Юрий Шалагинов:
Непростая судьба……
Чайковский район – моя родина. Только раньше он назывался Фокинским, где в селе Фоки я и родился в 1930 году в семье служащих. Отец заведовал райпо, а мама работала машинисткой. Отец и дядя были заядлыми футболистами, играли с другими командами – на форму, помню, как сарапульские проиграли нашим и отдали свою форму. И 22 июня 1941 года на поле был товарищеский матч, прибежал парень, закричал: «Война, война!». Все собрались на митинг возле райисполкома и слушали сообщение по динамику в сквере возле площади. Отца в армию не взяли по причине плохого зрения, он носил очки и слабо видел. Однако, дальше произошло вот что: почти все мужики из села ушли на войну, а военком был заядлым ловеласом, начал ко многим похаживать. Мой отец написал пьесу, а я до сих пор помню строчки из неё: «Бобёр бобрихе говорит: у тебя печальный вид. Прожила ты сорок лет, значит, кончен бабий век….» Но военком оказался не только бабником, но и мстительным человеком. И в 42 году отца отправили на фронт, причём, - попал он в штрафной батальон, где был писарем в штабе.
Вернулся домой в 45-м, про войну не рассказывал, как я ни упрашивал. Говорил: «Что рассказывать? Продвигаемся с боями, отдохнём немного и снова – вперёд. Жаль, товарищей не давали хоронить, за нами шла похоронная бригада, они с этим делом управлялись».
В 47 году я окончил школу. В колхозе мы, ребята, были – на разрыв. И плугарили, и молотили, всё делали. Трактористками девчата работали. Бывало, трактор не заводится, бьёт она его кулаками, ревёт… Мы с другом вдвоём за верёвку тянем, она заводит, так и справлялись. Получил я за эти годы дорогую для меня медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Жили голодно, соли не было: в 41 году Кама вышла из берегов, размыло возле Ольховки все склады с солью, район остался без запасов. Когда отец ушёл на фронт, я начал охотиться. Иногда приходил в слезах: только шалаш построишь, а офицеры из военкомата придут, выбросят за шиворот, сами шалаш займут. Вот тогда моя мама написала об этом в «Пионерскую правду». Такой шум поднялся! Офицеров этих на фронт отправили, а мне в 13 лет выдали удостоверение охотобщества. По нему я мог получать порох и дробь. Ружьё у меня было двадцатого калибра, с тремя патронами. Дома держали хозяйство, до двухсот штук кроликов мы сдавали от колхоза на мясопоставки для армии. Осенью председатель колхоза давал нам за это овечку. В семье нас было четверо, я – старший, приходилось много работать, матери помогать.
А после школы я стал художественным руководителем клуба. В Фоках была школа-интернат для эвакуированных детей из Ленинграда, а истопником был скрипач из Большого театра. Он меня и научил расстановке голосов в хоре, многое я от него узнал. И опять же моя мама написала письмо в Пермь в отдел культуры, что работает истопником великий талант, и что это – преступление. Тогда его забрали в Пермь, где стал первой скрипкой театра оперы и балета. Однажды, когда я учился в Перми, пошёл в театр, сидел в первых рядах, он меня узнал, подошёл после выступления, обнимал и благодарил со слезами на глазах за то, что сделала для него наша семья. А учился я тогда в ФЗУ на электромонтёра и получил 4-й разряд. Лучших из нашего выпуска направили в Кунгур на машиностроительный завод, там я работал до 49-го года, выступал в волейбольной команде.
В 50-м меня призвали в армию. Тогда в районе замечательный был военком – Вяткин, тридцать восемь человек из призыва попали в погранвойска. Я оказался в Восточной Пруссии, в школе, где было 260 курсантов. Школа располагалась на территории бывшей немецкой диверсионной школы, на полуострове. Затем – в пулемётно-миномётной учебной погранзаставе, где с 22 апреля по 16 мая , а затем с 22 июня по 5 июля 1951 года принимал участие в боевых операциях по ликвидации националистического подполья под Каунасом. Все мы давали подписку о неразглашении, и даже жена, с которой я прожил шестьдесят лет, никогда не знала об этом эпизоде жизни. И только в 2000 году, на основании приказа Путина, я получил удостоверение участника Великой Отечественной войны.
22 апреля 1951 года мы были подняты по тревоге и отправлены в Литву в распоряжение командования внутренних войск. В послевоенные годы в Прибалтике «партизанило» или скрывалось в лесах почти 80 тысяч человек. Они нападали и убивали советских и партийных работников, да и простых рядовых литовцев за помощь новой власти. Знаю, что более двадцати тысяч человек они убили своих. Мы прибыли в местечко Козлова Руда в 35 километрах от Каунаса. Почти 60 квадратных километров были оцеплены солдатами, а прочёсывали первыми лес – мы, практически, - шли под огонь. Меня спасло то, что был в составе группы, направленной на поиски американского парашютиста, который приземлился недалеко. Мы нашли в болоте и рацию, и его парашют, шли по следу. Но он обнаружил нас раньше буквально на несколько минут: на поляне на ветке дерева висело зеркальце, рядом лежало мыло. Видимо, он брился, тогда нас и засёк и укрылся в недалеко расположенном бункере. У нас был приказ «брать только живым». Один из наших пополз с дымовой шашкой, только поднялся – его тут выстрелом и сняли. А его друг был детдомовский, он не выдержал, и выстрелил в ответ, попал в проводника. Нарушил приказ «огонь не открывать». Его за это разжаловали. Но шпиона всё-таки взяли.
Приходилось и хутора прочёсывать. На одном из них в бочке возле лестницы прятался бандит, выстрелил в нашего инструктора служебной собаки, а тот, когда падал, ударил меня в живот, я скатился с лестницы, что меня и спасло. Много памятных моментов, всего и не расскажешь…. Потом два с половиной года я служил старшиной погранзаставы, был секретарём комсомольской организации, застава наша была на отличном счету. А когда демобилизовался, то в горкоме мне предложили работу или в милиции, или в органах спецсвязи. Я выбрал второе и двадцать лет работал фельдъегерем по доставке секретной почты. Два человека обслуживали весь район, лично доставляли корреспонденцию и перевозили золото.
За безупречную службу награждён орденом «Знак Почёта». Поскольку я всегда был охотником, то Михаил Николаевич Назаров предложил организовать и возглавить охотобщество, тогда в нём насчитывалось 380 человек. Я всегда отличался твёрдым характером, поэтому однажды отказал в незаконной выдаче лицензии на отстрел лося «нужному» человеку. За что и пострадал: было сфабриковано «дело», и четыре года я постигал науку лесоповала. Когда вернулся, то пошёл работать в РЭБ бригадиром деревообрабатывающего цеха.
С 64 года в День пограничника я хожу с цветами к Вечному огню. Надеюсь, что эта традиция будет всегда жить в нашем городе.