Посвящается моей соседке, Комаре Александровне.
Когда Тамара родилась, у неё были уже две сёстры. Аля была старше на четыре года, а средняя, Рита, на полтора. Когда Тамару принесли домой, Рита была недовольна и сердито сказала:
- Отнесите ещё в Лососинку.
Есть такая речка в Петрозаводске, она впадает в Онежское озеро.
Папа, глава семьи, был из команды Ворошилова Климента Ефремовича. Всю войну Александр прошёл с револьвером и охраной, перевозил деньги. Отец остался жив только благодаря своему патрону. Ворошилов единственный, кто отстаивал своих людей перед Сталиным, никто из его команды не был репрессирован.
В Петрозаводске они жили в коммунальной квартире. Настолько были идеальные отношения между семьями, что переезжая, мама с отцом не представляли как будут жить без соседей.
Из Петрозаводска отец получил распределение в Митаву. Мама очень любила шить, вместе с семьёй переезжала швейная машинка "Зингер". Никогда посылки и багаж не терялись, почта работала бесперебойно, за всё люди отвечали головой.
В Митаве мама любила ходить по магазинам, но русских там не любили. Как только мама, Галина Андреевна, выбирала ткань, тут же ещё прятали под прилавок, не продавали. Иногда, ей всё же удавалось купить хорошую ткань, из неё она шила себе и девочкам платья, кофточки и другую одежду.
В Митаве они и встретили войну. Прибежал отец и сказал:
- Быстро уезжаем, немец!
Его сразу мобилизовали, а мама собирала детей для эвакуации. Когда приехал грузовик, она вспомнила, что забыла документы дома, вернулась за ними, а грузовик с детьми уже уехал. Галина Андреевна поседела. Девочки на одной из станций играли в "игрушки". Из затейливых кореньев они обозначили медведя, лису, волка и прочую живность. В небе появился самолёт с чёрной эмблемой. Они тогда не знали, что такое свастика. Самолёт начал снижаться, а девочки не испугались и по своему незнанию, приветственно замахали лётчику. Самолёт пролетел прямо над ними и скрылся.
Маму отправили другим эшелоном в Казань, были километровые вереницы очередей за документами, все боялись расстрела, так как было введено военное положение. Две подруги сделали справку, что Галина Андреевна является женой военнослужащего.
Девочки оказались в Уйте, Кадуйском районе. Всю войну провели они в Вологодской области. Было очень голодно, они ели траву, еловые шишки, клевер. Мама, после того как разыскала дочерей, убирала вагоны на станции, подметала. Всегда в углах вагона оставались остатки еды, сухари, сахар, мука. Но ничего нельзя было взять домой, нельзя было даже в рот положить ложку сахара - могли написать донос и расстрелять.
Рядом с деревней Уйта есть лес. Там, в глубине чащи, стоял небольшой кухонный стол. Он был чёрный, с выдвижным ящиком. Каждый день девочки бегали в лес и открывали этот ящик. Они надеялись, что кто-нибудь положит туда еду. Каждый божий день сестры проверяли черный стол. Он всегда был пустым.
Мама варила им свеклу в чугунке. Сначала сьедали свеклу, потом доедали кожуру. Ничего не оставалось.
В Уйте мама продала все платья и кофточки, которые сшила в Митаве.
От нехватки витаминов, тело Тамары было покрыто чирьями. Несколько деревенских детей выкопали какой-то корень и отравились. Девочкам повезло, они его не попробовали.
Папа за всю войну приезжал два раза. Привозил еду. Он не курил и менял табак, который выдавали, на продукты.
Незадолго до окончания войны, приехал папа и забрал семью в Москву. Москва была полупустая, как и Ленинград. Одну из свободных квартир отдали их семье. Там девочки увидели самый грандиозный салют за всю свою жизнь в честь Победы, 9 мая 1945 года.
Папа запретил им выходить на улицу. Была чудовищная давка, пострадали люди. Девочки наблюдали салют с балкона. Он был незабываем. Колыхания огромной темной массы людей, которая кишмя кишела, шевелилась, вздымалась. В небе сверкал салют, освещая столицу.
Война ещё не закончилась, и папа получил распределение в Будапешт, столицу Венгрии. Будапешт был занят ещё в апреле, но местами, бои продолжались до мая. Отец быстро оформил документы, поменял командировочные деньги на форинты.
В Будапешт семья добиралась на кукурузнике. Он перепадов давления, скорости, девочек сильно тошнило.
10 мая, еле живые, истощённые войной и голодом, после ужасного перелета, девочки оказались в Будапеште. Они были похожи на живые трупы, как тени. Худые, с синяками код глазами, в чирьях стояли они на венгерской земле. Будапешт был разрушен, кое-где были просто руины, на улицах лежали горы трупов. Немцы не дошли до Вологды, и, впервые в своей жизни Тамара увидела мёртвых людей в Венгрии. Было очень страшно. Но буквально через неделю город был убран, он стал чистым.
В первый день их встречали с цветами местные жители и радовались. Потом, энтузиазм быстро прошёл. Из разряда освободителей советские солдаты стали оккупантами. Именно так воспринимали советских солдат. Тамара никак не могла этого понять. Почему к ним так относятся? "Мы же их освободили!" - думала она, не подозревая о контрибуциях и другом мировоззрении, отличном от советской идеологии.
Помимо всего прочего, нужно было предоставлять советским офицерам жильё и еду. Томиной семье дали квартиру. Она была очень тёмной, с тяжёлой старинной резной мебелью, громоздкими шкафами и кроватями на полкомнаты. Хозяйка с ними не жила. Гордая мадьярка пришла, дала ключи и молча ушла. Не стоит забывать, что Венгрия была верным союзником Третьего рейха. Последнего представителя монархии страна потеряла в 1944 году. Негативные настроения местных жителей не касались девочек, они не замечали этих моментов.
Квартира была интересной планировки: сразу попадаешь в большую прихожую, направо - кухня; затем, маленькая, метров семь, комната кухарки (она мыла посуду, готовила еду); потом входишь в гостиную. Из гостиной следовали ванная и спальни. И из спальни, опять можно было попасть в прихожую. оригинальная круговая планировка. Жили они на первом этаже в трехэтажном доме. Был бесконечно длинный балкон по периметру всего дома, который стоял буквой "П". Ни одного окна не выходило на проспект Ракоши. В прихожей была зеркально-хрустальная горка, которая ещё больше расширяла помещение. Перед отъездом, мама просила мужа забрать её с собой, но отец был непреклонен. В этом доме поместились все офицерские семьи. Были приходящие горничные, но редко. Женам высокого ранга было не принято убираться самим. Белье сдавали в прачечную. Мама любила поговорить с кухаркой и молоденькой девушкой горничной, но папа просил её не откровенничать с ними.
В первый день в Будапеште отец повёл их в ресторан "Бристоль". Он находился на улице Ракоши. Девочки попали в сказку. После еловых шишек вологодского леса, они окунулись в волшебный мир. Повсюду были зеркала, в которых отражался блеск хрустальных люстр, девочки спешили наверх, по винтовой лестнице, на второй этаж, где был расположен зал ресторана. Они бежали вверх по ступенькам, навстречу сводящему с ума запаху венгерской кухни. Он не был сладким, скорее солёным, с разнообразными пряностями.
Когда девочки поднялись в зал, их пригласили к столу, усадили за белую накрахмаленную скатерть с изысканным цветочным узором. Скатерть хрустела. На столе лежала горка белого хлеба. Венгры любят белый хлеб, чёрный хлеб там не распространен. Этот хлеб был таким ароматным, мягким, воздушным, что девочки не смогли дождаться закуски. Сёстры сьели весь хлеб. Папа их отговаривал, просил подождать, но все усилия были тщетными. Когда принесли закуску, суп, второе и мороженое девочки ничего не могли сьесть. Они ни к чему не притронулись. На второе были какие-то тушеные овощи с мясом, с ароматными приправами. Там были добавлены томаты и мама этот рецепт взяла на вооружение. А девочки только и могли, что есть глазами...
Периодически устраивались банкеты. На одном из них мелькала Окуневская. Сидела напротив за столом, Тамара запомнила эту красивую женщину.
На Новый год и 7 ноября детям военных устраивали праздники. В качестве подарка был большой бумажный кулек, в который были завернуты крупные яблоки, мандарины и плитка шоколада с орехами. Для детей были накрыты столы, на которых стояли многочисленные вазочки и розетки со сладостями. Обслуживающий персонал спрашивал:
- Что ты хочешь, деточка?
Ткаными салфетками детям утирали рот, испачканный вареньем. А антисоветские настроения усиливались. Мама с подругой иногда ходили на рынок. Местные жители голодали. Народ продавал всякое добро и золото. Мародеры из местных вычисляли пустующие квартиры и выносили оттуда всё ценное. Жены советских офицеров скупали золото и драгоценности ведрами за бесценок. Продукты выдавались военнослужащим бесплатно, на них и они выменивали всё что только душа могла пожелать. Продукция была советская, с советскими штампиками. Папа запретил жене покупать что-либо. Галина упросила мужа купить только одну золотую цепочку со знаками зодиака. Но она ненадолго задержалась у нее - упала в бане в Ужгороде.
Летом девочки купались они в чудном озере Балатон, на западе Венгрии. Прекрасное озеро, крупнейшее в Центральной Европе.
Девочки ходили в русскую школу, детей не провожали, мама спокойно их отправляла и занималась своими делами. У здания школы был забор, но без колючей проволоки. Школа подчинялась Всесоюзной Контрольной Комиссии. Местные жители относились к ним с опаской, осторожностью. Боялись нового режима. Гайки им закрутили хорошо...
В Будапеште произошло восстание местного населения, хотели всех "оккупантов повесить", после чего их быстро выдворили. Позже, восстание подавили, и началась история Венгерской Народной Республики. Но этого Тамара не увидела. Отец получил распределение в Ужгород.
Некоторые офицеры увозили золото, мебель и прочие пожитки. Многие из них не доехали потом до дома - отправились в советские лагеря. Поговаривали, что Окуневская "погорела" именно на вывезенном чемодане такого "добра". А семья Тамары забрала только два сундука еды, которую выдавали бесплатно. Они боялись только одного - голода. Горка, которая была в венгерской квартире была вывезена другой семьей и переливалась хрусталем в Советском Союзе. Новый хозяин в Москве любовался её бликами недолго...
Приехав в Ленинград, сундуки они отдали маминой сестре. Она ела их содержимое почти два года. В Ленинграде была карточная система до конца 1947-го года.
Случаев, чтобы советский офицер, или кто-либо из младшего состава напился - такого не было. Берегли честь советского офицера. Венгры тоже были всегда опрятны, хорошо одеты, прекрасно пели и танцевали. В Венгрии мама переняла элементы местной кухни, острой, с томатами. На долгие годы в маминых выкройках поселилась венгерская застежка в форме восьмерки из сутажа, в основном, на пыльниках (летний плащ из тафты в дополнение к платью с набивным рисунком) и прочей верхней одежде. Швейная машинка "Зингер" тоже посетила Петрозаводск, Митаву, Уйту, Москву, Будапешт, Ужгород и Ленинград...
Ужгород.
Рядом с рекой Тисой располагалась перевалочная станция Чоп. Там папа поменял деньги. Приехав в Ужгород, семье сразу дали бесхозный дом, где до них проживали тоже русские, как и семья Тамары. В доме не было канализации и помои, отходы предыдущие "хозяева" выливали прямо на улицу из окон. Стояла потрясающая вонь. Маме стоило больших усилий, чтобы все отмыть и привести в божеский вид. Не было посажено ни цветочка...
В Будапеште забыли школьную форму старшей сестры, Аля очень расстраивалась по этому поводу. Оказались они в русском квартале, дом находился на улице Михаила Коцюбинского, классика украинской литературы. Он умер в Чернигове в год празднования 300-летия Дома Романовых. Параллельно улице Коцюбинского проходила Русская улица. Это был квартал эмигрантов из бывшей Российской империи, и на набережной ими была выстроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Сёстры знали, что это русская церковь. Она была устроена в память о погибших воинах в первую мировую войну. В церкви находилась икона, принадлежавшая последнему российскому императору, Николаю Второму. Святыню храма, икону Спасителя, подарила жена Верховного Главнокомандующего Русской Армией кн. Николая Николаевича, Великая княгиня Анастасия.
На улице жили в основном, советские офицеры со своими семьями, женами и детьми. Девочки любили возиться с маленькими детишками.
Напротив дома, где стала жить семья Тамары, проживала семья чехов. Мария Иосифовна долго к ним присматривалась, относилась сначала настороженно, но со временем, увидела, что они не нахальные, воспитанные, и, потихоньку оттаяла. Уже тогда их дом отгораживала сетка, оберегающая местное население от нерадивых соседей...
Покорило чешскую семью окончательно и бесповоротно кипельно-белое бельё, которое развешивала мама, Галина Андреевна. Белое постельное бельё там не принято было, оно обычно было цветным или с тёмным рисунком. Однажды, пришла дочь Марии Иосифовны, Люба, и сказала: "Мама Вас приглашает есть черешню". Там было принято маму называть на Вы, и девочки не понимая этого, думали сначала, что Люба им не родная дочка. Такой черешни Тамара никогда не видела в своей жизни. Она вся была усеяна плодами, не было видно ни листочка.
У Марии Иосифовны был двухэтажный каменный дом. Всю домашнюю работу хозяйка вела медленно, неспешно, с чувством собственного достоинства, и, как ни странно, все успевала. Она делала водку на перце. Тамара всё удивлялась, как у неё так получается - везде порядок, чистота и при всем этом, Мария Иосифовна никогда не суетилась. Она была преподавателем. У неё Тамара в первый и последний раз увидела огромные перины на кровати. Это такие самодельные матрацы, набитые пухом. В них можно было утонуть...
Недалеко протекала горная река Уж. Там папа научил девочек плавать, нещадно бросал их в воду с головой. Вода была очень холодная, и местами, как ни странно, мутная, желтоватая. На берегу любили загорать, вместе с местными. Недалеко был бассейн, там Тамара даже прыгала с вышки "солдатиком". В Ужгороде её было 10 лет, она уже совсем окрепла, ходила в 5 класс. Школа была рядом с домом, почти напротив. Учителя были украинские, забора у школы не было, дети играли с местными довольно часто.
Однажды Тамаре поручили сделать стенгазету. Она от себя писала разные заметки, посвященные революции. Папа все-таки был идейным. Все коренные жители вели себя очень тихо. ХХ век сменял власть кардинально - от Венгрии в Чехословацкую республику, с 1938 опять обратно, в Венгрию, два года были под Бандерой, немцами, потом оказались в СССР, потом Украина... Политика заключалась в том, что всех "нужно держать в строгости". Сталинский режим заключался в работе без опозданий, работе по ночам. В любое время можно было поднять человека "на ноги" для доклада.
Мылись обычно в бане, там мама, Галина Андреевна, и потеряла цепочку, купленную в Будапеште со знаками зодиака. Не принесла она счастья.
Так они и прожили до очередного восстания 1950-1951 годов. Местные жители сначала принимали советских солдат молча, потом недовольства переросли в серьёзные протесты. Как таковой агрессии не было, но, вечером семья Тамары была в гостях у соседей, а на следующий день всё началось восстание...
Папу перевели в Ленинград.
Когда Тамара с семьей переехали в Ленинград, они остановились у маминой сестры на проспекте Газа (Старо-Петергофском). Одна остановка от «Треугольника», напротив Нарвского проспекта. Там они прожили полтора года. Сестре принадлежала 40-метровая комната, которую перегородили мебелью. Далее по коридору шла кухня с печкой и из кухни следовали две комнаты «бабушек, лет 50-ти», как тогда казалось Тамаре.
Два громадных окна выходили на проспект. Ванной не было. Мыться ходили в баню у Кировского универмага. Для детей было большим развлечением ходить в баню, бренча тазами по дороге. До 1948 годы был общий зал, люди во время войны и некоторое время после не смотрели друг на друга. Мылись не каждый день, по субботам, была большая очередь, в два лестничных пролета. Одним из любимых занятий было смотреть на работу двух маникюрш. Сестры до подхода своей очереди на всё время ожидания прилипали к стеклу, у которого работали женщины и тщательно наблюдали за их манипуляциями.
Тамара восхищалась ленинградцами. Пережили войну, блокаду, такую разруху, бомбежки. Но к тому времени, когда они приехали, разрушенных зданий уже не было, все было отстроено заново и даже возведены новые дома. Одноклассники ей рассказывали: «Вот этого дома не было, сюда попала бомба» и т.д. Город был восстановлен очень быстро.
В новой школе на пр. Газа, д.33 не было мест, и девочек определили в школу им. 10-летия Октября на пр. Стачек. Школа, в которой учились девочки, называлась «сталинской». Особенным предметом гордости был следующий факт – учителя и ученики собрали в годы войны деньги на танк. В школе была обсерватория. Но туда имели допуск только старшеклассники. У старшей сестры Али была обычная общая фотография учащихся и учителей этой школы, подобные фотографии есть в каждой семье. На ней запечатлены молодые учителя, но юные учителя этой школы все были седыми. Молодые и седые...
Был тотальный дефицит, но народ знал, когда что-нибудь «выбрасывали» в Кировском универмаге. На первом этаже было готовое платье. Канцелярские товары девочки покупали себе к учебе сами. Рядом с магазином был каток, где иногда катались сестры. Центрального отопления не было, ходили пешком за керосином. Заправка находилась рядом с магазином «Резиновой обуви» на пр. Газа. Готовили на керогазе. Зимой топили печь. Круглая печь размещалась на кухне и обогревала комнаты. Любимым занятием Тамары было наряжаться в мамины лакированные туфли – лодочки, платья и крутиться перед зеркалом. Каблук был высоким, как шпилька, только немного потолще.
Потом папа дали три смежные комнате на Малой Охте.
Сначала папе предложили двухкомнатную квартиру без душа, две комнаты, метров 40. Но, вход был с кладбища… Поэтому, он и выбрал три смежные комнаты в коммуналке.
Помимо мамы, в квартире были две хозяйки. Маме приходилось ходить за колотыми дровами. Для того, чтобы натопить печь и приготовить еду, требовалось три вязанки дров. Кухня была 15 метров.
Дети одной соседки, Дора, Света и Вова, стояли под окнами и кричали: «Дай на трамвай, дай на трамвай, дай на трамвай». Чтобы они не орали под окнами, на проезд давала Галина, т.к. у их матери не было денег, муж был военным музыкантом и погиб на фронте. Она готовила пироги и держала их неделю, чтобы они твердели, и дети не сразу съедали.
Маме пришлось соседствовать с двумя вредными тетками, которые выползали на кухню, после того, как Галина приносила свои дрова и топила плиту, физически её отстраняли, отталкивали и начинали готовить сами, занимая всё свободное пространство плиты. Она жаловалась мужу, но все было бесполезно. Она не знала, как с этим бороться…
В пяти минутах ходьбы от дома находился базар. Там было всё – парное мясо, свежая рыба. Холодильника не было. Тамаре нравился суп с перловкой и картошкой из снетков: «Какая прелесть!» - говорила она.
Галина Андреевна подрабатывала, хорошо шила. За два часа делала выкройки. Мамина подруга, Эля, закончила Ужгородский филфак и устроилась в Публичку (РНБ). Мама ей сшила несколько платьев. А поскольку, фасон был один на всю страну – прямое платье, с вырезом «апаш», втачной рукав, то мамины платья пользовались популярностью. После того, как Эля в них появилась в Публичке, мама была надолго обеспечена заказами. Просила платье от «Галины Андреевны» даже начальница. Фантазия Галины била ключом – тафты было навалом, она применяла всё – вытачки, кружево, рукав-реглан. Обтягивала тканью пуговицы. Кое-где присутствовала «венгерская восьмерка». Все венгерские фасоны мама держала в памяти. Шерстяную юбку шила за день. Оверлоков тогда не было, и мама всё подшивала вручную, шелковым шнурком.
Потом мама с тремя детьми получила квартиру, и вселился алкаш. Это грустная повседневная история многомиллионного города, не требующая освещения. Она стара, как мир…
Мама нашла отдушину в Уйте.
Удобства следующие: до почты 4 километра, в библиотеку пешком. Если сначала можно было получить деньги в Уйте, то потом произошло «укрупнение», до центра Кадуя – 40 километров. Неудивительно, что вымерли практически все деревни. Однажды проводница хотела маму ссадить с поезда, т.к. увидела в сумке кочан капусты: «Вы – спекулянтка!». Ну, не растет на севере капуста. Семья большая, нужно было на лето запастись продуктами. Многие ездили с «абалаковскими рюкзаками», в которые легко можно было разместить килограммов 40, было удобно нести.
Девочкам сложно было в смежных комнатах строить свою личную жизнь, но все они вышли замуж, как и Тамара. На Малой Охте и закончилось детство Тамары, и началась взрослая жизнь.