Я лежала в траве на берегу Дона, под горячим степным солнцем. Воздух, настоянный разнотравьем, лился в меня, как манна.
И остро чувствовалось, что такое быть русским.
Жить среди этих бескрайних равнин, пересекаемых великими реками, тысячелетиями ехать куда-то неспешными длинными путями и, застигнутым внезапной непогодой ли, вынужденной ночевкой или другой необходимостью, оставаться прямо под открытым небом,
тихим беззлобным русским небом,
с плывущими по нему слоистыми облаками, лежа на траве,
колючей и неудобной с непривычки, но уже родной.
Вот он, русский мир. Всегда в чем-то неудобный, но добрый, теплый, с пьянящими запахами чабреца и изысканной горечью полыни.
- Тебя задавят, - сказал муж.
- Враги, интервенты? - пошутила я.
- Пьяный тракторист.
- Ему здесь негде заправить масла, - отмахнулась я.
На далеком холме, увенчанном маковками монастырских церквей, как на грифельной доске, бежали меловые строчки тропинок, дорожек, стежек, натоптанных людьми, вечно спешащими, неважно, богу помолиться или скотину покормить.
Строгая школьная графика меловых див над безупречной простотой донских пейзажей.
Мы вечные ученики в этой школе, думала я, всегда под богом, вечно испуганные и робкие, нетвердо знающие домашнее задание, но способные.
Мы бежим перекрестить лоб, беспокойно думая о невыпасенной корове и пасем корову, неторопливо размышляя о боге, мироздании, добре и зле.
Высоко в небе кувыркались птички, суматошно трепеща крылышками и восхитительно тренькая.
А вокруг меня вились крохотные степные бабочки, о существовании которых я давно забыла.
Когда-то я их очень любила.
Ловля бабочек была моим детским увлечением. Конечно, я мечтала поймать красавиц - парусников или павлиньеглазок, однажды, я даже встретила махаона, но именно эти голубенькие и розовые огневки были всегда со мной. Их я не ловила, да и они меня не боялись, с забавным постоянством порхая вокруг, под моим любопытным взглядом.
Мои подружки. Привет, я вас, оказывается, еще люблю!
Мир стремительно гармонизировался.
Пароход, гремящий отвратительной музыкой, вдруг застеснялся и тихо отчалил, крики купающихся стихли.
Полился чистый звон монастырских колоколов.