Старший лейтенант в НИИ-4 МО или Бруно Самсонов
С Бруно Сергеевичем Самсоновым я познакомился во время защиты своей кандидатской диссертации в НИИ-4 министерства обороны. Мой научный руководитель профессор Сазонов попросил быть вторым оппонентом на защите начальника одной из лабораторий этого военного НИИ – Самсонова. Первому оппоненту по положению полагалось иметь степень доктора наук, а Самсонов пока был только кандидатом.
Когда я увидел своего будущего второго оппонента, я сильно удивился. Даже молодые инженеры-офицеры в НИИ-4 Минобороны имели звания не ниже майора. А начальник лаборатории Самсонов оказался всего старшим лейтенантом!
После защиты я близко сошелся с Бруно Сергеевичем, даже как-то в командировке ночевал у него в Болшево, - тогда с гостиницами в Москве был страшный дефицит. Постепенно я узнал его не совсем обычную военную карьеру подробнее.
Он закончил МХТИ на восемь лет раньше, чем я – свой КХТИ. Там же он учился в очной аспирантуре и защитил кандидатскую диссертацию. Молодым кандидатом наук Самсонов устроился на работу в родной МХТИ, для начала он получил невысокую должность ассистента. В столичном ВУЗе у него карьера никак не складывалась, да и зарплата ассистента могла вызвать только горькую усмешку, она была как у девчонок-лаборанток.
К счастью, в МХТИ была военная кафедра, и выпускникам присваивали звание лейтенанта. Через пять лет работы Самсонову присвоили очередное воинское звание, он стал старшим лейтенантом. На дальнейшую военную «карьеру» в гражданской организации надежды не было ни малейшей. Звание капитана присваивали только при должности не ниже заместителя директора. Точно так же не было перспектив в жилищном вопросе. Бруно Сергеевич уже женился, они с женой растили дочку, но продолжали жить в комнатушке студенческого общежития.
После восьми лет работы в МХТИ Бруно Сергеевичу пришлось искать новое место для приложения своих научных склонностей. Такое место нашлось в НИИ-4 Минобороны. Ему пришлось вступить в армию, надеть военную форму с погонами старшего лейтенанта. Для начала он получил должность старшего научного сотрудника с приличной, по сравнению с МХТИ, зарплатой. Вскоре его назначили начальником научной лаборатории с очень хорошим окладом. В его прямом подчинении оказались капитаны и даже майоры. В Советской армии офицеры заслуженно считались элитой, и жизнь семьи Самсоновых довольно быстро наладилась. А Бруно Сергеевич теперь смог по-настоящему заняться наукой, - уже в довольно зрелом возрасте.
Читатель уже понял, что в СССР оборонная наука имела многоступенчатый характер и, если можно так выразиться, многослойную структуру. По замыслу высокого руководства, фундаментальные научные разработки выполняли институты академии наук СССР. Академики по своим обязанностям создавали и развивали новые направления в оборонной науке и промышленности. Основные опытно-конструкторские разработки (ОКР) и прикладные научно исследовательские работы (НИР) по заказам министерства обороны вели гражданские НИИ, СКБ и ОТБ девяти оборонных министерств СССР. В этом благородном деле им помогали ВУЗы с их многочисленным профессорско-доцентским составом. Кроме того, к оборонным НИР и ОКР широко привлекались отраслевые НИИ самых различных министерств. Это с одной, гражданской стороны.
С другой стороны, в самой Советской армии тоже существовала довольно распространенная структура академий и НИИ, подчиненных министерству обороны. Академии готовили высоко квалифицированных офицеров, которых направляли в ряды военных представителей в гражданские НИИ и на заводы, а также для пополнения штатов самих академий и военных НИИ.
Каждое управление министерства обороны имело в своем подчинении военные НИИ, как основные научно-методические военные организации. Они проводили свои исследования и разрабатывали методики для армии, а также исследовали причины отказов при работе военной техники и вооружения. Кроме того, в их задачи входил научно-технический арбитраж разработок гражданских НИИ. При такой структуре оборонные научно-технические разработки шли широким фронтом, результаты прочесывались таким частым гребнем, что для ошибок просто не оставалось места. Заодно не оставалось места для гениальных одиночек.
НИИ-4 МО подчинялся управлению ракетных войск стратегического назначения. По своему положению он курировал работы всех ракетчиков и спецхимиков. Офицеры звали свой родной НИИ-4 МО насмешливо: НИИЧМО.
Работы для военной научной лаборатории хватало. «Холодная война» достигла высшего накала. Американские военные базы с ядерными ракетами окружили СССР. Стратегические бомбардировщики НАТО с ядерными бомбами на борту непрерывно барражировали вдоль советских границ. Когда же СССР разместил на Кубе свои ракеты среднего радиуса действия, - США закатили истерику и поставили мир на грань ядерной войны. Мы проиграли «кубинский кризис».
А США внаглую продолжали полеты своих самолетов-разведчиков над территорией СССР. 1 мая 1962 года американский пилот Пауэрс на самолете-шпионе пролетел в нашем небе от афганский границы почти до Свердловска, ныне Екатеринбурга. Наши истребители-перехватчики не смогли подняться на такую высоту, пришлось сбивать шпиона ракетами. К счастью, Пауэрса удалось взять живым.
По стране прогремело дело американского шпиона в нашем Генштабе полковника Пеньковского, который «по идейным соображениям» выдал врагу немыслимое количество наших секретных данных. То и дело США провоцировали «события» в странах народной демократии, особенно в Польше и ГДР.
В этих условиях в 60-х годах в оборонно-промышленном комплексе СССР еще сохранялся темп военных лет, военные разработки финансировались в первую очередь, а точнее, вне всякой очереди. На оборону уходила львиная доля государственного бюджета. Даже объем строительства знаменитых хрущевок, которые в конце 50-х. начале 60-х вывели из подвалов и бараков миллионы советских семей, - даже он заметно снизился.
Хрущев взял резкий уклон в сторону создания ракетного оружия взамен артиллерии и авиации, строительство надводного флота практически прекратилось, зато одна за другой вступали в строй ракетные подводные лодки. В эти годы оперативно-тактические ракеты работали на зарядах из баллиститных порохов, а ракеты среднего и дальнего радиуса действия – на жидком топливе. Жидкое топливо причиняло массу хлопот обслуживающему персоналу. Недаром родилась шуточно-печальная «Ракетная лирическая»:
- Разгрызи мне, бабушка, ты орешек грецкий,
Зубки твои крепкие сияют белизной,
А мои осталися в армии Советской,
Под землей казанскою, в шахте пусковой.
Расчеши мне, бабушка волосок мой детский,
Кудри твои пышные сияют сединой,
А мои осталися в армии Советской,
Под землей саратовской, в шахте пусковой…
Начальнику лаборатории НИИ-4 МО часто приходилось выезжать на «точки», - позиции базирования жидкостных ракет, надевать громоздкий, но не очень надежный скафандр и спускаться в заполненные ядовитыми испарениями пусковые шахты. А в его лаборатории непрерывно шли исследования причин всевозможных ЧП с ракетами в армии.
К этому времени надежные баллиститные пороха, как сто лет назад дымный порох, показали свою недостаточную эффективность. Они уже не могли обеспечивать возросшие требования к характеристикам ракет. Кроме того, требовалась более приемлемая альтернатива опасным и ядовитым жидким топливам, - с сохранением энергетических свойств. В спецхимических НИИ интенсивно пошла разработка смесевых твердых ракетных топлив. Лаборатория Самсонова тоже включилась в эту работу.
После защиты кандидатской диссертации я редко встречался с Бруно Сергеевичем, но мы сохраняли не только деловые, но и хорошие товарищеские отношения. На моих глазах Самсонов постепенно поднимался по военной «лестнице». Он стал капитаном, потом майором, ему присвоили звание подполковника. Вскоре после моего переезда в Подмосковье мне пришлось съездить в командировку в НИИ-4, и ко мне на проходную вышел стройный, подтянутый полковник в папахе. Бруно Сергеевич уже защитил докторскую диссертацию и получил аттестат профессора. Он уже руководил научным отделом.
Наши контакты заметно укрепились. Он пригласил меня на защиту кандидатской диссертации одного из своих аспирантов-офицеров, Киселева Ивана Ивановича, - у них в ученом совете не хватало докторов наук по этой специальности. Там я с удовольствием встретился со своим давним товарищем, полковником Егоровым из ВИА имени Дзержинского. Кажется, именно в этот раз Бруно Сергеевич ввиду позднего времени предложил мне переночевать у него.
И вот я снова оказался в том зале НИИ-4 МО, где проходила защита моей кандидатской диссертации. Никого их прежнего ученого совета я не увидел, - прошло 17 лет, - лишь один седенький старичок в штатском и с палочкой неуверенно подтвердил, что, кажется, помнит мою защиту.
Не помнить ее было трудно. Я тогда развесил плакаты с диаграммами и таблицами на стенде над сценой, которая возвышалась примерно на полметра над полом, как в театре, и начал свой доклад. Постепенно я с указко в руках пятился вдоль длинного ряда своих плакатов. И – настал момент, когда сцена неожиданно для меня закончилась. Я свалился с возвышения, слава Богу, ничего не повредил ни себе, ни залу. Я поднялся, отряхнулся и продолжил доклад. Меня поразило: ни один человек в зале не подал виду, будто что-то произошло. Все-таки у старших советских офицеров в НИИ МО воспитание оказалось на высоте.
Позже мы с Бруно Сергеевичем постоянно встречались на всевозможных научно-технических конференциях, комиссиях, симпозиумах. На них он выступал, в основном, как строгий эксперт от Минобороны, как представитель Заказчика.
Он не дожил даже до 60 лет. Умер скоропостижно, во сне. Заснул и не проснулся. Говорят, Бог посылает легкую смерть тем, кого любит.