чем Хренников.
Попытка неумеренного восхваления Хренникова вредит строительству новой российской культуры, потому что кирпич Хренникова – кирпич негодный. Хренников работал в основном, как душитель русской культуры, а не как её созидатель. Говорят, что он много делал для композиторов, находясь на своём посту. Другой бы тоже делал – это была его обязанность, но, руководствуясь мстительными чувствами, он лично преследовал Шостаковича и Прокофьева и других композиторов.
Бокман. Хренников говорит, что он не писал тот знаменитый антиформалистический доклад 1948 года, «когда обливали грязью наших лучших композиторов», и, что он знает, кто писал, но не скажет. А Вы знаете?
Волков. Ну, тут Хренников опять лукавит. Один из аргументов, который Хренников приводил в свою защиту на протяжении всех последних лет своей жизни, что он этот пресловутый агрессивный доклад 1948 года, в котором были подвергнуты нападкам и необъективной критике Шостакович, Прокофьев, Хачатурян и композиторы Запада: Стравинский, Хиндемит, Мессиан и другие, писал не он сам. Это, как во многих случаях с Хренниковым, внешне правда, а на самом деле, попытка отвертеться. За исключением Сталина, ни один советский вождь своих докладов не писал за малой грамотностью. Даже при жизни Сталина руководители рангом пониже редко сами писали свои доклады. Можно предположить, что Фадеев, будучи литератором по профессии, писал свои выступления сам, но Хренников литератором не был, и ему всю его жизнь - и при Сталине, и в последующие годы - доклады писала специальная команда, как это и делалось во всех официальных советских структурах. Хрущёв, например, очень любил импровизировать и отвлекаться от написанного текста. Но, когда через день или два его доклад появлялся в газете Правда, его официальная версия, то все его импровизации бывали сглажены или выкинуты.
Бокман. Я, помню, в детстве услышал как по радио Юрий Левитан читал какой-то доклад Хрущёва, в котором была фраза, которая мне, пацану тогда, очень понравилась – «у некоторых художников мозги набекрень». И, наверное, многим выступления Хрущёва этим нравились, его кажущейся бесхитростностью и непосредственностью...
Волков. Иногда, зная любовь Хрущёва к псевдо-народным выражениям, какие-то словечки в его докладах оставляли. Александр Герасимов, председатель правления Московского отделения Союза художников, однажды читая «свой» доклад на одном из съездов вдруг воскликнул: «А с этим я не согласен!» (Смех)
Невозможно себе представить этих людей в виде кукол, механически озвучивающих то, что им предлагалось. Даже Брежнев, отностительно которого ходили анекдоты типа - Брежнев читает доклад: «о-о-о-о-о...», а это, оказывается,.олимпийские кольца – думал о том как произносить. Эти речи неоднократно редактировались с участием «произносителей». Абсолютно тоже самое имело место и с Хренниковым: ему приносили доклад на просмотр, но потом это всё равно визировалось где-то наверху в ЦК. Но участие Хренникова бесспорно: он не мог быть автоматом или попугаем, и просто читать то, что ему давалось, а подлинность его выступлений последних лет против композиторов уже не нуждаются в доказательствах, потому что к этому времени он был уже чрезвычайно влиятельной фигурой, и мог по своему усмотрению вставить или выкинуть какую-нибудь фамилию, что не помешало ему атаковать композиторов-авангардистов, о чём мы уже говорили.
"Начало общественной деятельности Хренникова пришлось на 1-й съезд композиторов СССР, состоявшийся сразу же после его назначения на должность. Хренников с трибуны съезда прочитал основной доклад, написанный несколькими музыковедами в развитие решений ЦК партии о борьбе с проявлениями формализма в советской музыке. В докладе содержалась резкая критика авангардизма, отхода от мелодической основы музыки, западного упадничества и назывались конкретные фамилии советских композиторов, чьи произведения не соответствуют принципам социалистического реализма - Прокофьева, Шостаковича, Хачатуряна. Однако за громкими словами не последовало столь же громких «дел» - никто из советских композиторов не был подвергнут репрессиям. В этом видится прямая заслуга Тихона Хренникова, который не только никогда не использовал своей власти во вред кому-либо, а всегда стремился лишь помогать. Союз композиторов не выдал ни одной отрицательной характеристики на своих членов, что предотвращало аресты. А в 1958 году Хренников (единственный из руководителей творческих союзов в СССР) добился отмены Постановления ЦК КПСС 1948 года как ошибочного! Уникальное событие для советской компартии, которая практически никогда не признавала своих ошибок". Хренников Тихон Николаевич Биография(прижизненная – С. Б) http://www.khrennikov.ru/biography/
Что касается доклада 1948 года, то достоверно известно, что работу по его написанию осуществляла группа музыковедов во главе с Борисом Ярустовским. Эта же группа работала над докладом Борису Асафьеву, который – об этом забывают – на этом же съезде (1-м Съезде Композиторов – С. Б.) был избран Председателем Союза Композторов, и пост этот после смерти Асафьева был упразднён. Этот пост по известным только вождю соображениям был зарезервирован только для Асафьева, кстати, единственного музыковеда, удостоеного Сталинской Премии за книгу о Глинке. Это сама по себе очень любопытная тема о том, как трубадур новой и новейшей музыки, человек, который обожал, очень глубоко понимал музыку: и Прокофьева, и Стравинского, и таких композиторов-новаторов, как Берг и Хиндемит - "Воццек" Берга был поставлен в Ленинграде в 1927 году личными усилиями Асафьева, и это была одна из первых постановок "Воццека", абсолютно авангардисткой оперы по тем временам.
Бокман. Тогда же существовал АСМ – Ассоциация Современной Музыки...
Волков. Тоже организованный Асафьевым. И как этот человек, самым очевидным образом, умудрился стать персональным любимцем Сталина и заслужить такой пост – свадебного генерала, по-преимуществу, - очень интересно. Во всяком случае, Асафьеву доклад тоже был написан, и ведущую роль в написании докладов: и Асафьеву, и Хренникову исполнил музыковед Борис Ярустовский, в то время сотрудник отдела культуры в аппарате ЦК. Позднее он занял серьёзный пост в Институте Искусствознания, и был очень влиятельной фигурой - его многие боялись. Ну, конечно, такого положения и значения, как в сталинские годы, он уже не имел.
Бокман. Он автор одной из первых монографий о Стравинском...
Волков. Да, он автор монографии. Я его знал, и не раз с ним встречался. Он включил моё имя в обойму молодых подающих надежду музыковедов, когда выступал на одном из съездов. Относился лично ко мне с симпатией. Он был высокого роста, громогласный, очень энергичный, властный. И, что любопытно, их отношения с Хренниковым в то время, когда я жил в Москве, были очень напряжёнными. Они постоянно соперничали со всех сторон: один другого, можно даже сказать, ненавидел. Но тотда, в 48-м году Ярустовский, в основном и сочинил этот доклад. Еще там есть несколько человек, по поводу которых у меня есть только догадки, – когда-нибудь это можно будет установить – но это и не имеет особого значения. Поэтому аргументация Хренникова, что писал доклад не он, и это снимает с него ответственность – не состоятельна. Он поставил своё имя и озвучил его и не отказался от него даже в те годы, когда можно было это сделать.
Бокман. В прижизненной биографии Хренникова, которую я нашёл в интернете, сказано, что «в 1958 году Хренников (единственный из руководителей творческих союзов в СССР) добился отмены Постановления ЦК КПСС 1948 года как ошибочного! Уникальное событие для советской компартии, которая практически никогда не признавала своих ошибок».
Волков. Сеня! Неужели Вы забыли из какой страны мы родом! Ведь, мы же оба с Вами выросли в Советском Союзе! Как мог Хренников выступить с такой инициативой?!. Это постановление отменил Хрущёв, посчитав его ошибочным. Ведь, Хренников даже не был членом ЦК!..
Бокман. Он был кандидатом...
Волков. Да, он был кандидатом в члены ЦК. И как мог кандидат в члены ЦК даже думать об этом в те годы? Вы же понимаете, что тогда выступить с такой инициативой – означало выступить с критикой партии, которая совершила ошибку. Кто мог решиться на такое при той жёстчайшей суббординации, которая существовала в партии, да и во всех других властных структурах?
Бокман. Даже второй секретарь райкома не мог принять самостоятельного решения без согласования с первым секретарём.
Волков. Совершенно верно. Постановление отменил Хрущёв, и он принял это «историческое постановление об отмене исторического постановления», как шутил по этому поводу Шостакович. Никто кроме него не мог выступить с такой инициативой. И Ваш вопрос со всей очевидностью показывает, как легко забываются реалии той жизни. А что говорить о тех, кто родился после Перестройки, кому сейчас 20 лет? Это ещё один пример – я читал эту биографию – того, как ловко умел Хренников манипулировать фактами и интерпретировать их.
Бокман. Вы правы. Всё это, действительно, чрезвычайно быстро забывается.
И не у всех к подобным событиям равный интерес. Вы – историк культуры. И Вы об этом событии помните и хорошо понимаете, и знаете, как происходили подобные вещи. Большинство же людей – я уверен в этом – не знают и не помнят, и, понимая это, Тихон Николаевич ловко подменяет одно другим.
Волков. Именно! Если Хренников выступил с такой инициативой, почему он нигде не опубликовал своё письмо в ЦК с этим предложением? Если он стремился дезавуировать этот доклад, он должен был сделать это до Постановления, а не после него. Процитированные Вами утверждения так или иначе были инспирированы самим Хренниковым. И в них ловко перемешаны правда и ложь, что так типично для методов Хренникова на протяжении всей его деятельности. Чем я больше разбираюсь в том, как этот деятель оперировал фактами, тем я больше вижу, какой он был виртуоз своего дела. Я и при жизни, сталкиваясь с ним лично и слыша рассказы о нём других людей, понимал, что это был гений администрирования. Ни в какой другой области он гением не был, а в области администрирования и в следовании за поворотами партии – был, над чем мы, может быть, сейчас смеёмся, а это тоже является искусством. Им владели немногие, и потому Хренников усидел 43 года, если не ошибаюсь, на этом посту.
Бокман. Конечно.
Волков. Это тоже искусство, но другое, чем то, за которое его хвалят. Если бы его хвалили за это и, если бы его превозносили, как непревзойдённого гения маневрирования, я бы ничего против этого не имел. И вот конкретный пример – эти утверждения. Если говорить строго и принципиально, мне придётся погрузиться в бюрократические тайны – без этого не обойтись. Ведь на это такие заявления и расчитаны, что никто не будет в них вникать и никто не будет ворошить это засохшее дерьмо полувековой давности. Но мы вынуждены это делать, потому что я вижу, что у людей чрезвычайно короткая память. Полвека - это уже какая-то античная история, и вникать и разбираться в этом никто не хочет.
Бокман. Абсолютно.
Волков. А надо бы, потому что это приводит к перекосу итоговой оценки таких личностей, как Хренников, и в связи с этим –Хренников сам по себе и не важен – перекашивается общая картина эпохи, в которой действовали гиганты: такие, как Прокофьев или Шостакович или Свиридов – вся картина перекашивается. Поэтому приходится заниматься также и Хренниковым. Гений Хренникова в области администрирования представляет, конечно, интерес.
С чисто бюрократической точки зрения Постановление 1948 года, которое называлось Постановление об опере Вано Мурадели «Великая дружба» никогда и никем не было отменено. Оно не отменено до сегодняшнего дня - вот в чём дело. И то Постановление ЦК КПСС, которое было принято в мае 1958 года, не отменяло Постановление 1948 года. И называлось оно Об исправлении ошибок в оценке опер «Великая дружба», «Богдан Хмельницкий» и «От всего сердца». Если суммировать содержние этого Постановления, получим следующее.
«ЦК КПСС постановляет. (Так что же оно постановляет?) отметить, что в Постановлении ЦК КПСС от 10 февраля 1948 года об опере Вано Мурадели
«Великая дружба», правильно определившем направление (ПРАВИЛЬНО ОПРЕДЕЛИВШЕМ НАПРАВЛЕНИЕ – С. В.) советского искусства и содержавшее справедливую оценку формалистических тенденций в музыке...»
То есть, Постановление само по себе не отменяется. Оно само по себе правильное.
«... В тоже время были допущены некоторые несправедливые и неоправданно резкие оценки ряда талантливых советских композиторов.» То есть само Постановление никак не отменялось. Отмечалось только, что некоторые оценки были несправедливыми и неоправданно резкими. И когда, как полагалось тогда, было обсуждение этого «исторического Постановления», Хренников, выступая на нём, тоже говорил, что это Постановление сыграло большую положительную роль в развитии советской музыки...
Бокман. А, он даже тогда выступал за это постановление, в 58-м году?
Волков. Да, в 58-м году. Вот, передо мной лежит книжица Материалы обсуждения Постановления... и т. д....
Бокман. То есть он даже тогда не отрёкся от него?
Волков. Абсолютно. И далее он говорит: «Постановление ЦК КПСС от 10 февраля 1948 года помогло немалому числу композиторов освободиться от пагубных иллюзий модернисткой эстетики».
Бокман. Похоже на то, что здесь он, может быть, даже искреннен...
Волков. Это неважно. Я, ведь, не возражаю против позиции Хренникова. Конечно, - это и моя точка зрения - он был искреннен, и, если б он был частным лицом, то это бы не имело никакого значения. Но в качестве руководителя Союза Композиторов, человека, обладавшего в рамках этого Союза огромной властью, он использовал своё положение для того, чтобы тех композиторов, чьё творчество ему не нравилось, давить. Конечно, ему не нравилась эта музыка, и он её давил. Если б он сказал: «Да, мне не нравится эта музыка. Делайте со мной, что хотите» Он же говорит, что он сопротивлялся этому Постановлению, что он с ним не согласен, и за него кто-то доклад о нём написал. Вот, ведь, в чём дело. Хорошо. Предположим, что это был 58 год, и нельзя было прийти в себя от сталинской эпохи. Хотя это был замечательный повод для того, чтобы выступить, сказав, что Постановление в целом было неверным. Этого он не сказал. Он его поддержал фактически, опять-таки присоединившись к этой партийной линии, что там были допущены только отдельные несправедливые замечания. Вот, передо мной лежит официальная биография Хренникова, под названием "Его выбрало время", вышедшая
50-тысячным тиражом в 83-м году! Это тираж бестселлера! 83-ий год – до Перестройки осталось 5 лет, и в этой книге, которая им была просмотрена и одобрена перед тем, как она вышла в свет, опять повторяется тоже самое о Постановлении ЦК КПСС от 10 февраля 1948 года об опере Вано Мурадели
«Великая дружба»... Тоже, вот, интересно, что Cталин, ведь, не назвал это Постановление «О Шостаковиче и Прокофьеве, Шебалине и Мясковском».
Он его назвал «Постановлением об опере Мурадел». Точно также, как он назвал «Постановление об Ахматовой и Зощенко» «Постановлением о журналах “Звездаа” и”Ленинград”» - такие., как бы маскирущие названия...
Бокман. А почему, Вы можете сказать?
Волков. А потому, что он не желал выносить этих людей в заголовки. Это придавало всему загадочное обтекаемое значение...
Бокман. Чтобы из этих людей не делать мучеников.
Волков. Не делать мучеников. И вообще интерес Сталина очень тонкий в плане политики: сделать это Постановление нечётким, допускающим разные толкования., что давало ему больше возможностей для маневрирования. Ну, вот, о Постновлении в биографии.
«В этом документе ещё раз подтверждаются основополагающие идеи и эстетические принципы советского искусства, его реализм, народность, демократизм. Содержались, однако, и отдельные неверные оценки». Практически повторяются формулировки 58 года. И опять Хренников абсолютно не объясняет, как он не согласен с этим Постановлением. И, заметьте, нигде не говорится, что он был инициатором, или лично добился, как сказано в Вашей цитате, отмены. Как мы теперь видим, никакой отмены не было. Это та линия хренниковская на самооборону, которую он проводил в последние десятилетия. Он, будучи человеком чрезвычайно хитрым, вставил такой абзац в свои мемуары "Так это было: Тихон Хренников о времени и о себе", вышедшие в Москве в 1994 году, стр.139. Цитирую.
«В январе 1989 года от имени Секретариата Союза Композиторов я обратился в ЦК с тем, чтобы отменить Постановление ЦК 48 года».
Только в 89-м – он говорит, что обратился.
«Через несколько месяцев мне позвонили оттуда и предупредили, что никаких отмен подобных Постановлений сейчас не будет, и что в «Коммунисте» в 9-м номере (журнал «Коммунист» - С. В.) помещена статья, отвечающая на многие кровные вопросы по этому поводу». То есть, как мы теперь видим, Постановление 48 года вообще никогда отменено не было, но суть дела заключается в том, что оно было отменено! В октябре 1988 года Постановление. о журналах «Звезда» и «Ленинград», а, фактически, Постановление, направленное против Ахматовой и Зощенко, было официально отменено. И, таким образом, получается, что Хренников направил свой запрос в ЦК через несколько месяцев после того, как там отменили Постановление против Ахматовой и Зощенко, то есть тут он вообще ничем не рисковал. Это было пристраивание к идущему поезду. И даже на это своё заявление он не получил положительного ответа. Так, что говорить, что он мог чего бы то ни было добиться в 58-м году – абсурд. Ничего он не добивался. Ничего он не добился. Он уже вослед идущему поезду Перестройки в начале 89-го года попытался присоединить своё имя к отмене этого Постановления, но его влияние здесь оказалось ничтожным. В своём ведомстве он был, конечно, хозяин, но отменить, как видите, ничего не мог.
Бокман. После премьеры оперы Хренникова "Мать" распространилась эпиграмма: "Опера новая. Матерный сюжет. Музыка хреновая. Публики нет".
Отклики в адрес Тихона Николаевича в связи с его кончиной, в основном положительные. И я объясняю себе это тем, что он, как и Сталин, был обаятельным (или они оба умели казаться такими) человеком, умел казаться искренним, демократичным, хорошо держался на людях и на экране телевизора смотрелся неплохо. Он был широко известен, но не все общались с ним на профессиональной основе, и, следовательно, не могли знать тех «тонкостей», о которых Вы говорили. Он не был антисемитом. И последнее – народу нравились его песни. Он, конечно, не Стравинский, которого в России не знали и не Шостакович, симфонии которого не все и слушали, и понимали, но в эпоху 50-60-х в Советском Союзе он был понятен своими песнями и музыкой к фильмам, был мил и близок простому, не искушённому слушателю.
Соломон! О покойниках, как известно: либо – хорошо, либо – ничего! У нас это не особо хорошо получилось, хотя что-то хорошее мы всё-таки о Хренникове вспомнили. Скажите ещё в конце что-нибудь ободряющее вослед Тихону Николаевичу.
Волков. Если следовать правилу «о покойниках либо – хорошо, либо – ничего», то ничего плохого нельзя было бы сказать ни о Сталине ни о Гитлере. Поэтому историки такому правилу, к счастью, не следуют. Но скажу следующее: если б мне довелось делать очередную книгу, беседуя с Хренниковым, я бы работал над ней с интересом.
Бокман. Спасибо, Соломон. По-моему, концовка получилась замечательная.
15 августа, 21сентября 2007, San Francisco – New York, по телефону.