Лучезарное светило, овладев небосводом, расплескалось в лазурном безбрежье и, властвуя в короне золотых лучей, не дозволяло рассмотреть своего величия.
Степь затрепетала знойным маревом, горячий ветроворот шевельнул разнотравье, прижал к земле, чудно закрутил и погнал его в бесконечную даль.
Изумрудные волны, переливаясь радужно, трепетали голубыми васильками, желтоглазо моргали ромашками, подмигивая огоньками златоцвета.
Пухлый шмель коснулся ароматного чрева цветка, зарылся мохнатый в пыльцу и раскачивался на ветру, не замечая полуденного солнца.
Полевой аромат пропитал тело, проник в душу, и теперь ни дышать, ни двигаться желания нет, лишь закрыть глаза, да и раствориться в благостном духе степного простора.
- Эй, молодой, ты жив? Вставай.
Степка открыл глаза и ничего не увидел. Яркое пятно застило глаза и ослепило неожиданно.
- Никак жив, помог бы сумки донести, - женщина протянула руку.
Изящные пальцы засверкали жемчугами, зеркальные изгибы ногтей ослепили юношу солнцами.
Тонкий аромат неведомых духов вскружил голову, и случилось в теле Степановом такое томление, хоть в обморок падай.
- Эк, разморило тебя,- посетовала красавица, - как бы самого нести не пришлось.
Степан поднялся из травы, ухватил тяжелые сумки и с легкостью двинул за голосом.
- Поселенец, видать?
А Степка и ответить побоялся.
Порыв ветра швырнул пылью навстречу, женщина обернулась и Степка замер от увиденной красоты.
Таких женщин он не встречал никогда, да и когда ему; свой срок-то он в шестнадцать лет схлопотал.
-Ну, вот и пришли,- красивая протянула пачку сигарет, - спасибо, молодой. Я послезавтра этой дорогой возвращаться буду, встретишь?- и рассмеялась звонко.
Её и не было уже, а он стоял у ворот заколдованный.
- Где тебя черти носят?
Степка вздрогнул.
- Иди в барак, а то лейтенант в побегушники зачислит,- Сутулый хохотнул неприятно, - работу раздаёт, тебя вроде на склад определил. Да беги,беги должность потеряешь!
Начальник в своём кабинете глянул на Степку, как камень метнул.
- Еще исчезнешь хоть на минуту, отправлю в зону проволоку вязать.
Ненавидели они друг друга. Лейтенант у Степки отрядным был, и как-то сразу тогда «закусил» на него. И столько крови «выпил», что дай волю, прибил бы он этого упыря. Но звезды сошлись по своему: перевели лейтенанта на другую должность.
И вот судьба свела их вновь, и страшно представить, чем закончится новое начало…
Утро простучало ржавым рельсом, залетело свежим воздухом в открытые окна дряхлого барака, брызнуло водой из умывальника и, накормив нехитрым завтраком повело к старому овощному складу.
Здесь давно ничего не хранили, все обветшало, покрылось плесенью, рассыпалось трухой и сырость, раскинув влажные щупальцы, неприятно заполнила темное пространство.
- Вычистить, вымести, высушить, – сержант размахивал резиновой дубинкой, как регулировщик на перекрестке.
Ко второму дню уборку закончили. Открыли люки, окна, избавляя подземелье от сырости, а утром третьего дня появилась она…
Степка воздухом подавился: кашель выворачивал наизнанку, душил и разрывал грудь. Слезы заливали глаза, а он никак не мог откашляться.
- Туберкулезник, что ли? – раздался дивный голос.
Степка замер и понял: ни оправдаться перед красавицей, ни объяснить, что обследован врачами и признан здоровым.
А она и не узнала недавнего помощника. Говорят же - все зеки на одно лицо…
Красавица стояла в дверном проеме, тонкий силуэт зыбко колебался в свете голубого неба.
Пять пар оголодавших глаз ослепли от увиденного, зажмурились и не посмели представить её обнаженной.
-Ну, мальчики, договоримся сразу. Я здесь хозяйка, вы помощники. С любовью не приставать, дурацких предложений не делать. Вы слушаетесь меня, я вас не обижаю. Зовут меня Елена Ивановна.
-Лен Ванна, значит, - хохотнул Дохлый.
- Вот это да,- рассуждал Сутулый, - редкой красоты девка, в натуре, и в такой дыре. И-э-эх, мне бы денег бумажных с пол ляма, и я при ней, она при мне, и помутненье в голове…
- Ты в зеркало на себя глянь, красава,- хохотнул Дохлый,- она с тобой и за три лимона рядом не встанет. Слышал, как отбрила: «Без дурацких предложений». Баба знает себе цену, без суеты с нами разобралась.
-А перстенек на ней приметный? Знатная печатка, не простая,- вдруг пробубнил Барсук.
- Ну, ты старый и глазастый, мы по телу её пробежались, а ты на рыжьё глаз положил.
"А не золотой он, платина, штучная работа" - молвил про себя старый.
- Эх, присмотрел я тут повариху, завалюсь видать к ней, кину лейтенанту штуки три, думаю отпустит, халупа её рядом, мне, по ходу, западло в этом курятнике жить, - Сутулый кивнул на помещение и потянулся сладостно, будто из под перины вылез.
- А как же Людка, ты жениться ей обещал по воле? - усмехнулся Дохлый.
-До воли дожить нужно, Да и как в деревне без бабы? Неправильно это.
Под навесом двадцать человек на «одно лицо», не торопясь поглощали деревенское варево.
Не зря они сюда «свалились». Еда приличная, не разносолы понятно, но мясо в шлемке три раза на день, хлеб пышный, деревенский, всегда сегодняшний и даже с утра.
Сутулый прижимался к поварихе, разминая её сдобную ягодицу, что-то шептал на ухо, как зашуганный мерин перебирал ногами и косился на дверной проем.
Девка вдруг зашлась тихим хохотом, круглый живот запрыгал судорожно, поселенец припал лицом к её пышностям и замер, словно гвоздем прибили.
Она оттолкнула его нехотя.
- К ночи приходи, дома ждать буду…
Кузнечики стрекотали наперебой, от травы веяло свежестью и деревенскими ароматами. Хотелось выспаться сразу за все пять лет тревожных зоновских ночей. Вот так, закрыть глаза до конца срока и открыть очи на воле, и что бы рядом Елена Ивановна…
Приятно-томное чувство шевельнулось больно, тоскливо ущипнуло сердце, и побежало оно суетливо, сбиваясь с ритма.
Через дорогу послышались знакомые голоса. Степка привстал на колени.
У старого амбара, заросшего кустарником, их лейтенант беседовал с Еленой. Не церемонясь, он вдруг приобнял её и тут же звонкая пощечина алой отметиной засияла не щеке офицера.
Милая улыбка дамы в мгновение сменилась презрением, отчего женщина стала еще краше.
Щеки полыхнули румянцем, глаза сузились, и ставшие тонкими пухлые губы, произнесли что-то, коротко, жестко, обидно.
Степка присел от неожиданности в траву и не заметил, как лейтенант приблизился к нему, закурил, злобно затягиваясь, и отбросил в ярости сигарету.
- С-с-сука! - процедил начальник.
Сутулый суетился третий день, бестолково задаваясь одним вопросом: «Где взять денег?».
Он с удовольствием расписывал поварихины хоромы, мягкую постель с ароматными подушками, и готов был свалить к ней и без воли лейтенанта.
- В бане буду мыться кажен день, сперва один, потом с поварихой, развратная девка, люблю таких! - скороговорил он, нервно тряс ногой и стучал пальцами по табурету.
- Девка-то при деньгах, да не в масть мне с неё бабки брать за свой же постой. И украсть здесь не у кого и продать негде, во деревня, во шалман! Беднота, бляха-муха. Довели народ, стырить нечего!!
Сутулый «заводился» с каждой фразой и от того, острый нос его удлинялся, а тонкие губы нервно дрожали.
- А ты в долг у лейтенанта отпросись, - хохотнул Дохлый.
-Ты чё, в натуре, фильтруй базар, я чё, фуфлыжник какой, и что бы с ментом в долг, да никогда!- и вдруг встрепенулся, как воробей с испуга.
В дверях возникла некрасивая, толстая деваха в дорогом платье с громадными клетчатыми сумками.
-Ленчи-и-ик, - пискляво завопила девка, бросила сумки, и сгребла тщедушное тело Сутулого в охапку.
-Ой-ё-ёо, - взвопил тот, от боли или неожиданности. Глаза округлились, Сутулый покраснел, и что-то в нем хрустнуло громко,- Лю-ю-дка,- только и простонал.
А она ухватила ртом его губы и ни вздохнуть парню, ни выдохнуть.
Пышное тело заграбастало худую сущность мужика, и кроме лысой головы уж и не видно её хозяина.
Мужики поспешили удалиться деликатно, а зеленые глаза ловеласа заметались суетливо, как мыши загнанные в угол...
Компания отдалилась от барака, и все же в полуденной деревенской тишине нельзя было не расслышать шороха суетливых движений, гортанных «охов» и всяких других, нежных выражений любящих сердец.
Барсук оставался на ночь в подвале, так, для порядка, выдуманным лейтенантом.
Пустое помещение охало ночной тишиной и редко булькало крупными каплями.
А у старого мысли вокруг хозяйкиного перстня крутились.
Знал он его и от того не понятно, как перстень на пальце красавицы оказался.
Этим утром не выдержал, решил расспросить хозяйку.
Мудрец он был еще тот. И понимая деликатность разговора, «зашел» издалека, без глупых расспросов и откровенных предположений.
А хозяйку такой расклад насторожил. И подивился немолодой сиделец, как умно она беседу повела.
Вошедшие, оторопели от увиденного.
Лен Ванна мило держала ладонь старого бродяги в своей руке и с улыбкой слушала тихую речь Барсука.
- Во, в натуре, они чё, всю ночь здесь барахтались? – удивился Сутулый.
-Нет, тебя ждали, ща, начнут,- хохотнул Дохлый.
А у Степки сердце замерло и резануло ревностью до слез, и будто жизнь остановилась…
- Ты чего замер, красавчик,- теплая женская рука ласково шебуршила Степкину лысину: приятно, нежно, как мамка в детстве.
Степкино сердце подпрыгнуло, и забилось, затрепетало часто.
Её уж не было, а он ощущал нежное прикосновение …
- Ну, чё старый, как она, - Сутулый нервно шевелил пальцами, притоптывал дырявым сандалем, глаза светились наглым вожделением и завистью,- чё тама?
- Это не тама, это тута,- Барсук постучал кулаком по лбу Сутулого, - ты мне не намекай больше, про «тама», - пальцем проткну!
- А чё, я-то,- откровенно возмутился Ленчик,- сам же, тока за руку её лапал.
И не успел рта закрыть, как взбрыкнул ногами в воздухе и больно шлепнулся на спину.
- Ты чё, Барсук, я же пошутил,- испуганно пролепетал Сутулый.
- Ты за Машку свою шути, борзОта, - прошипел старый.
-Ну, понял, понял,- потирая челюсть,- "закапризничал" Ленчик.
К обеду примчалось начальство.
Полковник построил поселенцев, отматерил как следует, затем поблагодарил слегка и поставил новые задачи.
Привезли кой-какие материалы. Застучали молотки, завизжали пилы, работа колыхнулась и, к вечеру, довольный полковник умчался восвояси.
А на вечерней проверке пьяный лейтенант, как с цепи сорвался.
Припомнив каждому сидельцу все, что за две недели приметить смог.
Ухватившись за пуговицу провинившегося, он крутил её, притягивал к себе и, упершись козырьком фуражки в лоб "виновного", объяснял, кто он есть "на самом деле".
А лишь дошла очередь Степана, лейтенант с «катушек и съехал». Выхватил из кармана пистолет, уперся дулом в Степкин лоб, и орал, брызгая слюной.
Тем и кончилась проверка.
Злые сидельцы заходили в барак, предполагая грандиозную пьянку охранников.
И действительно, в другом бараке, заиграла музыка, послышались пьяные возгласы, звон бутылок и стаканов.
Удивительный этот народ, отбывающий срок за дела свои скорбные. Казалось бы, нет в них ничего святого и праведного, люди преступившие закон: жестокие и злые, кровожадные и беспредельные, мстительные и глумливые, не знающие доброты, и сострадания не ведающие.
И вроде, плевать им на всё и всех, и нет у них за душой ничего, и будто мысль одна и гложет: как «ноги сделать» из–за колючки.
А они живут своей жизнью особой и, считая дни к «звонку», ежедневно о воле и мечтают, и не всякий в побег двинет, и не потому, что страшно, а от того, что человек он.
И хоть далеко до свободы, но после срока, именно по-человечески и пожить хочется.
Душный вечер сменился свежестью , в ночи сверчки застрекотали, а заплутавшая птица низко шелеснув крыльями, разогнала мошку и бабочек у одноглазого фонаря.
Старый плафон скрипнул натужно, и шлепнулся на землю пистолетным выстрелом.
Степан вздрогнул и не знамо как, вмиг у знакомого дома оказался.
Две тени за занавеской замерли, как нарисованные.
Вдруг шторка встрепенулась, хлопок раздался..
Степан влетел в незапертую дверь, наткнулся на лейтенанта, а тот уперся ему пистолетом в грудь.
Не ведая себя, ударил Степан лбом в переносицу начальнику и, подхватив оседающее тело, насаживал его на колено, покуда не обмякло оно, и не свалилось тяжело на пол.
Ткнул пистолетом в затылок, нажал было на спуск, да вдруг, ощутил на плече нежность вчерашнюю, и замер, как в лёд превратился.
Дверь хлопнула, и тут же Барсук оружие у Степана вывернул из руки.
- Проворонил я его, проворонил, козел старый! -
- Ты как?! – обратился к хозяйке.
- Больно, здесь,- приложила она руку к сердцу.
Рванул Барсук рубашку, а там лиловое пятно грудь залило.
- Не боевой пистолетик значит, ну эт для него всё равно, - и хладнокровно ткнул ножом, где сердце у лейтенанта быть должно.
Желтая луна любопытно заглянула в окно, и тут же пропала за наплывшем облаком.
- Ты, пацан двигай в барак по-тихому, придумай отмазку. И забудь, что здесь случилось,- Барсук вытер пистолет, вложил в руку лейтенанта.
- Перо не трож, пусть торчит. Ну, всё. Прощевайте, - прошептал старый и растворился в ночи.
Из открытой двери раздался стрекот недовольной сороки, синеокая луна, освободившись от тучного заключения осветила порог.
Красавица перстень протянула Степану.
- Спасибо красавчик, ты не обижайся, найдешь ты себе любимую – вся жизнь впереди.А я для тебя старая, да и не для тебя вовсе, ты помни меня, а полюби другую.
К утру, как полагается, менты налетели, прискакал «хозяин», поселенцев пресанули и к вечеру свезли их всех в колонию.
А Степан так и не понял, почему Барсук лейтенанта убил, хотя, он же сам его и угрохать хотел.
Через год, когда освободился, видел он Елену с мужиком, как две капли на Барсука похожего, лишь моложе.
И понял Степка бывшей душой арестантской, какой масти человек этот есть, и кем он Барсуку приходится.
1999г.