Надоела пора одиночества –
Что-то хмурится небо синее.
Чашу горькую пью – мне хочется
Во хмелю придаться унынию.
Дерну струны: звоном серебряным
Разольются ноты минорные.
Эх, прошли времена заветные –
Всем ветрам мы стали покорные.
Разлетелись в разные стороны,
Словно щепки ствола единого.
И кружатся над нами вороны.
А мы песни поём журавлиные.
Затянулась пора одиночества –
Никуда от судьбы не денешься
Чашу горькую пью, хоть не хочется
Так, когда ж ты, душа, отогреешься?
Я до сих пор тебя люблю.
Хочу как райский плод запретный.
Но тает образ твой заветный
Как самый сладостный из снов,
Как снег под тёплыми лучами.
Ты предстаёшь перед очами
В краю далёком и чужом.
На сердце радостно и грустно.
Скупые слёзы на щеках
И фотокарточка в руках –
Воспоминания осколки
Кромсают сердце на куски.
Залив печаль холодной водкой,
Паду в объятия тоски.
На языке змеиный яд.
И слёзы капли молока.
Дотла сжигает её взгляд.
Нежна холодная рука.
Проснулся основной инстинкт –
Ещё немного и экстаз.
Я задыхаюсь в темноте,
Себя я убивал не раз.
Я сучий отрок - лжепоэт.
Окутан пьяной тишиной.
Её любви познал секрет,
Отправив душу на покой.
Её помада словно мёд
И пудра чистый кокаин.
Она пленительный восход
В померклом зеркале витрин.
Но я устал играть в любовь
И притворяться день за днём.
Я повторяю вновь и вновь:
«Гори всё адовым огнём!»
Чего уж нет, того не надо,
Хотя так хочется порой.
Желая встретить муки ада,
Бросаюсь в омут с головой.
Я не жалею, хоть и грустно.
Да ладно вру, конечно, жаль.
Огнём пытаюсь выжечь чувства
И сталью вырезать печаль.
Огонь свечи едва трепещет
И мёд свободы на губах.
Танцуй, Эрато, станет легче,
Когда ты рядом гибнет страх.
Мне будет лучшею наградой
Твоя солёная слеза.
Мне больше ничего не надо,
Лишь заглянуть в твои глаза.
Но горек мёд моей свободы –
Я пьян уже который день.
Меня уносят буйны воды.
Я умер. Я ни я – лишь тень.
Плыла ладья, полна святой печали.
Грустила в небе полная луна.
В ту роковую ночь меня зачали,
Хмелея от любви и от вина.
Плод тех страстей - обуза или счастье,
Пришёл я в грешность беспокойных лет.
Был неожиданным, как в ясный день ненастье,
Как в гуще туч благословенный свет.
Рыдал дитём и выл голодным волком,
Блуждал по миру в поисках судьбы,
Рождённый нежелательным ребёнком,
Уставший от гонений и борьбы.
Один из чёрной армии изгоев –
Детей подвалов, улиц и дворов,
Я рос не на рассказах про героев,
А на примерах пьяниц и воров.
Смотри, смотри – я брошенное семя,
Что в диком поле буйно проросло.
Нет жалости в тебе, людское племя,
Да что обиды – ветром унесло.
Плыви ладья, полна святой печали.
Неси ладью разгульная волна
В те голубые призрачные дали,
Где чистым счастьем будет жизнь полна.
Зачем писать стихи – уже не знаю.
Какую выдумать ещё цепочку слов?
Я на авось устал идти по краю
И слушать аритмию голосов.
Я не скандален, даже не известен.
Пускай, так легче с жизнью счёт вести,
Но с жизнью торг, пожалуй, неуместен,
Да вот со смертью мне не по пути.
- Я не боюсь, - себе я повторяю,
А сам, как шавка поджимаю хвост.
Друзей своих на верность проверяю.
Боготворю стоящих в полный рост.
И стал мне страх родней родного брата –
Он сделал сильным дух, но до сих пор
Я помню звон вчерашнего набата
И дикий, сердце теребящий ор.
Но что грустить, когда бумага терпит.
К чему искать красивые слова,
Когда твой разум беспрерывно сверлит
Сомненье мрачное как чёрная вдова.
Помнятся лазоревые дали
И закат над Западной Двиной,
И туман седой, слегка печальный,
Что кружил над тёмною водой.
Как бродил я летними ночами,
Между зарослей густого лозняка
И в момент тоски, в отчаянии,
Мастерил свирель из тростника.
Круглая луна за мной следила.
Я ловил губами ветерок.
И душе подростка было мило –
Мне тогда неведом был порок.
Много после начались тревоги –
Я познал и женщин и вино.
По распутной и шальной дороге
Уходя на пагубное дно.
Я искал, боролся и сдавался,
Отдыхал и набирался сил.
Но однажды бросил блуд и пьянство
И надежду в сердце воскресил.
Вспомнились лазоревые дали,
Как ловил губами ветерок,
И прогулки летними ночами –
Мне тогда неведом был порок.