Серёга Никитин давно завязал с криминалом. На память о буйных временах ему остался шрам в боку от выстрела из Макара, трешка в центре Тюмени да поддержанная Мазда Фамилиа, которая после череды перепродаж превратилась в навороченный Крузак.
И вот теперь на своем любимце-джипе Серёга вёз в лес молодую жену и ее маму, а по совместительству свою тёщу, которой страсть как захотелось пособирать лисичек-подберезовиков в каком-то особенном-преособенном месте. Щебет лесных птах и стрекотание городских куриц отвлекали от невеселых воспоминаний: и зачем только он согласился и попёрся сюда, в Ведьмин бор? Эх, знать бы раньше, куда так настойчиво тянет их тёща.
В этом лесу Никитин не был уже лет 15, с тех самых пор, как закопал тут Палыча, который почему-то стал доставлять братве слишком много хлопот. Тогда Хлыст, а так в то время звали Никитина друзья-бандюганы в память о чемпионстве по конкуру, потешился вдоволь, заставил Палыча самому себя мастрячить могилку. Отомстил Серёга бывшему подельнику за крутую тачку, красавицу-любовницу, да и просто за его всегдашнюю удачу.
Правда, в тот день мужичку не повезло - бригадир сказал, что его пора кончать. А то, что вместе с Палычем под горячую Серёгину руку попала его юная подруга, получилось уж вовсе случайно. Увидела стерва, как Хлыст грузит ее ухажера в машину, и заверещала на весь двор - потому и лежат сейчас вместе в холодной земле Червишевского тракта. А ведь могла жить, рожать детей.
«Нет, нет, всё сделал, как надо, - успокаивал себя Хлыст. - А иначе и сам бы загремел на нары».
И вот теперь, спустя столько лет, очутился Серёга по тёщиной прихоти почти на том самом месте. Едет и почему-то мёрзнет, не помогает даже подогрев сиденья в дорогущем японском внедорожнике. И вроде немолодой уже мужик, под сороковник давит, а как-то все же не по себе.
И ведь не зря чуяло сердце: не успел Никитин удивиться, как перед бампером джипа вдруг просела земля. Резкий удар по тормозам, после которого Крузак остановился как вкопанный, заставил замолчать даже вечно беззаботных женщин. Они привыкли, что Серёга всегда решает все их проблемы, и поэтому очень удивились, когда увидели его растерянное лицо.
Хлыст решил объехать неожиданное препятствие и сдал на другую, параллельную дорожку, однако небольшая ямка на глазах выросла в огромный провал пяти метров в поперечнике, перекрыв машине и новый путь. Вот теперь Серёга испугался по-настоящему, мгновенно вспотевшей рукой он включил заднюю передачу и спешно вжал педаль газа в пол.
Но и это не помогло: провал рос точно с той же скоростью, которая была на спидометре, будто сознательно не отпуская джип дальше, чем на метр. Начиная понимать, что дело тут нечисто, Никитин остановился, и тут же перестала расти яма. Женщины в машине уже давно не щебетали: вместо милой беседы машину сотрясал дикий визг.
- Заткнитесь, сучки, - велел мокрый Хлыст дребезжащим от страха голосом. - Видите, яма за машиной растет. Вам бояться нечего - выходите потихоньку, а как отойдете подальше, убегайте со всех ног.
У Серёги был свой расчет: он хотел проверить, смогут ли бабы-дуры спастись или земля всё же не отпустит и заберёт их себе. Опасаясь страшной развязки, женщины осторожно вылезли из машины, отходя постепенно всё дальше и дальше, вскоре перейдя на бег.
«Лохудры, наверное, никогда так раньше не бегали», - завистливо подумал Никитин.
Завидовать было чему: две пустозвонки, ничего путного не сделавшие в своей жизни, спаслись, а он, Сергей Никитин, гроза КПД, всё сидит в машине, которая, кажется, уже обречена. Снова попробовал ехать назад - все с тем же результатом: яма настойчиво преследовала Хлыста. Тормознул - и рост провала тоже прекратился. «Ее, наверное, уже из космоса видно», - как-то отрешенно подумал Серёга.
И тут неожиданная догадка прошила пропитой мозг бывшего районного авторитета: а что если провал преследует не его, а машину, ведь это легко можно проверить. Надежда на спасение сладкой морковкой замаячила перед Хлыстом. Он вылез из своего джипа и медленно-медленно подобрался к краю обрыва.
Глубокая пропасть, казалось, вовсе не имеет дна. В нескольких метрах от поверхности земли начинал клубиться какой-то странный туман: где-то плотный до свинцовости, а где-то редкий, он как будто приоткрывал какие-то странные картины. Они завораживали Серёгу, манили к себе, ему смертельно хотелось узнать, что скрывается там, за соблазнительной пеленой.
Постепенно Серёга приближался к опасной пропасти всё ближе и ближе, пытаясь выведать тайну тумана, и вдруг навстречу Никитину совсем рядом с его лицом вынырнула какая-то отвратительная рожа: изъеденная червями, которые всё ещё нагло копошились в гнойных ранах, она кого-то напомнила Хлысту. Какого-то давнего знакомца, которого он уже тысячу лет не видел. Вот если бы вернуть на место уши и нос, которые за давностью лет куда-то пропали.
«Господи, как же он воняет, - подумал Серёга и тут понял. - Да это же сам Палыч. Как же такое может быть, а?»
А потом за спиной чудовища замаячило еще более жуткое создание, длинные спутанные космы которого выдавали особь женского пола. На руках страшилище баюкало сверток, подозрительно напоминающий ребенка.
«Да это же та подруга Палыча, которую я пристрелил вместе с уродом. Получается, она что, беременна была что ли? Жуткая семейка получилась», - мысли неслись в воспаленном мозгу Хлыста.
- Помнишь меня? - вдруг заговорил урод-Палыч.
- Помню-ю-ю, - проблеял бывший авторитет.
- А её узнаёшь? За что ж её-то грохнул, а?
- Не знал я. Так получилось, - стал лепетать Серёга.
- Получилось говоришь? - и вдруг к вороту дорогой Никитинской рубашки метнулась грязная, полусгнившая лапа чудовища.
Хлыст и не подозревал, что в этом доходяге может скрываться столько сил. Он настойчиво тянул несчастного Серёгу в свою могилу, ставшую в миг такой огромной. Ноги Никитина заскользили по влажному песку, он начал хватать воздух в поисках хоть какой-нибудь спасительной ветки, но нет - всё тщетно. Могила всё приближалась. Страшно захохотала женщина, оскалившись кровавой улыбкой, заплакал ребёнок. А вот Никитин почему-то не мог кричать - горло вдруг сдавила какая-та странная сила. Палыч был беспощаден, перетянул Серёгу за край, и тот полетел в бездонную пропасть. Края ямы жадно, с влажным чмоканием схлопнулись, как будто ничего и не было. А в Ведьмином бору по-прежнему пели птицы.