Гл.24. Нокаутированный враг человечества.
Почти три месяца женщина была на грани жизни и смерти.
Родные её после очередной беседы с лечащим врачом тяжко вздыхали, вытирая ладонью повлажневшие от бессильной печали глаза, и готовились в душе к неизбежным, по всей видимости, похоронам.
А женщина не сдавалась.
Она продолжала оборонять неутомимо и стойко свою жизнь от посягательств той серо-белой хладнокровно-жестокой бестии, которую люди называли всемогущей смертью.
И днём, и ночью женщина всегда была начеку. И даже во сне, даже в бессознательном состоянии невозможно было застать её врасплох.
В тот поздний июльский вечер Смерть снова пришла к ней в сером своём удушающем плаще и снова пыталась одолеть безуспешно эту цепкую, стойкую и жизнелюбивую женщину, - почти уже бабку. И снова ничего у «неё» не получалось.
И тогда, в самый яростный момент схватки, опять, будто ненароком, приподнялся широчезный левый рукав серого плаща, в котором Смерть приходила к ней.
И, продолжая яростно отбиваться, и не выпуская из виду любых движений коварного врага, женщина вполглаза наблюдала за уже знакомой ей, но вызывающей в ней неизменный острый интерес картинкой.
Видение это, по всей видимости, имело целью смутить её, смирить или хотя бы ослабить её неуступчивость и непримиримость в отношении неумолимой смерти, столь долго и безуспешно пытавшейся обломать эту необыкновенно упрямую и стойкую женщину.
Там, за приподнятым серым рукавом, расстилалась серенькая тоскливая бесконечность, в глубине которой чётко виделись ей знакомые фигурки. Фигурки радостно кивали больной головками и так призывно махали из своей серой дали ручками, что хотелось непроизвольно шагнуть под тот приподнятый коварный рукав.
Хотелось пойти поговорить о столь многом и разном, но неизменно волнующем с дорогими ей людьми: отцом, матерью, сёстрами, тётками, бабульками-дедульками и ещё какой-то незапомнившейся ей роднёй из той отдалённой не слишком многочисленной родственной свиты, живущей в ином, потустороннем мире.
Но больная никогда не позволяла себе расслабиться всерьёз и поддаться тому, вполне естественному, вроде бы, желанию, понимая, что всё это лишь лукавые штучки её коварного врага, не умеющего, выходит, в честной схватке одолеть её, простую, ослабленную долгой болезнью бабу.
И осознание этого придавало больной новые силы, повышало самоуважение, распаляло в ней ещё больше жажду жизни, стремление победить во чтобы то ни стало в этой, казалось, такой неравной, обречённой на неудачу борьбе.
А когда это серо-белое, коварное чучело бросилось опять злобно душить странную неуступчивую больную бабу, женщина, изловчившись, так по-боксёрски врезала своему врагу между двух, зло поблёскивающих на белой маске, похожих на прорези для глаз, щелок, что злая противница лишь ойкнула совсем по-человечески, попятилась назад и куда-то испарилась.
Больная открыла глаза и увидела отскочившую от неё в испуге дежурную медсестру Людочку со шприцом в руках.
- Вот это удар! – потирая плечо, поморщилась Людочка и, с трудом удерживаясь, засмеялась тихонько, зажимая ладонью ушибленной руки сочные алые губки, которым ещё не нужна была никакая самая яркая помада. – Считайте, что вы «её» нокаутировали, Антоновна. Это опять «она» приходила?
Антоновна кивнула головой и, подставляя руку для укола, тихо справлялась с учащённым дыханием и радостно смотрела на Людочку, всё ещё произносящую ей комплименты своими чудесными губками, словно бы налитыми любовными соками и жаждущими трепетно молодого безудержного счастья.
Продолжение следует.