Славное имя Дуня гл. шестая и седьмая

Татьяна Шашлакова
Глава шестая
СВАТОВСТВО АТАМАНСКОГО СЫНА

С тех пор, как пятилетняя Дуняша сделалась народной героиней, прошло почти десять лет.
Бабушка Анна со стариком-супругом приказали долго жить. Не своей смертью померли. Настигла их в степи гроза. Они и спрятались под единственным на километр засыхающим дубом…
Её дочь Маша вышла замуж и уехала со служивым мужем в далёкую Московию. Разъехались по службам и хозяйские сыновья.  Они женились, обзавелись детьми, и счастье своё семейное строили далеко от родного хутора.
Заправлял в доме теперь Дуняшин отец.
Имя его было Парамон, но в хуторе звали его не иначе, чем Чурек. Во время военных походов к иноверцам очень полюбил Парамон лепёшки, которые вместо хлеба ели турки, армяне, прочие мусульмане. Заставил жену выучиться печь чуреки и лаваши. Сам соорудил во дворе тандыр.
Смеялись над ним соседи. Но как только Марюта выходила  с тазиком замешанного солоноватого теста к тандыру, потихоньку подтягивались к ней кумушки: учились, помогали лепить сырятину к горячим внутренним стенкам печи. Потом с удовольствием угощались и в фартуке несли гостинец своим повелителям и детишкам.
Хозяином Чурек был неважнецким. Не тянуло его ни в сад, ни в огород, ни на баз, где вместо трёх коров была уже одна, вместо десятка свиней - только поросая Жуха. Дюжина коз содержалась старой Анной, осталась одна козочка, которая ещё не давала молока.
А вот на птичнике был идеальный порядок.
Может, думаете, Марюта была здесь за главную?
Вот уж нет!
После того памятного похода на защиту донской земли от  иноверцев, родила она ещё сына Петьку. Выкормив, скинула его на старшую дочь. А сама только на кухне управлялась.
Наготовит еды вдоволь сразу на весь день, а потом – на коня и в степь. Вместе с любимым мужем зайцев гоняли да сайгаков, развелось их в степи невидимо.
Настреляют, набьют зверья, что раздадут, что заготовят впрок.
Семья небольшая, всего-то четыре человека, жила безбедно: мяса вдоволь всегда, молока, масла, сметаны хватало, яиц…
Да, вернусь к птичнику.
Хозяйничала здесь Дуня. Убирала всё до блеска, готовила пищу и кормила два десятка индюков, дюжину гусей, с полсотни уток и кур, молодняк не считала.
Таких откормленных, чистеньких птиц не было ни у кого в хуторе.
Но на что, спрашивается, столько небольшой семье?
Есть причина.
Наша Дуня была страстной рукодельницей. Что только не умели её ручки и не соображала головка?! Какие скатёрки, занавески, вышитые бабочками, цветами, рыбками, украшали столы, окна. Какие кружевные дорожки лежали на полочках, сундуках, громоздком комоде, привезённых ещё прадедом из похода.
Рубашки и юбки Дуни были красивее и ярче, чем у любой из подружек. И вязать, и шить умела Дуняша – спасибо соседской бабушке Катерине.
Только вот нитки, иголки, ткань и всё остальное, необходимое для рукоделия, стоило дорого и купить его можно было только в большой станице.
Денег у Дуни, конечно же, не было. Хозяйство её семьи было натуральным. И она испросила разрешения у матери разводить птиц на продажу.
- Охота тебе возиться? – пожала плечами Марюта.
- Я хочу купить инструменты и материал для рукоделия, - примерно так ответила девочка. – И ткацкий станок, и прялку.
- Не было печали,.. – рассмеялась мама. – Но это даже интересно. Мне кажется, в нашем доме гораздо красивее, чем в любом другом, из-за твоих вещичек. Действуй, дочурка.
А отец добавил:
- Теперь хоть индюшатинкой чаще баловаться буду. Смотри, Дунька, с первой купли-продажи батяньке винца городского поставишь с варёными потрошочками.
С десяти лет Дуняша и стала заниматься птичником. Только забивать птицу отца просила, сама не могла.
Почти пять лет трудилась девочка изо всех сил, и вот уже в её комнате стоит и станок, и прялка. И все постели в доме покрыты искусно сделанными покрывалами, на полах лежат плетеные коврики.
- Хорошая хозяйка у вас растёт, - завидовали матери ленивиц.
- Марюта, не  отдашь ли дочь за моего сына?
- Э, нет, твой сын – близкая родня, мой – дальше будет.
Марюта и Чурек смеялись в ответ:
- Да, девчонка у нас удалась в чисто женскую породу. Кому-то повезёт: добрая, послушная и мастерица на все руки жена будет. Только, друзьяки дорогие, мала девка ещё. Пятнадцать только через полгода будет.
- Мала, мала! Да сама-то, Марютка, скольких годов за Парамошку просватана была?
Молодая женщина немного смущалась. В пятнадцать она уже стояла в станичной церкви под венцом.
- Молчишь, бабонька, ага? Давай дочку в мой дом, - просил сосед слева.
- Нет, в мой, - требовал сосед справа. – Твой парень не подходит Дуняшке-красавице, слишком конопатый и рыжий.
- А твой стар уже.
- В самый раз.
Чурек всегда забавлялся перепалкой старых друзей-соратников. Но однажды был не в настроении и прервал спор:
- Хорош, казаки, болтать! Не будем родниться потому, как слишком и так родня мы близкая. Твой, Родька, отпрыск Дуньке троюродным братом приходится. А твой, Сёмка, дядька двоюродный. В хуторе, куда ни кинь, всюду родной клин.
И пошёл слух, что Солнышкины ждут женихов из станицы.
Что тут началось!
Сам атаманов сын из станицы сватов прислал.
Всем отказывали родители: Дуня мала, да и не хочет из дому съезжать.            
Но когда им передали, что атаман, человек гордый и богатый, очень обиделся, решили всё же принять сватовство.
Плакала Дуня, не хотела замуж за немолодого вдовца, некрасивого и не слишком умного казака, который только и умел, что лихо махать шашкой.
- Не пойду за него, - впервые возразила родителям смирная девушка. – Не невольте.
- Доченька, атаман со свету сживёт весь наш хутор. Ты однажды спасла его от гибели, помоги  и на этот раз.
- Нет, - категорически заявила Дуня. – Я уйду от вас жить «в люди». Меня возьмут где-нибудь нянькой или работницей по хозяйству, я много умею, не пропаду. А вы скажете атаману и его сынку, что я сбежала. Какой с вас, а особенно, с хуторян спрос?
- Не годится, - сказал отец. – Позор для казачки «в люди» иди, во-первых. А далее, не поверит Кирилл Назарович. Да и мы что в неизвестности о тебе делать станем? Подумай, Дуняха. Будешь, как сыр в масле кататься.
- Не желаю!
- И я не желаю! – взмахнул деревянной турецкой саблей семилетний Петька. – Не надо сеструху в станицу увозить! Я сам на ней женюсь, когда вырасту.
- Тебе нельзя, ты – брат, -  невесело улыбнулась мать.
- Тогда я убегу вместе с ней…
В воскресенье был праздник, и в станице случилась большая ярмарка.
Дунины и жениховы родители устроили заговор.
Солнышкины поехали на ярмарку и «случайно» столкнулись с Кириллом Назаровичем и его супругой  Фатиньей.
- О, Парамон! – воскликнул атаман. – Давно не видались! А я тут недавно вспоминал, как мы с тобой рубились под Азовом, вдвоём против десятка турков. И ведь побили их, а!
- Побили, побили, точно! Фатинья Карповна, как здоровьице?
Тучная пожилая первая дама станицы криво улыбнулась:
- Скриплю потихоньку. Да трудно уже управляться с делами.
- А работники?
- Да разве наёмной силе-то доверить можно? Нет уж, мне нужна помощница-родня. Вот невестке я бы и ключи все отдала, и кухню, и погреб, и надсмотр за слугами передала.
- Ладно тебе, жена! Завелась. Я вот с Парамоном хочу былое вспомнить! Ты долго ли ещё будешь на ярмарке?
- Да всё уж посмотрели. Нам с Марюткой ничего и не надо, а Дуня купила всё, что ей понравилось.
- Тогда, айда, к нам на обед.
Дуня шепнула:
- Батя, откажись, пожалуйста.
Её одёрнула мать:
- Ты, что, совсем сдурела? Атаман приглашает. Хочешь батьку подставить под удар?
Дуня повесила свою красивую головку, но поплелась вслед за компанией, возглавлял которую Петька на  деревянном «лихом» коне.       
Станица праздновала: веселилась, ела и, конечно же, без меры пила.
Редко кто из мужчин твёрдо держался на ногах.
На каждом углу стояла сорокаведёрная бочка с брагой, и усатые дядьки с ковшиками наливали всем желающим.
К одной такой бочке подошли и Кирилл Назарович с Парамоном. Выпили по ковшику. Не отказались и Фатинья с Марютой. Пригубили.
Все повеселели и здорово хохотали над Петькой, который потребовал свою, мужчинскую, долю выпивки.
- Чего ржёте-то? – спросил Петька. – Я, что ль, не казак? Мне уж давно шаровары справили!
- Казак! Конечно, казак! – подтвердил атаман. – Ишь, какой сердитый! Я тебя обязательно своим вестовым сделаю, как только подрастёшь!
- Вестовым? Ого! – Петька сразу забыл о своей «доле» и закрутился, запрыгал на деревяшке, желая продемонстрировать важному такому свою удаль.
- Петька, дом атаманский знаешь? – спросил тот.
- А кто не знает? Я ж давно в гостях бывал с батькой.
- Так несись вперёд и  вели Домне стол накрывать.
- Есть!
И Петька, пыля, поскакал на другую сторону главной станичной улицы. Дом под красной черепицей находился совсем недалеко.
Поели, снова изрядно глотнули  «зелёного змия».
На счастье Дуни Прохора дома не было.
Фатинья искоса наблюдала за девицей. Кирилл болтал с  Парамоном. Петька заснул на лавке после того, как съел с десяток медово-маковых лепёшек и выпил узвару из груш.
Хозяйка дождалась нужной минуты и велела младшей своей дочери Настёне:
- Щас пойдут неприличные байки, неча девкам за столом делать, коль наелись. Покажи Дуняше сад. Сливы славные поспели, угости.
- Хорошо, мамаша.
Но как только вышли на подворье, семнадцатилетняя Настёна умоляюще попросила  гостью:
- Дунечка, миленькая, выручай, подружка…
- С удовольствием, но что…
- Мамаша не отпускает от себя ни на шаг. А, коль уходит, запирает в доме. Не хочет, чтобы я с Артамошей виделась, а у нас любовь, понимаешь?
- Я про любовь пока не ведаю. Боюсь, что и не узнаю её, если…
Настёна с  жалостью посмотрела на девушку:
- Не выходи за Прохора, не соглашайся. Он Марьюшку до гроба довёл: бил, ругал, в погребе запирал. Жестокий у меня брат, грубый…
- А я и не хочу, родители неволят, трудно мне. Но сейчас о тебе речь, что от меня нужно?
- Иди в сад к сливам. Они, действительно, сами в рот просятся. Маменька не хватится меня ещё долго. Они, верно, вашу свадьбу будут обсуждать. А я сбегаю к дружку милому на пару минуточек, повидаюсь, обниму милого.
- Беги.
Девушка, счастливая, убежала.
Но Дуня в сад не пошла.
Что поделаешь в такой сложной ситуации? И на хитрость пойдёшь, коль приспичит.
Обогнула она домину громадную, отыскала окошко горницы, присела под ним.
Жара стояла, духота. Окна – нараспашку. Слышимость – отменная.
- Кирилл Назарович, дорогой, да я всей душой, только как её, глупышку малую, склонить, - отец.
- Не хотим мы без доброй воли-то, любимая она у нас, одна, - мать.
- А коли не выйдет?! – грозно атаман. – Что ж, отлуп дадите?! 
- Мы такого не потерпим. Позору-то. Вся станица знает, что мы сватали вашу дочь, - Фатинья.
Молчание длилось несколько минут. Потом атаман кашлянул и продолжил разговор:
- Итак, вы должны согласиться на наш план.
- Кирилл Назарович!
- Я знаю, как меня звать-величать. Отвечай, Парамон, не медли. Но ссориться со мной не советую.
- И со мной тоже, - пригрозила атаманша.
Снова молчание, потом дрожащий голос Марюты:
- Что мы должны делать?
- Ничего! Сын уже со своими друзьями готов, стоят за околицей, гонца ждут.  Нападут на вас трое незнакомцев в масках и отобьют дочь под личиной разбойников. А Прохор с товарищем спасут её от верного позора.  Дома мы разберёмся. Деваться Дуньке некуда будет. Ещё обрадуется, что замуж сын возьмёт.
Дуня едва не вскрикнула, вовремя рот ладошкой прикрыла.
Не стала продолжения любопытной беседы ждать, ужиком проскользнула со двора и помчалась вон из станицы к хутору, но вовремя вспомнила, что там ждёт её засада.
Что делать, как быть?
Ещё сотня шагов и её песенка спета.
- Эй, девка, посторонись, дорога шатается, могу наехать!
Дуня оглянулась: Старик, стоя на телеге, погонял старую клячу. Держался он крайне неуверенно, вот-вот упадёт  с воза.
- Дядька Вир, вы домой, не то?
- А, это ты, Дуняха! Домой, домой, но какая-то дорога странная, всё крутит и  крутит.
Дуня рассмеялась:
- Это бражка вас крутит, дядька Вир. Возьмите меня с собой в хутор, как выедем  в степь, я править буду, а вы поспите малость.
- Прыгай на телегу. А ты, что ль, бражки не пила?
- Нет. Я не пью зелье. Можно я до степи полежу среди ваших мешков?
- Полежи… А куда ты батьков девала?
- Они у атамана гуляют, а мне по хозяйству управляться надо.
- Праздник же!
- А скотинка и птица и в праздник есть желают.
- Вот гады, а!
Впереди показались всадники.
- Дядька Вир…
- Да, Дуняха, что скажешь?
- Меня украсть хотят.
Старик аж лошадь остановил. Девка была не из брехливых. Он чуть не протрезвел:
- Кто?!
- Жених нелюбый. Я спрячусь под грузом, скажите, что один едете.
- Давай, дочка, укройся.
Всадники приблизились и остановили хуторянина.
- Что везёшь, казак?
- Сапожник я. Вот на ярмарке товару набрал да семье гостинцев. А что за спрос, позвольте узнать, господа хорошие.
- Да так, любопытствуем.  Хороша ль ярмарка, стоит заглянуть в станицу.
- А вы чужедальные?
- Ещё какие! Едем по казацким делам  в Раздоры.
- Недалече. Скоро будете.
- Скоро-то скоро, да устали мы очень, отдохнуть, выпить охота.
- А за этим дело не станет. Вся станица гуляет! Выпивки на каждом углу по бочке. А как дно бочка кажет, так её снова и наполняют. Заезжайте, не пожалеете, а коль сил продолжать путь не будет, то ночуйте у вдовы Папаренковой. Польку каждая собака знает, дом у неё гостеприимный, постели мягкие, да и сама баба добрая.
Дуня из-под мешка следила за всадниками. Было их пятеро, средних лет. Трое прикрывали нижнюю часть лица платками.
Так казаки делают лишь тогда, когда в степи поднимается пыльная буря. Сейчас же солнечно, ни ветерка.
А ещё глаза. Ох, как сверкают они у тех, кто прикрывает лица.
Да это же горские глаза. Тёмные с косым разрезом. Красивые, как у дяди Ибрагима и его жены Зульки, которые много лет тому назад по доброй воле пришли в хутор и попросились на жительство. Их приняли добродушные хуторяне и не пожалели. Прекрасной души были  эти черкесы. Муж печник добрый, а жена сразу же всем желающим по черкеске сшила, галунами украсила.
Да красивые у этих незнакомцев глаза, но злые, злые…
И вдруг появилась мысль: лазутчики.
А дядька Вир  рассказал им, что в станице все пьяные. А ведь это на самом деле так. Даже караул у околицы и тот здорово навеселе.
- Так говорышь, что все гуляют, дэд? – вдруг спросил один из прикрывшихся.
Гортанные звуки, акцент насторожили старого пьянчужку:
- Э, брат, да ты не нашенских кровей будешь.
Пригляделся:
- Иисусе, да ты магометанин!
Оглядел остальных:
- И-и, уж не вражьи вы люди?
Задумался, улыбнулся:
- И что это я с вами болтаю! Вот беда: забыл в станице свою шапку. Жёнка задаст пару, нужно возвращаться. Ну, прощевайте, господа хорошие.
Вир хотел, было, развернуться, но не успел.
Передний из всадников выдернул саблю и рассёк  старика пополам до самого пояса.
Брызнула кровь и несколько капель попали прямо на лицо девушки.
Дуня была сметлива и раньше несчастного хуторянина поняла, в чём дело. Она уже предвидела нечто вроде такого конца и приготовилась мужественно встретить смерть. Но необходимо попытаться спасти  станичников от неминуемой гибели. Это, явно, дозор. Где-то прячутся остальные.
Сдержалась, даже не вскрикнула, не пошевелилась.
Все пятеро залопотали что-то на чужом языке.
Потом предводитель маленького отряда разведчиков перескочил на телегу, оттолкнул ногой убитого и повёл лошадь к леску, тянувшемуся вдоль степной дороги.
       
Глава седьмая

ВТОРОЙ ПОДВИГ ДУНИ СОЛНЫШКИНОЙ

- Здесь бросим? – спросил по-русски один из всадников старшего.
- Да можно и здесь. Особо прятать незачем. Ещё немного и всё будет кончено. Слыхал, старик выдал своих: мол, все сыты, пьяны и не способны к сопротивлению.
- Ай, Петро, лучше бы бой. Не люблю я, как эти ч…
- Цыть, они нам ещё не раз помогут.
- Нет, не люблю я на безоружных нападать. Противно это мне.  И зачем ты дедка этого порешил? Связали бы да бросили до конца дела. Он уж не боец, пусть бы доживал.
- Заткнись, болван. Я знаю, что делаю.
Он перешёл на чужой язык. Дуня поняла, что двое из пятёрки не понимают по-русски.
Старший пересел на свою лошадь. И всадники отдалились от телеги. Последнее, что расслышала по-русски Дуня было:
- Жакир, мы с Лютым  въедем в станицу, а ты скомандуй своей сотне быть наготове.  Курбат с сыном пусть караулят дорогу. Я выстрелю в воздух, когда придёт время нападения. Надо всё же проверить слова старика.
Опередить, во что бы то ни стало, опередить врага. Но как?
Слёзы бессилия потекли по щекам девчонки, которая прекрасно понимала, что сейчас в спасении людей многое, очень многое зависит от неё. Плакать и страдать некогда.
Стараясь не смотреть на разрубленное тело, она выпрягла лошадку.
Так, теперь быстро найти шашку дядьки Вира. Дуня знала, что казаки и за околицу без своего оружия не выходили.
Шашка нашлась быстро.
Напрасно Дуню считали смирной тихоней-рукодельницей, далёкой по характеру от воинственной мамаши, которая ни в скачках, ни в бою не уступала мужчинам.
Не менее лихо Дуня управлялась с оружием. Родной дядя её ещё в детстве обучил азам рубки.
И наездницей девчонка была отличной. Не любили мать с отцом рано подниматься. А Дуня утречком, часов в пять проснётся, живности корму задаст, корову в хуторское стадо выгонит,  сама Ежиху ( такую кличку лошадь получила за своенравность, непослушание) оседлает и в степь несётся. Кличка у лошади осталась, а характер давно изменился. Признала Дуню за хозяйку,
и преданнее друга у неё не было.
Стариковская кляча клячей и была. Что она против откормленных, лощёных коней лазутчиков? Но рассуждать – нет времени. И скрываться тоже.
Дуня попыталась выжать из дохлятинки все силы, когда выехала на дорогу.
Странно, но вскоре она почти догнала Петра и Лютого. Ехали они неторопливо, словно и, впрямь, на праздник собрались. Но приближаться к врагам не входило в планы девчонки.
Она вместе с клячей прижалась к ряду деревьев и кустов.
Хотела найти… засаду Прохора. «Разбойники» должны быть где-то рядом. Сейчас её не волновала собственная судьба. Да и она была уверена в том, что каковы бы ни были Прохор и его дружки, они всегда готовы встать на защиту своей земли.
Всадники, которые ещё больше сбавили скорость, были в её виду, но услышать, как она тихо призывала: «Казаки, казаки, я знаю, что вы прячетесь. Где вы? Откликнитесь!.. Прохор, мне известно о похищении, но  враг близок, нужно спасать людей»!
Девушка говорила всё громче и громче. Она решилась въехать в заросли. И тут её встретил сам атаманский сын.
- Ха-ха! Рыбка сама приплыла в сети… Постой-ка! Такого быть не может! Что это ты там плела про врагов?
Дуня сбивчиво рассказала о том, что произошло, что она услышала от лазутчиков.
- Их там, по меньшей мере, сотня, - волновалась она. – А, может, и гораздо больше. Дядька Вирка сболтнул, что все перепились. Посечь станичников ничего не стоит.
Прохор стал серьёзным. За Дуней не водилось обмана.
Он позвал друзей.
Их было шестеро в возрасте от 23 до 35 лет.
На удивление все совершенно трезвые и не последние рубаки в Войске Донском.
Но разве это сила?
А самое печальное, что никто из них не мог придумать ничего разумного. Одно только: догнать, порубать.
- Послушайте… Я ещё мала, чтобы много уразуметь, да и мужчины не привыкли слушать женщин. Только время терять нельзя.
Я видела в лицо тех двоих, что в станицу направились. Им нельзя позволить выстрелить. А если они не выстрелят, то те, в лесу, поймут, что с ними что-то случилось. И нападут без сигнала. Так?
- Правду  молвишь, девка! – воскликнул самый старший, подъесаул Бортик (это прозвище дали ему подчинённые за то, что когда он проводил учения, неизвестно что, имея ввиду, он всегда требовал от новичков: «Бортик держи, бортик»! – Давай дальше…
- Лазутчики должны осмотреться, разведать обстановку, чтобы убедиться, что на всякий-провсякий в кустах не спрятана трезвая армия в полной боевой готовности.
- Загнула, но резон есть.
- Мы должны успеть. Кто-нибудь один из вас будет рядом со мной, когда я укажу на Петро и Лютого. Надо их обхитрить и разоружить, взять в плен. Остальные  быстро соберут всех, кто может ещё держать оружие в руках, и тех, кто уже почти готов. Сначала сунуть их головы в бочки с водой…
- Ха-ха-ха, - заржал самый молодой, племянник Фатиньи Юрка.
- Заткнись, - оборвали его друзья. – Дело девка говорит. Дуня, что дальше?
- Мне кажется, что после купания нужно втолковать, что случилось. Такое известие отрезвит лучше плети. А в случае чего пару раз и огреть можно.
Все промолчали. Комментарий не последовал. Действительно, Дуня рассуждала здраво.
- Нужно собрать не только казаков. Верно знаю, что в станице бабы не менее боевые, чем у нас в хуторе. Кто не выйдет с вилами и лопатами на защиту своих детей? А, может, в дому и шашка, сабля лишняя имеется.
Соберите всех, но только не поднимайте шума. Нужно опередить тревогу иноверцев, а они, знаю, очень чутки.
- Откуда ты всё знаешь, дитя? – уже ласково, по-доброму спросил Бортик. – Прошка, ты, на самом деле, дурачина, такую девку решил уводом обидеть. Я пойду с тобой, Дуня. Один с двумя справлюсь легко.
- Лишь бы они выстрелить не успели. Нужно хитро…
- Да понял я, понял.
Как самый опытный вояка, Бортик быстро распределил, кому и куда двигаться. Велел проникнуть в станицу не основной дорогой, а тропками, известными местным с раннего детства.
Оглядел себя, порадовался, что маскарад пригодился. На нём, как и на двух других было крестьянское мужичье обличье.
- Мы с тобой, Дуня, поедем открыто. Пусть думают, батька с дочкой из русачьего села припозднились на ярмарку ехать.
- Мужик из тебя, Бортик, как из меня чучело огородное, - заметил казак, имени которого Дуня не знала. – Чуб на аршин вперёд торчит, а усищи-то, усищи! Так их мужики не выхаживают.
- Дуй, куда тебя послали, демагог.
- У-у, какой ты грамотный!
Дуня совсем разнервничалась:
- Играетесь вы, что ли?
- Едем, девочка, едем…
Шёл третий час пополудни. Толпы гуляк расходились по домам, разъезжались по соседним станицам и хуторам. Купцы сворачивали торговлю: больше уже никто ничего не покупал, да и товару почти не осталось. Славно день прошёл, барыш большой. Да и подарки для  чад и домочадцев закуплены неплохие: мастеровые на Дону отличные.               
Довольны были и покупатели и любители поглазеть.
Петро и Лютый ехали по улицам станицы, не привлекая ничьего внимания. Сегодня было много незнакомцев. При этом оба были по происхождению и жизни до определённого момента казаками с Нижнего Дона. И воевали против турок и черкесцев, других инородцев. Но со временем оказались по противоположную сторону.
Однажды за излишнюю жестокость Петра судили.
Он отчаянно сражался, отличился, был награждён. Но нашлись свидетели того, как он казнил целый аул мирных жителей – женщин, стариков и детей.
Из-под суда, который грозил ему весьма жёстким наказанием, но, прежде всего – позорными плетьми, он бежал в стан бывших врагов. И не просто бежал, в качестве «приданного» привёл похищенных двух красавиц-дочерей атамана.
Лютый получил своё прозвище за неукротимость в бою. Бесстрашный, жестокий, но имеющий определённые принципы, он попал в стан противника из-за своей любви.
Оказался в плену после того, как один сражался против семерых. Стыд поражения заставил его сделать попытку покончить с собой, когда он понял, что бежать не удастся. Родителей жалеть не приходилось. Лютый рос сиротой при злом и жестоком дядьке, который, впрочем, и воспитал в племяннике  волчий характер.
Но попытка не удалась. Смерть отвела дочь князя разбойничьего аула Адижа.
Не по доброте душевной.
Просто понравился ей пленник, почувствовала родственную душу, ибо сама семнадцатилетняя Адижа была своенравной и в бою неукротимой. Коварный отец, навевавший на окрестности ужас, был подвластен своей дочери полностью. И, почувствовав приближение конца после сильного ранения в грудь, велел своему войску принести Адиже нечто вроде присяги.
Лютый полюбил девушку больше всего на свете, больше жизни своей. Что ему соплеменники?! Что ему вообще весь остальной мир?!  Он уложился в чернокосой и черноглазой красавице.
Она стала его женой.
А потом Адижа погибла в бою почти со всеми своими бойцами.
Осталось четверо с Лютым.
Они нашли себе подобных. И теперь бывший казак мстил за любимую всем и вся.
Лютый не перечил командирам, но всегда предпочитал открытый бой нападению на безоружных. Ему было противно просто убивать, но он выполнял приказы.
 Навстречу им попались пьяные в стельку браться Горечкины, хворостиной гонимые матерью домой.
Старая, толстая, как бочка, Дарья  зычно рычала на сыновей и грозила посадить их на неделю в подпол на хлеб и воду.
Сорокалетние дядьки ухмылялись в усы и в свою очередь обещали маманьке сплавить её в жёнки щуплому дьячку, который был к ней давно неравнодушен, а батьку своего женить на доброй девке лет восемнадцати.
Чуть ли не под копытами всадников браться разом споткнулись и упали в дорожную пыль.
- Вот бесы проклятые! – взмахнула руками старуха. – Нажрались до полной бессознательности.
Она крикнула всадникам:
- Погодьте ехать, зацепите дурней.
Петро сделал участливую мину на своём грубом, но довольно красивом лице, соскочил с коня и стал помогать тётке поднимать здоровых мужиков.
Они вставали, снова падали, хохотали бездумно.
Лютый не выдержал, спрыгнул на землю. Он был необычайно силён.
Разом поставил пьяниц на ноги и спросил:
- Ребята, стоим?
- А то?! – пошатнулся старший.
- Стоим, ик! – подтвердил второй
- Черти усатые! – не унималась матушка.
Она встала между сыновьями, подхватила их под руки:
- Спасибо, люди добрые. Мне уж только за угол завернуть.
- Удачи, тётенька. И что ж, все сегодня на пределе?
- Обижаешь, сынок, - усмехнулась разгорячённая казачка. – Все уже пьют без всякого предела. Скоро полетят перья из казацких чубов. Купчина Ванька Охломушкин, откель он взялся на наши головы, нынче дочь просватал за свово приятеля из Санхт-Петербурха, о! И сам в столицы метит. Так напоследок проставил станичникам сто бочек браги, да вина магазейного полсотни четвертей.
- Да ты, тётушка, из грамотных будешь! – засмеялся коварный Петро.
- У дьячка в ученьи была. Прощевайте покедова. А то… Может, зайдёте, по чарочке за помощь налью.
- Благодарствуем. Мы из непьющих.
Дарья недоверчиво посмотрела на заезжих, басисто захохотала и потащила сыновей, заснувших на ногах, домой.
Эта задержка позволила  Дуне и Бортику настигнуть лазутчиков.
Они остановились невдалеке и стали делать вид, что разговаривают, более того, ссорятся. Подъесаул внимательно разглядывал мужчин, следил за их движениями: мало ли что придёт им в ум.
- Нужно обязательно заманить их в дом. Но в какой? И как? – отчаивалась Дуня.
- Да в мой! – воскликнул казак. – Моя семья в полном составе отправилась в гости. Один старый Мирон на посту. Толку от него чуть, но старый  друг батьки…  Ты умная, однако, придумывай, а то «друзья наши» уж на коней садятся.
- Где дом ваш?
- Напротив швейной лавки, знаешь?
- Ещё бы, частенько там бываю.
- Ах, да, ты же известная рукодельница…
- Скачите домой и спрячьтесь в горнице. Пусть Мирон стоит у ворот и притворяется сильно пьяным.
- Если он и впрямь не таков…
- Научите его, чтобы он, завидев мужчин, несущих девушку, стал изображать отчаяние и просить внести ношу в дом.
- Как же ты это устроишь?
- Они поедут до угла, потом свернут  к базару, а я – напрямки через дворы и пересеку им путь. Кто бы ни были эти люди, но проехать мимо они просто не смогут, какая-никакая, а мужская честь-то у них осталась?..
В это время Прохор и его добровольные помощники быстро и чётко выполняли распоряжение более опытного и умелого Бортика.
Компания в доме атамана была просто потрясена, когда в дом ворвался Прохор и рассказал им о встрече с Дуней. Однако ахать и охать было некогда.
- Неужто, это моя Дунька придумала?! – не поверила Марюта. – И сейчас она в самом опасном месте…  Неужто нужна её жертва?
- Прости, Марюта, но твоя дочь… Твоя дочь… Не знаю, что тебе сказать, но сейчас она для нас – пример. И мы все должны забыть о себе, а думать о том, что в станице вместе с гостями не меньше тыщи человек. На улицах играют дети, старики спокойно отдыхают после обильных трапез, а казаки пьяны. Вот мне наука будет, если… жив останусь, - сказал атаман.
- Командуй, Кирилл Назарович, - жёстко поторопил Парамон.
Фатинья сидела, тупо уставившись на стол, всё ещё полный яств.
Она была далеко не глупа, но сейчас ни одной мысли не приходило её в голову. В мозгу билось одно слово: «Враги, враги, враги»…
- Где Настёна? – вдруг вскричала она, сообразив, что Дуня была вместе с дочкой.
- Не волнуйся, маманя, - «успокоил» её Прохор. – Встретил сеструху неподалёку. С Артамошкой она миловалась.
- Что-о?!
- Не ко времени псих. Они оба на подхвате. Настька по девкам побегла, вспомогательную силу вооружать да собирать. А Артамон парней поднимает. Если всё закончится благополучно, отдавай Настюху за него. Хоть и голытьба, да казак он бедовый, трех стоящий. Батька, что мне прикажешь?
- Несись к Прову Дронкину и перекажи ему запаску открыть. Пусть возьмёт с собой сынов, трезвых, пьяных ли, в норму приведёт, как только он один умеет. Всё оружие из запаски надо раздать…
- Боюсь, что бабам, - мрачно вывел Прохор.
- Значит, бабам! – в упор посмотрел на сына старый вояка.
- Послушай отец, что предложила Дуня.
Атаман чуть не подпрыгнул на месте, но вспомнил вовремя, какой риск взяла на себя девчонка и, подавляя негодование, выслушал сына…
Лютый первым заметил лежащую на дороге девицу.
Растрёпанная коса, длинная, пушистая, откинулась в сторону. Бледное лицо казалось безжизненным, но было юно и прекрасно.
- Петро! Глянь! Здесь и девки перепились все. Как быть?
- Не похоже. Видать, в омороке. Посмотрим…
Они вновь спрыгнули на землю, подошли к телу.
Лютый наклонился, похлопал Дуню по щеке. Она застонала и слегка приоткрыла затуманенные глаза.
- Где я?.. Что случилось?..
Она попыталась приподняться и застонала.
- Пожалуйста, помогите добраться домой… Я не пьяна, меня ребята загоняли… Убегала, убегала… Споткнулась, ой, голова…
- Хорошо, не разбилась, - грубо заметил Петро. – Вставай, сама доберёшься!
Дуня поморщилась, помотала головой, снова попыталась подняться. Нет, не выходит.
Удивлённо посмотрела на мужчин:
- Вы не казацкого роду, да?
Они быстро переглянулись.
- С чего ты взяла такую глупость?! – возмутился Петро.
- Ни один казак не бросит в беде казачку. Не бывало такого!
Лютый дёрнул за рукав Петро.
Тот всколыхнулся:
- В беде! В какой беде? Ну, упала девчонка, что такого? Но если так уж тебе невмоготу, то мы – пожалуйста… Далеко ли проживаешь?
- Через сотню шагов будет…
И снова застонала.
- Заодно разведаем, что в домах творится…
Старый Мирон, завидев всадников с полубесчувственной девушкой на руках, завопил:
- Ой, Господюшка. Что делается-то, а?! Хозяюшка молодшенькая напилася-а! Видела б маманька!..
Сюда, люди добрые, сюда…
- Не вопи, старик. Девка просто упала и сильно ушиблась, - оборвал его Лютый. – Куда нести? Сам ты, поди, не удержишь!
- Куда мне! Конешное дело, силов у меня не осталося. А и позвать-то некого.
Он показал дорогу в дом. Лютый пошёл следом. Петро успел шепнуть:
- Что-то мне вдруг стало не по себе. Не знаю, отчего, но не нравится мне, как пахнет воздух.
- Брось, гульки в разгаре. Кому в ум встанет, что в такой праздник славные ребятки решили посчитаться с Кирюхой-Рубцом, батькой атаманом здешних мест, да поживиться нехилой выручкой у купчишек.
- Что вы там гутарите, парни?
- А, дед, смеёмся над собой. Что все гуляют, а мы до сих пор трезвёхоньки.
- Дело поправимое. Девку уложим у постелю, я вам ковшичек бражки преподнесу, да могу и винца заморского налить.
Петро громко сказал:
- Иди, брат, положи девку на ейное место. А я тебя здесь подожду.
И уже тише:
- Подворье огляжу. Носом опасность чую.
Дуня заметила, что длинное и неудобное в обращении ружье Петро оставил на скамейке при калитке. Но с ним были пистоль и шашка.
Планы менялись.
Бортик уже слыхал их, не иначе.
Дуня сгруппировалась так, как её учили в случаях, если придётся внезапно падать с коня.
Она оттолкнулась всем телом от Лютого и упала на пол.
Лютый не успел понять, что произошло. Оглушённый сзади Бортиком, он, словно куль, свалился рядом с Дуней.
- Петро двор изучает. Почуял, собака, опасность, - быстро проговорила Дуня, помогая разоружать, связывать и скидывать в подпол тяжёлое тело Лютого.
На миг он очнулся и закричал:
- Петро! Сигнал!
Ему быстро заткнули рот, но было поздно.
Послышался топот на крыльце.
Старый Мирон закрыл собою дверь, но тотчас был зарублен шашкой.
Бортик оттолкнул Дуню в угол и выхватил своё оружие.
Лютый уже был в закрытом подполе.
Противники бросились друг на друга. Молча.
Зачем слова и перебранки, когда всё и так ясно.
Они просто рычали, звеня шашками.
Друг другу не уступали. Умение и силы были равными. Но уходило время.
Петро понял, что так сражаться они смогут очень долго, пока случай не придёт на помощь одному из них. Но он был гораздо хитрее Бортика. Успел оценить обстановку.
Окно в комнате было распахнуто.
Петро ринулся к нему и выскочил во двор, продолжая наносить и отражать удары.
Он был большим мастером вести поединок меж кустов и деревьев. У него имелись особенные приёмы, которые помогали ему побеждать.
Вот и сейчас он делал всё возможное, чтобы уложить противника, приблизившись к скамейке, где лежало его ружьё с громким боем.
Нет, Бортик не уступал.
Он и сам умел сражаться меж деревьев и кустов. И не хуже своего врага.
Петро решился рискнуть секундами и попытаться вывести казака из строя.
Он рванул из-за пояса пистоль и направил его в Бортика:
- Стой, стреляю!
Бортик усмехнулся. Он увидел то, чего не мог видеть враг.
Дуня выскочила во двор вслед за ними и первое, что она сделала, подбежала к скамейке и схватила ружьё
Раздался звон церковных колоколов и заглушил выстрел.
- Чтоб ты сгинула, проклятая! – сумел вымолвить Петро и потерял сознание.
На звук выстрела, который был заглушён, но всё же слышен в ближайшей округе, сбежалось человек двадцать-двадцать пять.
Бортик велел двум казакам и соседской бабке заняться раненым лазутчиком. Остальным вкратце объяснил в чём дело и приказал рассыпаться по улицам и призывать всех к выезду из станицы с оружием в руках.
- Дуня!
- Я здесь, - мужественная девушка уже пришла в себя, твёрдо решив, что иначе она поступить не могла.
- Беги к батюшке, пусть даст сигнал опасности.
- Нет!
- Как «нет»?!
- Нельзя. Этот сигнал известен по всему Дону. Иноверцы поймут, что обнаружены, а люди ещё не успели подготовиться к обороне.
- Что ты предлагаешь?
- Убедиться, что станица готова встретить врага, а потом из этого ружья выстрелить в воздух у околицы.
-Дуня, ты…
- Не теряйте время. Ружьё возьму, ладно?
- Бери…
- Я – к околице.
- Беги!.. Эй, Дуня,..
- Да…
- Возьми коня которого-нибудь …
- Уж усмотрела…
Атаман не сплоховал.
У всех въездов и выездов из станицы скопились готовые к обороне казаки и их домочадцы.
Странно, но даже самые великие гуляки держались довольно  твёрдо. В глазах станичников горел огонь сражения.
А что самое интересное, на защиту своего имущества встали и купцы, приехавшие поживиться, набить казну и прикупить редкостных изделий.
В те времена безоружных  и  неподготовленных просто не было.
- Пора ли? – она подскочила к атаману.
- Ещё немного, Дунечка, пару минут и… Нет, всё, давай!
Девчонка не заставила себя ждать и трижды выстрелила в воздух…
Бой был страшным. Противника уничтожили. Но полегло и двадцать крепких мужчин, шестеро казачек в самом расцвете, под удар попали и трое малых ребят.
А станица была спасена.
Дуню видели в первых рядах. Она сражалась, призывала к действиям, тащила раненых в укрытие.
Сама девушка была ранена саблей иноверца в плечо.
Истекая кровью, метким выстрелом отвела смерть от Прохора…          
 
- Бабушка,  а что дальше было с Дуней Солнышкиной, - спросила маленькая внучка, когда Евдокия Ивановна окончила свою повесть. – Неужели это всё?
- Да, бабуля, как же дальше? – Андроника не могла смириться с тем, что наступил конец рассказа.
- Расскажите нам о её судьбе дальше, пожалуйста, - попросила Дуня Курникова.
Взрослые поддержали младшее поколение.
Баба Дуся улыбнулась и развела руками:
- Извините, мало знаю о том, что сложилось с её жизнью. Только…
- Только – что?! – воскликнули все хором.
- Дуня, спустя год, вышла замуж…
- За кого?!
- А за кого бы вы думали? – хитро прищурилась Евдокия Ивановна.
- За заморского принца! – уверенно заявила кроха.
- Даже и не догадываюсь, - пожала плечами юная соседка.
- За Прохора, наверное, всё же? – вставила Андроника.
- Не угадали! – рассмеялась рассказчица. – Во время боя Дунечка  всё время находилась неподалёку от Бортика.
Серафим Антонович, так его звали на самом деле, сражался отменно. Дважды отвёл от девушки смерть. И она ему один раз жизнь спасла.
На двадцать лет был старше неё подъесаул. Успел двух ребятишек завести и жёнку схоронить. Жил с матерью, отцом, детьми и бабкой Лукерьей.
Помочь Прохору тогда решился только потому, что тот побратимом ему был и в верности зарок ни разу не нарушил.
Каялся потом он перед Дуней со слезами, не свойственными казакам, но она простила.
- И случилась любовь? – спросила со вздохом Полина.
- Да, случилась любовь. Дуня стала женой Серафима. И родилось у них пятеро ребятишек. Как в сказке, умерли супруги в один день.
- Зачем так плохо кончается? – Дуня-маленькая не сдержала слёз.
- Не плачь, Дунечка, - улыбнулась бабушка. – Оба они уже были старенькие. Твоей тёзке было 70 лет, а прапрапрадеду и все 90.
Пошла хозяюшка на речку бельё полоскать, да плохо ей стало. Присела на бережку, помолилась Богу и отдала ему душу. Нашёл старичок её к вечеру, увидел любимую свою бездыханной, и не выдержало его сердечко, остановилось. Дай Бог так всякому на небо уйти – в любви и согласии.
- Тогда ладно, - успокоилась Дунечка. – Они же на небе встретились?
- Безусловно.
Не заметили, как назад вернулись из недалёкого плавания. Не заметили, как всё съели и выпили.
И праздник удался, и слушатели довольными остались.
Сошли с яхты.
Дунечка споткнулась и подвернула ножку. Хотела захныкать, но вспомнила, как Дуня Солнышкина в её возрасте мчалась на собаках в ночной лес, где её ждали волки, как она мужественно не согласилась с Зоряном остаться до утра в избушке, а тотчас вернулась обратно с едой, чтобы хуторяне не умерли от голода.
Только охнула и закрыла ладошкой рот.
Однако на ножку наступать было очень больно. Первым заметил беду Вадим и подхватил её на руки.
- Спасибо, дядя Вадик.
- Больно?  Сейчас пройдёт. Обними меня за шею, положи головку на плечо и отдыхай. Я донесу тебя до дома, а там посмотрим, нет ли опухоли.
Мужчина нежно прижал кроху к груди.
- Что случилось? – забеспокоилась бабушка.
- Ничего страшного, малышка оступилась. Идите вперёд, а я медленнее за вами.
Дуняша была лёгкой. Но Вадим Курников ещё не набрался в полной мере сил после тяжких похождений за счастьем.
Пройдя метров сто, он устал и заметно отстал.
В чём беда? Идти не так уж далеко. Ещё не поздний вечер. Даже сумерки не сгустились. Ему и в голову не пришло, что со стороны может прийти какая-то опасность. Слава Богу, ныне не те времена, когда в любой момент на донские станицы мог обрушиться отряд черкесов или турок.
Короче, никому из мирных жителей станицы и в голову бы не пришло, что вокруг них развернутся военные действия.
А они, между прочим, разворачивались.
За Вадимом следили уже три дня.
Его несостоявшиеся подельники каким-то образом освободились.
По рассказам Вадима знали, что у него есть дочь.
Только не учли разбойники, что девчонка выросла, дом-то он покинул девять лет назад.
От пьянки и травки, мозги давно уже плыли. Увидели, как Вадюша несёт ласково и нежно малышку Дуньку Ложкину, и решили, что то дочь его.
Больше всех зол на Вадима был некто по кличке Плюшкин.
Его не любили в компании, но и не гнали, не обижали.
Куда без него? Он в любой ситуации найдёт пищу, выпивку. И деньги при себе мог сохранить не как другой какой.
Кулак у него был далеко не железный. Но тот кулак Плюшкин покупал. И деньги ссужал, и всё у него в карманах драных джинсов хранилось: нитки, иголки, гвозди, шнурки, пуговицы. За бортом высокого кроссовка держал он молоточек, щипчики, нож и прочие нужные инструменты.
По простоте душевной Вадим частенько обращался к этому Плюшкину. Думал, что тот от сердца помогает себе подобным, но товарищи пролили свет на это дело, просветили, что каждая услуга денег стоит. И таким образом Вадик оказался должен Плюшкину больше десятка тысяч по его расценкам.
Обещал после дела расплатиться, но сбежал.
Плюшкин не прощал. Да еще и побег этот, из-за которого их задержали.
Короче, он и двое, пожелавших составить ему компанию, нашли, выследили. Решили украсть Дунечку, «дочурку» предателя. А потом выжать из него всё, что можно. А «можно» много! Дом у него есть, очень даже не плохой, каменный на фундаменте, плодоносящий сад, виноградник. Жена на свиноферме трудится, мяско должно быть всегда при ней.
Короче, Плюшкину и его приятелям, Носатому и Ваньке Хилому, казалось, что поживиться есть чем. Долг за все Вадюша вернёт сторицей.
А потом видно будет.
Захочет дочечку сохранить, так последнее отдаст. Сам по миру пойдёт. Ну и пусть, не жалко.
Когда компания Евдокии Ивановны сходила на берег, Плюшкин и его парни прятались за деревьями и разросшимся кустарником.
На руку им было, что Вадим с малышкой отстали.
- Дядя Вадик, отпустите меня на минуточку, - попросила девочка.
- Выздоровела, что ли?
- Мне в кустики надо, - застеснялась Дунечка.
- Ясно.
Он спустил девочку на землю и остался ждать, а она захромала в сторону буйно цветущего шиповника.
Дуня и вскрикнуть не успела. Влажная грязная рука зажала ей рот и нос. Ноги её оторвались от земли. Сознание помутилось, и девочка отключилась.
Напрасно ждал её Вадим. А когда понял, что случилась беда, было поздно. Ни Дуни, ни её похитителей обнаружить не удалось…