Прощай, Ворон. Флотский сувенир

               
               


      Такого шторма Барсуков еще не испытывал. Плотная, злая субстанция, насыщенная морем, которую и ветром-то назвать было неудобно, могуче кренила и трепала корабли, что стояли в Стрелецкой бухте кормой к стенке. Антенны выли, снасти свистели, вымпелы хлестко трещали. Швартовы напряглись до предела. На море было страшно смотреть. Оно гнало в бухту крутые, лохматые волны.

    «Ворон» держался в ветровой тени «Пумы» и «Ягуара», поэтому ему было полегче. Но это мало утешало командира. Через час он будет сниматься с якоря и следовать на противолодочный рубеж, чтобы сменить в дозоре «Рысь». Капитан-лейтенант нервно прикидывал и свои действия и маневры корабля, представляя, как они вместе будут выпозать в море из этой клокочущей узкости.

     Как только якорь оторвался от грунта, сторожевик, из-за его повышенной носовой парусности, стало  разворачивать ветром в сторону противоположную выходу из бухты. Одновременно с разворотом корабль сносило на камни, белевшие в конце Стрелецкой. Первоначально, работая машинами враздрай, командир пытался пересилить ветер и развернуть судно носом на выход. Однако маневр протекал медленно и становилось ясно, что пока «Ворон» развернется, его вынесет на берег.

     Командир решил выходить из Стрелецкой кормой.  Ну и досталось же корабельному транцу абсолютно не предназначенному для разрезания волн, особенно штормовых. Над кормой вздымадись тонны воды. Они мощно бухали в крышки люков, через которые при атаке подводной лодки производится сброс глубинных бомб. На такие ударные нагрузки крышки не были рассчитаны. Одна из них в конце-концов не выдержала и погнулась. В результате её деформации между крышкой и корпусом корабля образовалась больщая щель. В неё стала активно поступать забортная вода, затапливая пост управления бомбосбрасывателями.

     Ниже поста располагалось румпельное отделение с рулевой машинкой, которая по командам с мостика поворачивала баллер руля. Для дублирования, на случай выхода из строя рулевой машинки, там же находилось устройство  ручного управдения рулем с помощью штурвала. И вот теперь эти два важных агрегата оказались блокированными буйными массами воды, что метались в бомбоотсеке, хлестко ударяясь в борта и переборки. Коллизия! А вдруг рулевая машинка забарахлит. Каково будет командиру в условиях жесткого шторма управдять обезруленным кораблем?

     Получив доклад о непорядках в корме, командир приказал аварийный отсек немедленно осушить, а щель заделать. Конечно, и без приказа с мостика командир БЧ-5 должен был принять все меры для устранения течи. Но он медлил. Через корму перекатывались грозные волны и добраться до люка, ведущего с верхней палубы в бомбопост было практическ невозможно. Лишь тогда, когда командир развернул корабль так, что море перестало бурно штурмовать корму, на выпонение командирского приказа была направлена аварийная партия во главе с лейтенантом Барсуковым.

     Когда в машинном отделении вырубалось освещение, то турбины,  вспомогалельные механизмы и системы не поглощались тьмой. Вовсе нет. Когда в машинном отделении гас свет, пространство отсека становилось похожим на внутренность праздничного храма в момент ночного богослужения. Все переборки, турбонасосы, трубопроводы, приборные доски светились голубыми огоничками. Это радиоактивные прямоугольные пластинки-указатели, прилепленнвые к каждому клапану, вентилю, клинкету, байпасу, переключателю, прибору, излучали разные гадкие элементарные частицы. Такое было сделано для того, чтобы при аварийной ситуации матросы могли ориентироваться в темноте и уверенно обслуживать вверенную им технику.
 
     Cветящиеся пластинки были докукой для офицеров-механиков. Демобилизовываясь, почти каждый моряк стремился унести с собой на гражданку частичку корабля. Конечно, на гирокомпас или там на рынду никто не зарился. Но такая мелочовка как водомерное стекло, полированный золотник, личная «мартышка» без смущения укладывалась в дембельский чемодан. Но не это беспокоило офицеров, а напрягало их то, что умельцы-годки отколупывали светящиеся пластинки-указатели и к дмб выпиливали из них (кто лучше, кто хуже) силуэт сторожевика -- этакий флотский сувенир. Разумеется, таким отколупываниеим они не обедняли родную БЧ-5, пластинки исчислялись тысячами, но непорядок был налицо.

     На флоте уже начали проводить учения по дезактивации, уже корабли оснастили приборами для определения уровня радиации, но ни штабисты, ни корабельные офицеры, ни, тем более, матросы по настоящему не разбирались в сущности радиации. Поэтому светящиеся пластинки их нисколько не беспокоили. Тем более, что излучение было слабым. Действительно уровень радиации был небольшой. Однако, облучая моряков из вахты в вахту на протяжении нескольких лет коварные пластинки наносили определеннвй ущерб моряцкому здоровью.

  Наконец медики просекли ситуацию. В результате этой просечки появился приказ, предписывавший немедленно снять все светящиеся указатели, упаковать их в резиновые мешки и утопить в квадрате номер таком-то.

     Ответственным за выполнение приказа командир назначил самого скрупулезгого на корабеле офицера – начальника интендантской службы старшего лейтенанта Васю Панькевича. Вася был родом со Львовщины, а конкретнее, родился он и до поступления на военную службу жил в старинном и красивом городе Стрые, т.е. в самом центре только недавно утихомиренного украинского повстанческого движения. Офицеры удивлялись, как мог Вася при таком раскладе решиться стать советским офицером.

      Старший лейтенат Панькевич, зная нравы, процветавшие в Западной Украине, предпринимал определенные меры предосторожности.  Уезжая в отпуск, он облачался в «гражданку», сдавал замполиту не только партийный билет, но и удостоверение личности офицера.  Взамен удостоверения ему вручалась справка о том, что « В связи с утерей паспорта...».  Среди соседей он распространял легенду о своей работе в одной из крымских строительных контор. И все-таки однажды он нарвался на отчуждение земляков.

     Вася женился на симпатичной севастопольке, дочери боцмана с «Севастополя». В очередной отпуск он с большим нежеланием, уступая настойчивым просьбам жены, повез её в Стрый знакомить со своими родственниками.

     В округе сразу же разнесся слух: «Василь одружувався на совитке». А, это грех и позор! Даже неразумные малята знали, что в Стрые живут самые лучшие дивчины на свете и ни одна погана совитка и мизинца их не стоит.

     Утром следующего дня Панькевичи обнаружили на дворе дохлую собаку, а ворота их дома были измазаны какой-то гадастью. Через сутки молодожены покинули Стрый. Но неприятнсти для Васиной мамы и его двух сестер не закнчились. В их хозяйстве все время приключались какие-то беды, а девочки подвергались насмешкам и оскорблениям со стороны сврстников. Маме тоже доставалась изрядная доза ехидства и  злословия. Жизнь Панькевичей стала трудной. Бойкот угнетал. Мама не выдержала такого напряжения, заболела и вскоре скончалась. Девочки перешли жить в семью  маминого брата. Вася знал кто организовал травлю его семьи и вынашивал плпны мести.

      Панькевич собрал опасные пластинки со всех боевых частей, сложил их в бумажный мещок из под макарон и отнес его в кладовую мокрой провизии. Молодой кладовщик взмолился: «Товлрищ стрший лейтенант, за что вы меня так. Я еще детей иметь хочу». Тогда Вася приказал ему поместить мешок в малопосещаемый отсек бомбосбрасывателей, предварительно испросив согласие на это у заведующего отсеком. Неудачное место выбрал Вася. Забортная вода, проникшая в отсека в результате деформации крышки люка, в миг размочалила бумажный мешок и  разметала пластинки по всему отсеку.

     Аварийная партия быстро вооружила два струйных водоотливных насоса. Эжекторы с всхлиыванием начали заглатывать воду, а вместе с ней и пластинки. Откачав основую массу воды, аварийщики спустились в отсек, законопатили щель и осушили помещение, при этом матросы нашли по зауглам несколько застрявших пластинок и рассовали их по карманам.

     Дембелей, сходивщих с корабля, всегда провожал командир. Но перед этим торжественным актом демобилизованные вороновцы выстраивались на юте, и кто-либо из офицеров проверял содержимое их чемоданов.  В этот раз проверяющим был назначен корабельный фельдшер Михаил Петрович. Он уже давно забил большой болт и на карьеру, и на семью, и на политику Партии и Правительства. Серьезно он относился лишь к своим фельдшеским обязанностим, да к стоящей в его каюте медицинской бутыли со спиртом, разбавленным один к одному дешевым белым вином. Смесь была подкрашена метиленовой синькой и защищена этикеткой «ЯД», приклеенной к бутыли.
 
     Неприятную обязанность досмотрщика фельдшер исполнял формально. Ну что стрясется если матрос увезет домой пакет сурика, или шлюпочный флаг, или гильзу от 37 мм патрона?  Но вот Михаил Петрович напрягся. Он увидел, что в одном из чемоданов к аккуратно уложенной форменке был приколот значок, основу которого составляла эллипсообразная синяя плата, с укрепленным на ней белым силуэтом сторожевика. Силуэт был вырезан из радиоактивной пластины.

     Фельдшер грозно отчитал матроса: «Ты, что хочешь рак заработаить?» и значек конфисковал.  Придя в  каюту,  он покзал значок своему сожителю  Панькевичу:

     -- Смотри, Вася, какая красота. Как тонко выточены детали. Жаль, но  эту прелесть придется выбросить за борт.

    Вася долго рассматривал значок, что-то соображал, а потом попросил:

    -- Михал Петрович, подари мне эту штуку.

    -- А, на что она тебе?

    -- Нужна для одного дела.

    -- Да бери. Только в кармане не носи. Стоять не будет.

    Вася быстро смастерил маленький ящичек, уложил в него значок с силуэтом сторожевика и письмо-инструкцию дяде, который приютил Васиных сестер.  В письме содержалась просьба подарить флотский сувенир соседу – виновнику бед, свалившихся на Панькевмчей. Сдав посылку на почте, Вася вышел на удицу и удловлетвренно произнес:" Пусть носит на здоровье".