Четыре времени неба

ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ НЕБА


«Всему своё время, и время всякой вещи под небом».
Экклезиаст

ПРОЛОГ

Какое разное порой бывает небо!
Весной ликует, брызжется лучами
Шальное солнце! Места нету, где бы,
Всё освещая сразу – быль и небыль,
Не отражалось синее молчанье.

А действительно, какое оно разное, это небо над нашими головами! То в по-лосах рваных осенних туч, озаряемых поздними грозовыми всполохами, то в клу-бах белой летней облачной ваты, подсвеченной солнечным золотом… а то раски-нется от края и до края пронзительная весенняя голубизна с ослепительными утренними и вечерними зорями… Наше небо…
Моё небо.
Сегодня оно смотрит на меня сумрачным декабрьским взором и пытается сгладить эту свою суровость легким танцем пушистых снежинок. Снег, как беспут-ный котёнок, мягко перебирая белыми пушистыми лапками, гнездится, укладыва-ясь на карниз за окошком. В его блеске отражаются желтые глаза уличных фона-рей и перебег новогодних гирлянд на окнах магазина напротив. Сейчас ничто не потревожит его первозданную гладь, одеялом укрывающую весь мой маленький заоконный мирок, он будет ночь напролёт улыбаться бледной луне, пытающейся протиснуться через заслон туч, изредка роняющей серебряный луч на его белую гладь, заигрывать с редкими огоньками полночных такси и припозднившихся част-ников, перемигиваться с жёлтым зазнайкой-светофором на ближайшем пере-крёстке… А утром придут дворники — хозяева этого застекольного мира, и выме-тут его великолепие на грязные обочины, напоят соляным рассолом, словно он болеет с похмелья, и превратится эта ночная сказка в серую повседневную быль, набившую оскомину за череду завораживающих однообразием дней. Но это будет только утром, а пока на всём белом, в прямом смысле этого слова, свете есть только два чуда: снег на крышах и небо над ним.
Небо — моя единственная отрада в этой жизни. Оно давало мне силы, когда предавали лучшие подруги, укоряло, когда я сама шла в разрез со своей сове-стью, подбадривало, когда не могла решиться на действительно судьбоносный для себя, любимой, поступок. Оно всегда было со мной предельно честным, ему я доверяла свои девичьи тайны, сидя над дневником на балконе или прогуливаясь в тени аллей Бульварного кольца. Оно снисходительно хмурилось, если мне вдруг приходилось лукавить с близкими, нет, не лгать — лжи оно бы мне не простило… Просто чего-то недоговаривать или, наоборот, говорить лишнее, но не совсем правдивое… Все мы живём со своими скелетами в шкафу, и моё Небо это пре-красно понимало. В отличие от многих, порой даже слишком близких мне людей.
Оно сияло всем своим солнечным безумием, когда я впервые по-настоящему, безоглядно, как в омут головой, влюбилась и отдалась этому чувству вся, без остатка. Оно радовалось за меня, и я сама была без ума от счастья, по-тому что со всей непосредственностью молодости была убеждена, что ЭТО — навеки, это — соль Земли, раз и навсегда…
Оно позже плакало вместе со мной весенним дождиком, когда развеялись эти невинные заблуждения, и Жизнь со всей своей скаредностью перестала давать мне шансы. Когда казалось, что всё ушло навеки, и ничего больше не произойдёт по-настоящему солнечного и животворящего, способного вырвать меня из сутолоки быта, в который я погрязла с головой. Но со мной был мой малютка, и жизнь продолжалась, болячки заросли, остальное куда-то запропастилось само собой.
Теперь нас было трое: мой малютка, я и наше Небо. Казалось, что это теперь неизменно. Опять навеки и непреложно, как истина в последней инстанции. Поче-му же тогда сегодня, в канун Нового года, я опять смотрю на Небо с неизбывной надеждой и тихо, как молитву, повторяю чьи-то запавшие в память строки:
…Лишь иногда небесное сиянье
Стряхнёт туманы в снежной пелене,
Презрев мороз, до лета расстоянье,
Унынье наше, скуку, расставанья…
Ликует небо в ясной вышине!

Сверкает всё – сосульки и сугробы,
И в окна льётся бесконечный свет!
Ликует небо, не забыли чтобы,
И помнили с рождения до гроба,
Что ничего прекрасней в мире нет!

Словно оно услышит и опять придёт мне на помощь, как в детстве, в юности, в молодости… И я надеюсь, что оно услышит. Как услыхало пару лет назад, в да-лёком снежном январе.



Канцона  первая. ВРЕМЯ ЗИМНЕГО НЕБА

Зимою небо тяжело свинцово.
Лежит, темнея на ветвях сырых –
То сыплет снегом, то дождями снова,
И вновь морозит в ледяных оковах,
В тяжёлом ожиданьи дней иных.

Я люблю зиму. Не фанатично, как некоторые специалисты по празднованию Нового и Старого-Нового годов, крещения и дня святого Валентина. Для меня зи-ма не столько скопище несомненно знаковых пьянок, сколько ожидание весны. Да и осень, в конце концов, надоедает своей бесконечной слякотью, и первые де-кабрьские морозцы после ноябрьского хронического насморка видятся манной небесной. В детстве мы хватали санки или то, что нам их заменяло, и неслись гурьбой, чтобы прочувствовать пятыми точками все неровности окрестных возвы-шенностей. Став постарше, мы степенно прогуливались парочками под увенчан-ными белыми шапками лапами елей и сосен на Лосином острое или в Измайлов-ском парке. Студентами бежали на Ленинские горы, чтобы полюбоваться на изу-мительную панораму Москвы в белесом мареве трескучих морозов.
С годами, правда, морозы измельчали, как, впрочем, и кавалеры. Всё чаще декабрьские холода разбавлялись «предновогодними дождями», а бравые ухажё-ры стремились, блеснув китайскими, якобы золотыми «роллексами» в сумраке ночного клуба, раствориться без остатка, как только приходило время платить по счетам.
Поэтому когда пришло время всё-таки устраивать свою личную жизнь уже по-взрослому, я, ничтоже сумяшеся, схватила за рога своего давнего друга, втайне вздыхавшего по мне ещё с института, и, к его завидному восторгу, поволокла бе-долагу под венец. И зажили мы относительно счастливо (особенно когда появился на свет наш Малыш) и, действительно, достаточно долго… Хотя, с какой стороны к этому вопросу подойти.
Со временем первые послебрачные восторги отошли, мы пережили так обо-жаемые семейными психологами кризисы первых пяти лет жизни без особых по-терь, если не считать таковой интерес к совместной жизни. Во всех её смыслах. К тому же, мне страсть как хотелось завести сестрёнку или братишку нашему Ма-лышу, а что-то не складывалось. В моменты традиционных семейных конфликтов мы поочерёдно обвиняли в этом один другого, не особенно, впрочем, заморачи-ваясь на эту тему. Впереди была целая жизнь со всеми её бонусами, которые, несомненно, там нас ждали.
Правда, относительно бонусов моя единственная Пуленепробиваемая По-друга как-то высказалась в смысле, что «…пряников всегда на всех не хватает. Поэтому каждый грабит свою бакалею в одиночку». Впрочем, Подруга всегда от-личалась определённым цинизмом, когда дело доходило до распределения жиз-ненных благ. Сама она, подобно Ивану Владимировичу Мичурину, давно уже не ожидала милостей от природы, партии и правительства, а предпочитала получать их самостоятельно, причём, желательно, в денежных знаках, имеющих хождение исключительно на территории Соединённых Штатов и Евросоюза. И это у неё ве-ликолепно получалось, поскольку извечно окружавшая её свита молодых и не очень почитателей стремилась угодить Подруге всегда и во всём, а это лучше всего у них получалось именно при посредстве любимых в народе «баксов». При этом, она успевала скромно работать в нашей шарашке зам. Главного бухгалтера, время от времени очаровывать Шефа и быть душой периодических корпоративов.
На моё любование небесами она смотрела снисходительно, но без лишней иронии, иногда даже вместе со мной любовалась закатами, особенно, когда ей удавалось вытащить меня на юг без моего благоверного. Это случалось крайне редко, поэтому мы обе ценили такие вечера откровений на вес золота.
…В эту зиму всё как-то не задавалось. Сначала осточертела череда беско-нечных гулянок. С ней можно, конечно, смириться, при условии, что рядом с тобой — твоя вторая половина, и вы плавно и мирно перетекаете из одной компании в другую, будучи всеми ожидаемы и любимы. Но моя вторая половина потеряла форму сразу после новогодних возлияний, впав в свирепый скандальный штопор. Что послужило причиной этим взбрыкам — Бог весть, только уже в первых числах января я оказалась лицом к лицу с собой, поскольку Малыш загостился у родите-лей, а благоверный под предлогом бойкота свинтил к приятелям в гаражи, якобы, чинить чью-то машину. Чем и прозанимался благополучно, с перерывом на глухой алкогольный сон, вплоть до выхода на работу.
Когда же, наконец, Первопрестольная прочистила свой одурманенный вин-ными парами мозг и вышла на трудовую вахту, я с восторгом устремилась в опо-стылевшую контору, чтобы вырываться их семейной кабалы хотя бы до вечера.
Тот день выдался по-праздничному ясным. Я неспешно дефилировала от одного корпуса к другому, независимо поигрывая папкой с документами. Было тепло, но не таяло, и даже фиолетовые тучи на горизонте не могли испортить мо-его послепраздничного настроения. Преодолев почти полпути до цели, я не угля-дела под налётом легкого снежного пушка банальную ледышку и, взмахнув рука-ми, словно ветряная мельница, чуть не рухнула в сугроб. А когда обрела равнове-сие и отдышалась, увидела Его.
Он стоял на одном колене и завязывал шнурок на великолепной туфле. На какой-то миг Он, привлеченный моей эскападой, оторвался от созерцания своих лакированных ботинок, поднял голову, и поймала Его взгляд. Что было дальше, я помню смутно, знаю только, что именно в тот момент я и поняла, что это тот са-мый, Единственный, которого я искала всю свою сознательную и часть несозна-тельной жизни.
В отличие от меня, он, по-видимому, этого не осознал, поскольку вполне себе равнодушно вернулся к своему высокоинтеллектуальному занятию. Если бы Он знал, как тогда я рассвирепела! Нет, вы только себе представьте: я, сама я его избрала Единственным, а он даже и не шелохнулся! Я готова была испепелить его взглядом и всем тем, что только бы оказалось под рукой.
Но я оправила задравшуюся юбку, одёрнула пиджак и проследовала мимо с самым независимым видом, на какой только была способна. У меня горел заты-лок, мне казалось, что он смотрит мне вслед и вот-вот окликнет, я даже во всех интонациях представила его голос… И когда я распахнула дверь корпуса, то даже чуть не заплакала: это было так противоестественно — не дождаться тихого окри-ка в спину… Дверь с суровым доводчиком гулко отрезала от меня мою Судьбу.

До обеда я не находила себе места, зачем-то отшила нашего референта, милого мальчика, в меня безнадёжно влюблённого вот уже полгода, и оттого, на правах Ромео-монополиста, угощавшего всякими домашними вкусняшками. Сего-дня мне было не до чужого внимания. Тот, Единственный, чьего внимания мне бы действительно хотелось, без которого я бы, наверное, истлела, как воск под солн-цем, исчез безвозвратно. И сколько бы я не высматривала знакомое лицо в окно, из нашего дворика он испарился навсегда.
Дождавшись обеда, как новобранец дембеля, я выскочила в коридор и бро-силась на поиски Подруги. Пуленепробиваемая задумчиво выбирала в буфете йо-гурт, поскольку в очередной раз решила бороться с калориями. Оторвавшись от созерцания цветастых «зызывалок» на баночках, она обмерла:
— Чур меня… Что с тобой, джек-пот сорвала?
— Не поверишь, — хрипло ответствовала я. — Да.
Мы уединились с ней в курилке второго этажа и, дождавшись, когда наши «паровозы» из отдела закупок, наконец, разойдутся по своим баракам, я выложи-ла ей всё, как есть.
Подруга выслушала меня молча и со вниманием, как умудрённый врач паци-ента, потом задумчиво изрекла:
— «Гуччи», говоришь… Все они, залётные, нынче в «гуччи» да «армани». Знаешь, что мне недавно изрекла по этому поводу одна дама из планового? «Туфли носит от Армани, а на ужин — хрен в кармане!» И привела историю про то, как они с очередным другом продвигались прошлым летом персональным ав-тотранспортом на юга и остановились слегка перекусить в придорожной забега-ловке. Из припарковавшегося рядом чернильно-хромированного «хаммера» вско-чили двое мужиков в оттянутых на коленках трениках и оптом прикупили у торгов-ки с импровизированного рынка по соседству пакет пирожков с ливером… Види-мо, остальные бабки у них ушли на «понты» и бензин для прожорливого амери-канского катафалка.
Именно её здорового скепсиса мне в тот момент, видимо, и не хватало! На душе сразу просветлело, словно морок сошёл, даже солнце за окном, уже предза-катное в эти короткие деньки, словно бы засияло с силой нового рассвета. Жизнь перестала казаться потерянной и снова обрела смысл.
—…И потом, у тебя Малыш, дорогая, стоит ли овчинка выделки в твоём по-ложении? Знаешь, как медики острят? «Лучше синица в небесах, чем утка под кроватью!» Лови момент и наслаждайся жизнью.
Затянувшись напоследок «кэмелом», она весомо изрекла:
— В конце концов, как вещают всякие там буддисты, если это — твоё, то оно к тебе вернётся. Есть такая китайская поговорка: «Если долго сидеть на берегу Великой реки, то рано или поздно мимо проплывёт труп твоего врага». Ну, или по-явится твой суженый-ряженый, выбирай, что тебе больше по душе.
— Лучше — оба варианта. И побыстрее, — вздохнула я. За окошком две ошалелых синички терзали кусок сала в кормушке. Жизнь продолжалась.

Говорят, что время — лучший лекарь, череда дней стирает ту боль, что сидит в подкорке и не желает вылезать наружу. И не берут ту боль никакие анальге-тики… Всё как-то стёрлось из памяти, прополз январь, набирал обороты февраль, за окнами всё чаще постепенно теплевшее солнце разгоняло по-весеннему розо-вые облака.
Его я больше не встречала, но вездесущая подруга одной ей известными пу-тями проведала, что Он приходил к нашему Шефу. Зачем? Неисповедимы пути начальства.
Эта встреча растаяла, как призрак прошлогоднего корпоратива, тихо и без последствий. У меня привалили свои заботы, продолжалась карусель семейно-служебного аттракциона. Стабильность, завораживающий ритм постепенно вы-травили из памяти даже те черты, что ещё месяц назад мнились мне совершен-ством, подлинным идеалом. Всё вернулось на круги своя. Или — почти всё.
И всё также заглядывало в мою комнату морозное зимнее небо, радовавшее бриллиантами созвездий, росчерками бегущих между далёкими светилами спут-ников, огнями самолётов, стремящихся в бездонной высоте в бесконечно далёкие страны. Оно провожало меня ко сну фиолетовым маревом заката, будило холод-ной сталью рассвета. Зимнее небо.
Жизнь продолжалась, и хотя день за днём я варила утренний кофе, кутала Малыша перед выездом в садик, корпела над отчётами, как и сотни других зим и лет, эта же самая жизнь готовила мне очередной сюрприз. И хотя те же любимые Подругой китайцы что-то вещают про одну и ту же Реку, в которую нельзя войти дважды, мне, видимо, повезло. Или не очень, это смотря, с какой стороны по-смотреть. Просто пришла весна…



Канцона вторая. ВРЕМЯ ВЕСЕННЕГО НЕБА

И сразу всё разбухло и намокло
Под тёплым, толстым, мокрым одеялом.
Умчались тучи, засияли стёкла,
Цветы и листья уж не смотрят блёкло,
И небо вновь, ликуя, засияло!


Весна не приходит одна?.. Или что-то другое? Не хочется об это думать, по-тому что Он теперь работает в нашей фирме! Так получилось, что самого первого марта мы лоб в лоб столкнулись у двери в отдел кадров, из которой он выходил, и я почти ткнулась носом в его рафинированный профиль.
Он вежливо кивнул и предупредительно шагнул в сторону, а я, как дурр
а, на несгибающихся ногах протопала мимо своего счастья. Впрочем, тогда я еще не решила, что именно Он — моё счастье. Видимо, февральские морозы по-выморозили из моей памяти его незабвенный первые дни образ, и сегодня я тор-мознула скорее от неожиданности, нежели от откровенного восторга. Наш неиз-менный быт прекрасно справляется с «…души прекрасными порывами», да и окружающие помогают в этом ежедневно.
Итак, мистер Само Совершенство отныне полноправный сотрудник нашего уважаемого учреждения. Против ожидания, всё пошло своим чередом. Отчёты, бумаги, болтовня не о чём в обед, даже Восьмое марта не отложилось в моей го-ловы как нечто особенное. И, несмотря на то, что мы теперь пересекались по де-сять раз на дню, искра Божья между нами не пролетала.
За окном побежали первые ручьи, голуби отвязно плескались в лужах, кото-рые к вечеру затягивались ломким ледком. В парке устроили балаган прилетев-шие в память о Саврасове грачи. Мамашки с колясками грелись на бульварах, су-дача о чём-то своём, понятном исключительно этому тайному ордену «колясоч-ниц».
Пуленепробиваемая Подруга ежедневно интересовалась «положением дел на фронтах гражданской войны», но от комментариев воздерживалась, видя моё пофигистское настроение. Только однажды промолвила загадочное:
— Коты — они, конечно, шизеют в марте, но и апрель тоже месяц ничего се-бе…
В общем, жизнь продолжалась, неуклонно катясь к празднованию Великой Пасхи.

А на Пасху начальство, расписавшись в своём атеизме, заявило, что нам ра-ботать в ночь, поскольку дел невпроворот,  работать некому, все вокруг тунеядцы и смерти его, Начальства, хотят. В общем, забастовки отменяются, больше трёх не собираться и всем вперёд, в атаку…
С тем и отбыло, оставив нас в растрёпанных чувствах и с горой работы в перспективе. Высказав друг другу, что накипело по отношению к Шефу, мы рассе-лись по своим местам и приступили к работе. И тут выяснилось, что её ещё боль-ше, чем мы предполагали. Короче говоря, когда Пуленепробиваемая часиков око-ло восьми вечера заглянула ко мне поинтересоваться, собираюсь ли я до дому, её ждало разочарование: подвезти её до места очередного свидания я категорически отказалась в виду полной невозможности этой операции. Дел у меня оставалось как раз до утра. Подруга хмыкнула и, бросив «ариведерчи, рагац-ца!»,величественно удалилась. А я осталась один на один с отчётом, поскольку все остальные разбрелись по домам.
И здесь-то и состоялось явление ЕГО.
Он возник на пороге моего кабинета где-то около полуночи. От неожиданно-сти я просто подскочила на месте, мгновенно покрывышись липким потом, потом разглядев, кто именно нарисовался в дверях, шумно перевела дух.
— Напугал? — рассмеялся он и протянул руку, которую до этого прятал за спиной. Передо мной возник громадный букет роз. — Вот, в компенсацию за испуг и в качестве примирения!
После ехидных подружкиных «гуччи-армани» вариант с розами и вовсе не канал, но почему-то большого отторжения у меня тоже не вызвал. Я с тоской гля-нула на монитор, потом на часы.
— Да, — голос его стал торжественным. — Христос воскресе!
— Воистину… — рефлекторно начала я, потом расхохоталась, ситуация бы-ла ещё та… Приняла букет, огляделась, ища вазу… Он предупредительно протя-нул найденную в шкафу трёхлитровую банку из-под соленьев, завалявшуюся там со времён какого-то междусобойчика. Пришлось идти за водой, а когда я верну-лась, то на столике ответственного секретаря уже покоилась бутылка шампанско-го, коробка конфет и две чайные чашки.
— Вот, — предварил он мой вопрос. — Коли мы уж тут зависли, почему бы не отпраздновать праздник? А заодно и моё назначение. Как-то всё не получается «влиться» в коллектив.
— А коллектив не обидится, если его я заменю в одном лице? — я попыта-лась придать голосу максимум иронии. Он пожал плечами:
— А кто его просветит? Умножая знания, умножаешь скорби, как говорится в писании… Так как, по шампанскому?
Как будто у меня был выбор… Он ловко откупорил бутылку, разлил по чаш-кам пенящийся напиток. Протянул одну мне:
— Прошу!
Сам взял другую. Приподнял:
— За что пьём?
— Сам же предложил — за праздник. Или за «вливание». Выбирай.
Он вздохнул и пристально посмотрел мне в глаза. В полумраке кабинета его взгляд становился каким-то магическим, и во мне стало пробуждаться то ещё, первое январское чувство… Я отвела глаза и услышала:
— За тебя…

Кто-то мне говорил, что по жизни я — стерва. Не знаю, возможно, у меня за-ниженная самооценка, но то, что я определённо та ещё штучка, «Брестская кре-пость» в вопросе случайных связей — это уж можете мне поверить. Но здесь кре-пость пала в прямом и переносном смысле. Уже потом я пыталась анализировать, как мы оказались на том диване, почему я даже не оказала хотя бы символическо-го сопротивления. И не могла найти ответа… Наверное, это и есть любовь.

Был месяц май, нас безумно пьянила сирень, ошеломляла своим запахом черёмуха, мы купались в яблоневом свете и несли по миру нашу Любовь.
До этих дней мне казалось, что я никогда уже не испытаю такого полёта, я не ходила — парила над землёй, я прощала всем и вся мелкие недостатки и большие обиды, я улыбалась даже своему штатному Ромео, от чего референт просто рас-текался по своему рабочему креслу!
Мы урывали украдкой часы любви, в остальное время несли это чувство в себе, поскольку я сразу объявила Ему, что мужу не скажу ни слова. А чтобы доб-рые люди  не сделали этого за меня, нам следует на службе и около быть «…Штирлицами и майорами Прониными в одном стакане». На том и порешили, перейдя полностью на нелегальное положение.
На работе мы искали любой повод, чтобы хотя бы подержаться за руки, по-сле работы урывали время и шли в кино, на последний ряд, где вели себя как мо-лодняк на пике гормонального взрыва. А по ночам он писал мне безумные sms-ки, то состоящие из бессвязного набора букв, то несущие надрывное «я скучаю».
Время от времени мне становилось страшно. С одной стороны, мы ходили по грани, за которой — крах моей семьи, развод, неопределённость… А с другой — я всё глубже погружалась в пучину всепоглощающей страсти, впервые за многие годы ощущая себя полноценной женщиной, любящей, любимой и желанной. И бо-ялась, что когда-нибудь всему этому придёт резкий и жестокий конец. По всем ка-нонам пьесы под названием «жизнь» вечно такое продолжаться не могло. Когда-то великий Бисмарк предостерегал Германию от войны на два фронта, сегодня все психологи категорически отговаривают особо отчаянных от попытки жить на две семьи. Финал известен: первая рушится, вторая не складывается.
Но разве можно услышать голос разума за шелестом слов о любви, жаром ласок и стонами оргазма? Разве можно променять в такие моменты жар объятий гибких сильных тел на смиренное супружеское ложе? И вообще, ежу понятно, чем думают в такие часы любовники… Но мы не были просто любовниками, мы дей-ствительно любили страстно, безоглядно, жестоко по отношению к себе и окру-жающим и — абсолютно бессмысленно. Если в таком чувстве по определению существует смысл.

И небо меня не предало. Оно принимало нас в свои объятия, охлаждая по-рой наши слишком разгорячённые головы кротким весенним дождиком. А то и за-гоняя под сень громадных дубов настоящим майским грозовым ливнем, пугая настоящим громом, который, если верить классику, «…смеяся и играя, грохочет в небе голубом».
Изгаляясь в изобретении поводов, я всеми правдами и неправдами стреми-лась вырваться из дома, и когда это удавалось, мы встречали рассветы на Яузе или Истре, пропахнув дымком костра, или просто бродили по ночным московским улицам, любуясь грациозными изгибами летних созвездий.
Он рассказывал мне, что несколько лет назад разошёлся со своей женой, правда, причину ни разу не озвучил… Я описывала ему, как учила говорить Ма-лыша, как мечтаю ещё об одном ребёнке, как хочу быть рядом с Ним и при этом не потерять семью… И мы, как страус, прячущий голову в песок, старались зарыться от действительности в наши чувства, стараясь не думать, что рано или поздно, но придётся отвечать за сегодняшнее счастье.
И самое интересное, что само Небо нас хранило! Мой муж, до того просто доставший меня своим занудством, вдруг ни с того, ни с сего стал предупреди-тельным и предельно вежливым. На работе всё тоже складывалось самым прият-ным образом. Я всё успевала, со всеми ладила и даже заслужила благосклон-ность Шефа. Это не могло не настораживать, но кто в нашем положении задумы-вается о таких мелочах! Всё идёт хорошо? Так это же прекрасно!
И если действительность всё-таки обманывала окружающих, то мою Подругу обмануть не смог бы и Макиавелли ! Поймав  в коридоре, она нежно удержала меня за пуговицу блузки и конспиративным шёпотом вопросила:
— Краса моя, ты совсем с ума спрыгнула?
Я попыталась безуспешно освободиться. Она притянула меня поближе к се-бе и произнесла горячим шёпотом:
— Будь поосторожнее, а то сияешь, как голый зад под луной… Не дураки же вокруг, стуканут твоему благоверному — не отмоешься.
По спине поползли липкие мурашки, но я по возможности ровно сказала:
— Чего это ты удумала? У меня всё в порядке… Вчера вон с моим и Малы-шом в кино на мультики ходили. «Гадкий я» называется.
Подруга отступила на шаг, оправила блузку на моей груди, буркнула:
— Не знаю, кто там у вас гадкий, но постарайся войти в свой разум возму-щённый и оглядись по сторонам. Вокруг тоже далеко не ангелы. Сделай выводы.
И, не оборачиваясь, направилась к себе в бухгалтерию. Самое главное, что спорить с ней было бессмысленно. Потому, что она была абсолютно права. По крайней мере, на этот раз.



Канцона третья. ВРЕМЯ ЛЕТНЕГО НЕБА

А летом небо выжжено насквозь
Лучами беспощадного светила,
Которые пронзают, словно гвоздь,
Сжигают, чуть наметившийся дождь,
Всё расплавляя огненною силой.
И, кажется, синеющая даль
Не вынесет сияющего Феба –
И синяя закапает эмаль…
Ах, Боже мой! Ах, как нам будет жаль
Расплавленного ярким солнцем неба!

Лето наступило неожиданно, но вполне предсказуемо. Неожиданно в том плане, что я его практически не заметила, поскольку постоянно пребывала в со-стоянии весеннего парения. У нас всё было настолько хорошо, что остальные времена года отменялись автоматически. Тот, кто был хоть раз по-настоящему влюблён, меня поймёт.
А предсказуемость заключалась в том, что у всех начались дачи и прочие от-пуска, и мне становилось всё сложнее подменяться с кем-либо на работе для того, чтобы выкроить несколько часов для наших встреч, ставших моей второй и, наверное, единственно настоящей жизнью. Как бы то ни было, к моему вящему удивлению и не меньшему изумлению моей Подруги наши бурные отношения для всех по-прежнему оставались тайной! В том числе и для моего супруга, настолько потрясённого моим к нему вниманием в последнее время (а что прикажете делать, конспирация, как и наука, требует определённых жертв), что он был готов мне простить всё и вся, а заодно и окончательно пропал в своём гараже…
И жизнь продолжалась своим чередом. Я ходила на работу, бегала по мага-зинам, водила Малыша в кино и на пляж, мы даже все вместе выбирались поси-деть в выходной в кафе или просто смотаться к друзьям на дачу.
Но стоило мне уединиться с Ним, как наступала моя вторая и, наверное, настоящая жизнь. Мы становились всё ближе, наши встречи протекали иногда столь бурно, что мне приходилось под благовидными предлогами по несколько дней разгуливать по дому в пижаме, скрывая исцарапанную спину… Но и это мне сходило с рук, хотя иногда даже раздражало. В такие минуты мне казалось, что моему мужу просто наплевать на меня и, возможно, действительно пора прекра-тить этот семейный фарс, а расставить всё по своим местам. Но едва я заходила в комнату к Малышу, как все мои революционные настроения улетучивались, словно с белых яблонь дым, я просто растворялась в его открытых сияющих гла-зах, и раздражение сходило на нет. Оставалась только непреходящая тревога за наше общее будущее.

В общем-то, и с Ним у меня всё было не так безоблачно… Он за те несколько лет, что пребывал в действительном разводе (или разбеге, к своему стыду я так и не сподобилась глянуть на штамп в Его паспорте), успел свыкнуться с жизнью волка-одиночки, и ему очень не хотелось снова надевать на себя «это ярмо». В чём-то я его понимала, в чём-то — нет.
Сказать, что он видел во мне исключительно любовницу, я не могла. Как ми-нимум дважды за лето Он предлагал мне выйти за него замуж, «…раз и навсегда прикрыв этот балаган». Он дарил мне кольцо — мечта любой влюблённой дуры… Оберегал меня от всего, от чего только возможно, переживал за мои терзания. Как истинный Скорпион, он был целеустремлённым во всём, что касалось исклю-чительно Его интересов, и непомерно жесток ко всему остальному. «Это жизнь, дорогая, — не раз повторял Он. — А она, как и большой бизнес, не терпит сосла-гательного наклонения. Или ты, или тебя. Третьего не дано».
Его жёсткий прагматичный ум отказывался понять, почему я стараюсь скле-ить «…осколки разбитой чашки» и до сих пор терплю рохлю-мужа. Прекрасный игрок в покер (слава Богу, не на интерес, это было просто ещё одна его гимнасти-ка для мозгов), он наперёд просчитывал все возможные ситуации, и это спасало до сих пор наши отношения от преждевременной огласки, но, одновременно, де-лало их «поверенными алгеброй». И это меня порой удручало. Но, как оказалось, это ещё не самая большая проблема…

Как-то само собой выяснилось, что Он пьёт. «Само собой» потому, что сна-чала это было преподано под маркой романтических вечеров. Не важно где — в ресторане, у Него дома, в гостях у его друзей… Неизменный коньяк, хоть и при свечах. Потом — лёгкое продолжение. А затем и доведение себя до состояния, близкого к скотскому. Нет, он не был алкоголиком в том понимании, как это обычно преподносится. Неизменно подтянутый, с «лепной» улыбкой, от которой просто млели все наши (и не только) бабы, после пары рюмок он превращался в жестоко-го, порой даже ко мне, человека. Поутру Он стоял на коленях, целовал мои руки и, заглядывая преданно в глаза, умолял простить. И я прощала. Пока это не стало закономерностью, и любая наша встреча делала его на следующий день «коле-нопреклонённым».
И я со всей силой души отдалась борьбе с этим его пороком, единственным, как мне тогда казалось. Что поделаешь, свойство обожествлять любимого челове-ка не со мной одной сыграло в этой жизни злую шутку. Но зато у меня появилась цель, которая отвлекла меня от ежедневных метаний.
Не скажу, чтобы успехи на этом поприще достались мне легко. Были и скан-далы, и случаи, когда Он напивался до положения риз мне назло, но я оставалась непреклонной, раз за разом утверждая, что если Он не прекратит свою пьяную ис-терию, то о нашем совместном будущем может и не мечтать. Говорила — а сама в глубине души боялась, что в этой неравной борьбе победит всё-таки «зелёный змий». Долго ли, коротко, но постепенно всё приходило в состояние устойчивого равновесия, и это лето не омрачилось на моей памяти сколько-нибудь серьёзными передрягами.
Летнее небо баловало нас великолепной погодой, обычно дождливая Москва сияла под лучами полуденных солнц, как начищенный пятак, и мы со всей стра-стью наших влюблённых душ предавались погружению в это природное величие, даря друг другу доводящие до измождения ласки и отдаваясь до самого донышка охватившему нас всепоглощающему чувству любовного безумия.

Время от времени лёгкий диссонанс в это буйство чувств вносила моя Пуле-непробиваемая, находившаяся как раз в этот в момент в перманентном состоянии очередного разрыва с очередным же любимым. Она притаскивалась ко мне в мои свободные вечере (а таковых становилось всё меньше и меньше) и, стельно вздыхая, просаживая при этом сигарету за сигаретой на балконе, делилась свои-ми сентенциями на тему «все мужики — сволочи».
Однажды в минуту таких откровений она неожиданно спросила:
— А когда вы заявление подавать собираетесь?
Вопрос был настолько не по теме, что я даже несколько оторопела. Для чего-то глянув в зеркало трюмо, я вдруг увидела в своём отражении ещё молодую, но уже порядком заматеревшую сволочь, которая умудряется морочить голову двум мужикам одновременно и чувствует себя при этом, как и положено закоренелой сволочи, превосходно… Меня просто передёрнуло, и я, чтобы Подруга не замети-ла охватившее меня чувство отвращения к самой себе, не глядя ей в глаза броси-ла отвлечённо:
— Сначала развестись надо.
— Так за чем дело стало?! — восхищённо всплеснула она руками. — Вперёд — и с песней! Или Он не хочет жениться? — неожиданно почему-то в полголоса, хотя мы были в квартире одни, поинтересовалась она. Я пожала плечами.
Удивительная всё-таки категория людей эти самые «лучшие подруги»! Не она ли ещё пару месяцев назад призывала меня «погуливать осторожно, чтобы не порушить семью», «подумать о Малыше и всё взвесить»? Нет, точно говорят ара-бы: «Избави меня, Господи, от друзей, от врагов я и сам избавлюсь!» Интересно, что они сказали бы про подруг…
К чести Пуленепробиваемой, она не стала развивать эту тему, ограничив-шись моим молчаливым ответом, а переключилась на радикально другое направ-ление. Оказывается, разбег — разбегом, а у неё, тем временем, уже завязыва-лась очередная интрижка, и в соответствии с этим родилась идея нам вчетвером — ей с предметом её воздыханий и мне с моим возлюбленным — скататься на пару дней в Сочи, «проинспектировать олимпийские объекты». Это было столь неожиданным, что поначалу я даже онемела, но потом, при зрелом размышлении, пришла к выводу, что в этом что-то есть. Тем более, что за выходные вполне можно обернуться до Дагомыса и обратно… Переговоры с моим супругом она ге-роически взяла на себя, надо сказать, что в искусстве морочить чужим мужьям го-лову она преуспела, и через пару дней мы отправились навстречу морю и чайкам.

Вечером перед отлётом в Москву я уединилась на пляже, чтобы немного от-дохнуть от того любовного безумия, что охватило нас здесь, под одуряющим со-чинским небом, перевести дух и ещё раз поразмыслить о будущем. Отсюда, с га-лечного пляжа, омываемого тёплой августовской волной, всё казалось чистым и розовым, как американский кукольный домик. И хоть сама я далеко не Барби, здесь и сейчас почему-то я не ощущала себя виноватой перед кем-либо конкретно. Привычно скучала по Малышу, автоматически вспоминала, что пора делать дома ремонт, но совершенно не залипала на мелкие сиюминутные проблемы, которыми выглядел возможный развод с его непредсказуемыми последствиями. Наверное, это магия сочинского лета с его хрустальной голубизной неба и непре-кращающимися курортными романами.
Раньше, слушая анекдоты про отдыхающих, я и представить себе не могла, насколько они недалеки от истины: здесь просто невозможно не влюбляться, не-возможно приехать и оставаться в одиночестве! Эти каштаны, пальмы, разно-цветная брусчатка тротуаров, томно шепчущее море совратят даже истового свя-тошу, не говоря уже о женщине, уставшей от одиночества. Или таковом же муж-чине. Здесь действительно хочется любить и пить жизнь большими глотками. И не размышлять о завтрашнем дне.

Вернувшись домой, я почувствовала, что эта поездка дала мне сил для того, чтобы продолжать своё двойственное существование. Поскольку теперь я оконча-тельно решила развод, как минимум, отложить и ещё больше законспирироваться. Не сумело летнее небо Сочи окончательно подбить итог под нашими семейными отношениями. Возможно, придёт и этот миг, но пусть всё решается само собой, я же не приложу к этому никаких усилий.



Канцона четвёртая. ВРЕМЯ ОСЕННЕГО НЕБА

Но вот и осень тихо подкралась –
И стало небо нежно-тёпло-ясным.
Сентябрь свою показывает власть.
И солнце, наигравшееся всласть,
Становится расслабленно-прекрасным.
Осенний свет пронзительно лучист,
Хрустальный свод всё выше и синее!
И каждый с ветром улетевший лист,
Монеткой с разорвавшихся монист,
Оплатит всё, что оплатить сумеет…

«Прекрасная пора, очей очарованье…» Осень подкралась незаметно, но наступила неотвратимо. Это выразилось не только и не столько обилием багрянца на бульварах, сколько напоминанием о том, что осень — сезон сбора урожая. Пусть не в прямом, но в переносном смысле меня это коснулось самым непосред-ственным образом. Пришла пора пожинать посеянные весной семена.

Как-то в начале сентября, в один из рабочих дней сразу после обеденного перерыва я почувствовала себя плохо. Меня так скрутило, что даже на лбу высту-пил холодный пот! Ничего не видя перед собой, я брела от столовой, придержи-ваясь за стену, когда меня нагнала Подруга. Только глянув мне в лицо, она не-медленно схватилась за мобильник и, несмотря на все мои увещевания, вызвала скорую помощь. А мне заявила:
— Если ты собираешься пасть жертвой общепита, то только не в нашей кон-торе! Отдайся эскулапам, не губи свою молодую жизнь.
И отправилась сопровождать меня в ближайшую больницу, в приёмном по-кое которой я благополучно потеряла сознание.
Пришла в себя я на больничной койке с чувством рези внизу живота. Попы-талась перевернуться на бок, но чья-то рука осторожно попридержала меня, и ровный мужской голос убедительно произнёс:
— А вот этого, дорогая моя, делать пока не стоит.
Такой голос мог принадлежать только врачу, есть у них такие специфические, профессиональные, что ли, интонации, что сразу понимаешь: перечить бес-полезно. Но спрашивать-то мне никто не может запретить. Поэтому я открыла глаза и, увидев рядом со своей кроватью седовласого красавца в белом халате и шапочке, с неизменным стетоскопом в нагрудном кармане и шикарных очках в ро-говой оправе, шёпотом поинтересовалась:
— Доктор, сильно меня пришибло?
Седовласый отложил в сторону кипу историй болезни, усмехнулся каким-то своим мыслям, и молвил с профессиональным цинизмом:
— Тяжело в лечении, легко в раю… С вами будет всё в порядке. Но ребёнка спасти не удалось.
«Ребёнка»… До меня не сразу дошёл смысл сказанного. На первый план вышло — всё в порядке.
— А чем я траванулась?
— Причём здесь отравление? — брови врача поползли наверх, как альпини-сты на Эверест. — Вы, милочка, были беременны… И беременность стала проте-кать аномально. Пришлось прибегнуть к оперативному вмешательству. Плод спа-сти, увы, нам оказалось не под силу, но вы — в полном порядке. Через денёк вы-пишем вас к мужу.
Я отрубилась, теперь уже безо всякого наркоза…

Следующие несколько недель прошли, словно в бреду. Я уже говорила, что всегда безумно хотела второго ребёнка, но нам с мужем это предприятие катего-рически не удавалось. Он во всём винил меня, я грешила на него, но последние события расставили точки над «i»: со мной всё в полном порядке. А если припом-нить ещё и события последних месяцев, то становилось со всей очевидностью понятно, что малышка должен был быть от Него… Варианты исключались, кому лучше женщины, если, конечно, она не законченная б…, может быть с точностью известно, кто отец её ребёнка?
Всё это в корне меняло дело. У меня появилась конечная цель в этой жизни: так выстроить все свои отношения, чтобы снова стать матерью и сохранить пол-ноценную семью. С прежним мужем или будущим. Теперь я допускала и вариант развода. В конце концов, пора подумать и о приоритетах. Для меня главным из них всегда оставались дети. А семья? Что там моя Пуленепробиваемая говорила о склеенной чашке? В общем, жизнь продолжалась!

Я бродила под осенним небом и думала о том, как порой мало нам надо, чтобы снова почувствовать вкус к жизни, «вернуться в игру», как часто любил по-вторять мой друг, сам заядлый хоккеист. Сегодня я действительно вернулась в игру, я хочу по-настоящему любить и быть по-настоящему любимой, дышать пол-ной грудью и рожать детей от любимого человека!
И осеннее небо распахивало надо мной свои белоснежные крылья, осыпало червоным золотом листвы, овевало знобящей кисеёй мелкого дождя. Оно хранило меня, это бескрайнее, ослепительно синее в своей холодности небо, оно дышало в унисон со мной всей своей необъятной грудью. И я ощущала это каждой клеточкой своего влюблённого тела. А разум… Что ж, с этим, конечно, проблемы, но женщина — существо эмоций, а не разума, именно чувства помогают нам вы-живать в этом ежесекундно меняющемся мире. А разумные женщины, к сожале-нию, в большинстве своём остаются старыми девами. Хотя, говорят, есть исклю-чения.
Он отнёсся к моей беременности с исключительным пониманием, и наши от-ношения перешли, как говорят юные геймеры, на очередной уровень. Куда-то ушла безумная влюблённость, уступив место глубокому чувству единения души и тела. Возможно, что звучит это слишком выспренно, но это было именно так. Мы понимали друг друга с полуслова и полу взгляда, научились дарить друг другу уже не минуты, а часы наслаждения, мы дышали одним дыханием. И это было чу-дом…

Первый звоночек прозвенел в ноябре, когда я вдруг обнаружила, что «зале-тела» во второй раз… Сначала просто задержались «специфические» дни, но я уже была настороже и бросилась делать тест. Предчувствия меня не обманули. Я опять была беременна. С неделю я ходила в восторженном тумане, не решаясь донести до Него радостную весть. Когда же собралась с духом и изложила ему всё как на духу, то наткнулась на ледяную стену… Ему не нужен был мой, да нет — наш ребёнок! Не совсем так, но близко к тексту он всё это и изложил, оставив меня в слезах наедине со своими растрёпанными чувствами…
Ещё неделю я бродила по коридорам конторы, по комнатам ставшей вдруг такой чужой квартиры в полной прострации. Напрасно мой супруг пытался меня ублажать, стараясь предугадать все мои, даже самые безумные желания. У меня на тот момент было единственное желание: чтобы все оставили меня в покое!
Не получив от Него моральной поддержки, я решилась на очередное безу-мие: наступив на горло своей мечте избавиться и от этого ребёнка, теперь уже — вполне сознательно. Мне виделось, что если я оставлю его, то потеряю того единственного, кто меня по-настоящему любит, кто мне был и будет нужен во все времена. А дети? Что ж, влетели раз, влетим ещё, какие наши годы!
Но в наших отношениях явно проступила какая-то трещина. Он стал отда-ляться от меня, уходить в сторону. Нет, мы по-прежнему бывали близки, и наша близость от всего этого не переставала быть столь же всепоглощающей, просто в отдельные мгновения Он смотрел на меня с каким-то леденящим, сумрачным осуждением, словно моя беременность — исключительно моя вина, причём отче-го-то особо тяжкая.
Возможно, я себя накручивала, и это послужило причиной нескольких ссор, иногда исключительно жестоких, после которых иные, менее чувственные люди, просто разбегаются по своим пещерам раз и навсегда. Но затем мы пылко мири-лись, и огонь наших тел воспламенял прежние чувства.
Женщина зачастую живёт в мире, придуманном ей самой исключительно для внутреннего употребления. Она не приспосабливается к окружающим реалиям, а инстинктивно старается пригнуть эти реалии под себя. И если ей попадается че-ловек, готовый разделить её картину мира, то он становится для неё иконой, единственным, образцом настоящего мужчины. Бывают конечно, исключения, но они только подтверждают правила.
Я тоже попала под магию Его обаяния, точнее — не выходила из под неё. И оставалась в иллюзии, что вот пройдёт ещё немного времени, и всё в корне изме-нится, у нас всё-таки родится малыш, и тогда-то всё встанет на свои места. Как же я ошибалась!

Эта осень поставила все рекорды по прерыванию деторождаемости в от-дельно взятой семье! Я снова оказалась в гинекологическом кресле и опять по тому же поводу. И снова плакала в подушку, проклиная всё и вся! Мой ребёнок опять оказался никому кроме меня не нужен! И моя Подруга, как могла, успокаи-вала меня, рыдая рядом.
Потом — снова «залёт», снова — кресло, снова слёзы… Ну почему, чёрт возьми, не от мужа, тогда бы была простая причина порвать раз и навсегда эту жестокую игру и уединиться дома, зажив естественной для миллионов счастливых мамаш жизнью. Снова, как когда-то, выходить на бульвар к «колясочницам» и ча-сами точить с ними лясы…
Всё закончилось сразу и быстро… В очередной раз я попала в больницы в таком же состоянии, как  и в самый первый. То есть — без сознания. Пришла в себя и увидела того же седовласого эскулапа. Сдвинув очки на нос, он с сожале-нием смотрел на меня.
— Что?.. — холодея, спросила я. Он пожал плечами:
— Уже ничего, дорогая. Больше вам ничего не грозит: ни вашей жизни, ни жизни ваших будущих детишек. Точнее, их-то как раз у вас и не будет. Последняя операция была слишком сложной, последствия, сами понимаете. Поправляйтесь, у вас впереди ещё целая жизнь. Дети есть?
Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Он потрепал меня по коленке, укрытой казённым одеялом.
— Значит, жизнь действительно продолжается, мамаша!
И вышел. Я потеряла сознание…

За окнами ноябрь плавно перетекал в декабрь, осень неумолимо сдавала свои позиции грядущей зиме. Как же всё это предсказуемо в природе, и как всё предсказуемо у людей! Только небо над всем этим живёт своей жизнью, прости-раясь над скопищем наших страстей и пороков бездонным хрустальным куполом. Вечное небо, меняющее свои времена вне зависимости от людских желаний.



ЭПИЛОГ

Духота. Открываешь окно посреди ночи, и теряешься в коридоре,
Не найдя никого /ни тебя, ни прошлого/, понимаешь свою усталость.
Я терплю эти дни, эти месяцы ради того, чтобы взглянуть на море,
На последнюю осень в этом городе и на то, что еще осталось.

Возможно, что это похоже на мазохизм, но я Его люблю по-прежнему. Не-смотря на то, что осталась с мужем и Малышом. Несмотря на то, что Он, по слу-хам, сошёлся со своей «бывшей» (или не сошёлся, да какое мне до всего этого дело!). Мы мучили друг друга долгие два года, и вот вчера Он ушёл из нашего офиса. На повышение. Навсегда. Я надеялась, что и из моей жизни — тоже.
А вечером он отзвонился и пригласил в наш ресторан. И я, как дура, пошла! Для чего — не знаю и сама. Был прекрасный ужин, мы, как и прежде, отменно по-танцевали, говорили ни о чём, потом элегантно попрощались, и он заверил, что это — не последняя наша встреча. В глазах стояла неподдельная тоска. Он уехал, а я сидела в машине и рыдала, как последняя истеричка.
И так и не поняла, почему Он в очередной раз не сказал мне всё то, что дей-ствительно хотел. Он думал, что я не вижу. Но я-то видела…
Как видело всё и очередное декабрьское небо над нашими головами.