Я выхожу из бабушкиной избушки на пасеке, занимающей большую поляну в молодом осиннике, и по узкой, кочковатой из-за выступающих из земли толстых корней тропинке пробираюсь в соседний большой лес, где мирно соседствуют и липы, и берёзы, и орешник. Неожиданно на подступах к нему, на небольшой светлой полянке вижу обширную разноцветную грибную россыпь. Вызывающе-красного, чуть зеленоватого, нежно-жёлтого, блекловато-синего цветов высыпали здесь сыроежки, упитанные, солидные, с широко распростёртыми шляпками, у которых кое-где изящно вывернулась наружу белая пластинчатая подпушка. И маленькие, тощенькие пока и хлипкие детёныши "разных кровей" тут же - у взрослых "под ногами". Словно нарядная праздничная толпа горожан вывалила на площадь себя показать и на других посмотреть.
Я застываю в восторге и изумлении: к чему это многоцветие, кому оно предназначено, зачем эта яркость и разнообразие, это явное соперничество в нарядах? Ведь всего лишь грибы, ну вылезли бы все красные, или все жёлтые, как, например, опята - все на одно лицо. Облепят пенёк сплошным покровом, притиснувшись друг к дружке, снимаешь их ножом, как стригаль шерсть с овцы, и не взглянешь ни на один - глазу не к чему прицепиться. А тут каждая сыроежка наособицу! Ну максимум три-четыре рядом более или менее одного цвета, а в массе - дивный разнобой. Тщеславные, видать, красавицы, вышли в свет - каждая хочет быть самой-самой!
В меру полюбовавшись, я достаю нож - срабатывает инстинкт собирателя, срезаю щеголих и загружаю полную корзинку. Бегу обратно похвалиться бабушке. Та снисходительно оглядывает мой трофей.
- Видишь, как искрошились? Ломкие они, хрупкие, чисто - принцессы на горошине. С другими грибами и в корзину не стоит класть, ни одной целой не останется. И проку мало будет: все в шляпки ушли, а весу нет. Ты опят не видела? Вот кого хоть мешками таскай - упорные, не сломаются, приладятся в любой таре. Набрать бы побольше: их и на сковородку в тот же час, и насушить, и намариновать впрок - всё можно, вот грибы, так грибы! А эти - форс один!