Схватки начались с рассветом. Наталья растолкала мужа и прошептала на ухо:
– Пора, дорогой, воды отошли.
Муж пробормотал:
– Нет, только не сейчас, пожалуйста!
Женщина кряхтя встала с разобранного дивана, помассировала поясницу. Боли усиливались, схватки становились все чаще. В очередной раз раскаленные щипцы сжали ее живот, стон слетел с губ. Она бросила взгляд на спящих девочек и враскачку отправилась одеваться. Леонид вскочил и тут же присел на постели, стараясь вспомнить, зачем его разбудили. Потом поплелся в ванную. Сегодня ему следует явиться на призывной пункт к восьми утра. Это значит, что надо успеть отвезти жену в больницу, попрощаться с девочками, собрать вещи.
– Не опоздать бы! – рука скользила по небритым щекам, оценивая необходимость бритья, затем привычными движениями намылила щеки, подбородок и соскоблила жесткую щетину опасной бритвой. Леонид в это время был занят обдумыванием сложившейся ситуации, словно руки принадлежали другому человеку.
Никто еще не ожидал появления малыша. Ну почему именно сегодня, когда он должен уехать на фронт? В его воображении уже целую неделю беременная жена с дочками машут ему платками, провожая поезд, а он все смотрит на них, старясь сберечь в памяти этот солнечный образ. Предполагалось, что жена успеет до рождения ребенка уехать из Калинина к тетке в Горьковскую область. Он обо всем договорился, все устроил. Завтра уже отправлялся поезд в Горький, а оттуда на попутке до деревни – рукой подать. Они все-все продумали, кроме одного – неожиданного поворота с родами. Ребенок не возжелал подождать несколько недель и торопился придти в этот мир.
– Ну вот, один ребенок уезжает, так другой на подходе, – усмехнулся Леонид, вспоминая слова жены, что ей приходится ходить за ним, как за ребенком.
Жена позвала с кухни:
– Ленечка, я готова. Надо ехать, дорогой. Тебе потом еще успеть бы собраться и девочек пристроить
– Иду, милая.
С мокрыми волосами Леня выглядел все тем же парнем, в которого без памяти влюбилась Наташа на последнем курсе техникума. Старшей дочери семь, младшей – три года, третий ребенок вот-вот появится на свет. А он как пацан – юный, свежий, подтянутый, сверкает глазами и сыплет шуточками.
– Неужели таких берут на фронт? Ты посмотри на себя! Весь мокрый, порезался! Дитя, ей-богу! – Наталья состроила возмущенную рожицу, разглядывая родное лицо мужа.
– Ничего, я тебе взамен другого оставил, займешься воспитанием, а то первый блин комом получился, – подначил ее. И тут же чмокнул в щеку и обнял.
Так они стояли, пока новая схватка не скрючила роженицу. Он бросился за чемоданом в комнату, схватил кепку и за руку аккуратно вывел жену на улицу. До больницы несколько кварталов: пешком далеко, трамваи еще только покидали депо. Леонид увидел автомобиль и бросился наперерез. Наталья видела, как он размахивал руками, показывал в ее сторону и в сторону больницы. А потом распахнул заднюю дверцу, приглашая ее сесть. На машине они домчались за несколько минут. Всю дорогу Наталья охала так, что парень за рулем вскидывался в зеркало заднего вида и бледнел. Вскоре показалось здание. Перед главным крыльцом они вышли, попрощались с водителем и стали искать приемный покой. Юная санитарочка подсказала им, куда идти. Наталья еле передвигалась по стеночке. А Леонид побежал вперед, чтобы попросить о помощи.
Он влетел в приемный покой и закричал:
– Помогите, моя жена рожает!
– Мужчина, вам сюда не положено! А ну быстро выходите!
– Да выйду, только помогите, нужна каталка или носилки, она вот-вот родит.
Одна из акушерок усмехнулась:
– Что вы какой нервный, папаша? У нас тут все женщины рожают, а вы кричите сильнее их. Ну, где там ваша роженица? Ведите!
Он побежал обратно за Натальей. Та стояла внаклонку и тяжело дышала.
Акушерка спросила строго:
– Воды отошли?
– Да…
– Как часто идут схватки?
– Очень часто… Минут пять, наверное.
– Хорошо, идемте. Вот так, потихонечку, – акушерка подхватила Наталью под локоть и обернулась на мужчину:
– А вы можете идти. После обеда позвоните, сообщим, как прошли роды.
– Я на фронт ухожу... Пусть письмо мне напишет, я адрес пришлю.
Леонид стоял растерянный в коридоре. Даже попрощаться с женой толком не дали. Потом он вдруг вспомнил, что в руках чемоданчик жены, собранный на случай родов, и бросился вслед за акушеркой. В дверях он успел передать вещи, обнять жену и поцеловать на прощание. Сестры милосердия в приемном отделении отвели глаза. Дверь закрылась. Леонид не мог двинуться. Когда теперь доведется свидеться? Он вздохнул, развернулся и побежал домой, чтобы разбудить девочек.
На подножке трамвая он с ветерком проехался по утреннему городу. Уже второй месяц шла война, а город все еще жил привычной жизнью: вылезал из теплых утренних постелей, наливал чашку чая, отрезал кусок хлеба, слушал радио, суетился, одевался, бежал в магазин, ехал на трамвае... Разве что по радио теперь передавали сводки с фронта, в магазины выстраивались очереди, а лица выглядели угрюмыми. И все-таки солнечные лучи и озорной ветерок, гомон птиц и летнее тепло навевало настроение мира и покоя. В это утро так и хотелось надеяться на лучшее, где нет войны, а есть появление нового человека на свет, любимая жена и очаровательные дочки.
Вокруг военкомата собралась толпа. Шумно, людно... Скоро и он присоединится к этой разношерстной толпе, чтобы отправиться туда, где свистят пули и проливается кровь. «Нет-нет, нельзя пока думать об этом. Дочки! Я еще не решил, куда же пристроить их. Надо по соседям пройтись, чтобы договориться. Всего на три дня. Лучше поблизости. Далеко везти времени нет, да и мало ли что понадобится, одежка какая, вещицы, игрушки. Пожалуй, тетю Соню надо попросить, у нее тоже дочка, она с детьми ладит, да и девочки ее любят и дружат с ее Катюшкой».
На сердце у Леонида повеселело, и он влетел домой с улыбкой:
– Девочки! Просыпаемся! Смотрите утро какое! Вставайте, мои хорошие, сладкие
– Нууу, па-а-па-а-а! – заныла старшенькая Тонечка. – Я хочу спать!
Младшенькая села на кровати и терла кулачками глазенки.
– А где мамоська?
– Мамочка уехала в больничку, скоро появится ваш братик. А может сестричка. И мама вернется через три денечка вместе с маленьким. Будете за ним присматривать, маме помогать?
– Будем! – хором ответили девочки. Теперь уже и Тоня села.
Леонид поцеловал девочек, обнял их, прижав к себе и долго так сидел, ощущая тепло их маленьких тел и любимый детский запах.
– Все, папа идет готовить завтрак, а вы одевайтесь, вставайте. Тоня, помоги Лидочке собраться. Ты теперь за старшую, хорошо, дочка?
– Хорошо, пап!
Тетя Соня не отказалась помочь. Девочки на время переехали к ней в квартиру. Леонид собрал и свой чемоданчик, запер дверь и ключ передал соседке на сохранение до возвращения жены. Он еще хотел успеть договориться с поездом, чтобы жена с детьми могли эвакуироваться не завтра, а через неделю вместе с соседями.
На сборный пункт он чуть было не опоздал, но все же успел до переклички. Уезжал Леонид с тяжелым сердцем, оставляя семью в полной неопределенности. Еще в поезде он сел писать письмо жене. С трудом разузнал место своего назначения. Новобранцев отправляли в пункт перераспределения, откуда часть – сразу на фронт, а часть – на курсы переподготовки. Леонида ожидали еще три месяца учебы. Инженерное образование дало о себе знать: армии нужны были оборонные сооружения. Вагон трясло, строчки то и дело съезжали в сторону. Но на первой же станции он отправил письмо.
Из пункта перераспределения Леонид и еще с десяток мужчин отправились в Подмосковье на ускоренные курсы военных инженеров. Еще через несколько дней прилетела весточка от Наташи.
«Дорогой мой Ленечка!
Надеюсь, что мое письмо застанет тебя на месте. Спешу успокоить тебя, у нас все хорошо. Я уже дома. Роды прошли благополучно. Ты в третий раз стал папой, у тебя родился сын. Крепыш! Имя давай придумаем ему вместе, а пока мы зовем его просто малыш.
Ленечка, за девочек не беспокойся, тетя Соня присмотрела, с ними все хорошо. У Тонечки выпал еще один молочный зуб, ходит щербатая, смешная. Лидочка немного приболела, но это поправимо. Скоро мы уже отправимся к своим в деревню, собираем вещи. Заходил Иван Романович, сказал, что места для нас выделили. Девочки еще ни разу не ездили в поезде, так что они только и говорят о том, как поедут и играют в вагончики целыми днями. А еду мне тетя Соня приносит, совсем стало туго. Хорошо, что молока много и ребенок сыт, и девочкам перепадает. Ленечка, в городе начались бомбежки, но ты не волнуйся, мы живы-здоровы. Скоро уже уедем. Скучаю без тебя, родимый мой. Жаль, что не удалось попрощаться по-человечески. Все случилось так быстро.
Ленечка, отвечай сразу на адрес тетки, я тебе на конверте его напишу. В тылу устроимся, сразу дам весточку. Лишь бы у тебя все было хорошо, а мы справимся. Люблю, целую, твоя Наташа».
Леонид уткнулся в письмо, желая скрыть слезы. Внутри все содрогалось от мысли, что город бомбят, его дорогие люди прямо там, посреди этого ада. А он ничего не может сделать. Все его последующие письма остались без ответа, пока теща не черкнула несколько строчек с известиями о Наташе и детях. Еще не скоро узнает он подробности тех страшных дней.
До конца лета Наталья с детьми так и не смогла выехать из Калинина. Железную дорогу разбомбили, эвакуацию железной дорогой временно закрыли, пока не восстановят пути. Случилось это прямо в тот день, когда уходил их поезд. Наташа с детьми не добралась до вокзала, спряталась в бомбоубежище. К вокзалу их не пропустили, сказали, что вокзал бомбили, чтобы они возвращались по домам.
Наташа несла на руках сына, притихшие девочки шли позади. Половину вещей они потеряли во время бомбежки. Когда они повернули за угол родной улицы, то увидели, что часть дома обрушилась. Благо, что их подъезд остался невредим. Люди ходили по развалинам, искали пострадавших, разбирали вещи. Кто-то громко плакал над телом погибшего. Маленькая Лидочка тоже заплакала, а Тоня схватила мать за руку. Наталья успокоила девочек. Они пробрались в свою квартиру. Там она уложила девочек в холодную постель, накормила малыша, а сама села на окно и смотрела в темное небо. Им пришлось перебраться в самую маленькую комнату, которая быстрее нагревалась от дыхания. Иногда они зажигали буржуйку, когда совсем было невмоготу.
Слезы душили. Но плакать она не могла, чтобы не напугать детей. Она чувствовала себя такой усталой и одинокой. Ей отчаянно хотелось прижаться к плечу мужа и попросить помощи. Но всем было очень тяжело. Люди голодали, оставались без крыши над головой. Она должна держаться что есть сил ради детей, ради будущего. Наташа закусила кулак, чтобы не разрыдаться. И остановилась только когда почувствовала боль. На руке остался след от зубов. Наталья растерла больное место и прилегла рядом с младенцем.
Ранняя осень пролетела в мучительных ожиданиях эвакуации. Холодные ночи с воющими сиренами и бомбежками, голод, неизвестность и тревога. В начале октября стало известно про очередную массовую эвакуацию жителей. Несколько раз она бегала узнавать когда, чтобы не пропустить возможность уехать. С тремя детьми опасно было оставаться, когда фашисты были уже на подходах к области, все теснее сжимая город в блокадное кольцо. Все ждали эвакуацию. Наконец, кто-то из соседей сообщил новость – на днях формируют поезд для женщин с детьми в тыл. Она собирала вещи, сердце ее стучало, она очень надеялась, что на этот раз она сможет уехать подальше от этого ужаса.
На следующее утро она уже сидела на вокзале с большим чемоданом. Большую часть в нем занимали детские пеленки и вещички для малыша. Основную одежду девочки надели на себя. Ночи стояли холодные, да и дневная температура понижалась. Сообщения людей были противоречивыми, никто толком ничего не знал. Все кидались из стороны в сторону, надеясь попасть в эшелон. Один за другим уходили грузовые и военно-санитарные поезда. Наталье было все равно куда уехать из города. Куда угодно, но подальше от фронта и наступающих немцев.
Вдруг на вокзале появилось оживление. Подтянулись военные и оцепили вокзал. Объявили посадку на эвакуационный поезд. Это была удача! Наташа поняла, что ей нужно во что бы то ни стало туда попасть. Она прижала малыша одной рукой, другой взяла чемодан, велела девочкам взяться за подол пальто и не отставать. Она кинулась к ближайшему солдату и хотела умолять его на коленях пропустить к поезду.
И вдруг она услышала:
– Наталья Михайловна?
Наташа обернулась, не веря своим ушам, что кто-то смог узнать ее в исхудавшей фигуре с потемневшей кожей и впавшими глазами. Один из коллег мужа улыбался и махал рукой.
– Вы едете, Наталья Михайловна?
– Я не знаю, – пролепетала Наташа. Она не могла вспомнить имя этого человека.
– Давайте сюда пробирайтесь, я жену с ребенком отправляю, вместе и поедете!
– Я не знаю, – снова проговорила Наташа, и со страхом посмотрела на солдатика из оцепления. Но военный отстранился и пропустил их на перрон. Она поблагодарила его и заторопилась к вагону. Знакомый подсаживал дочку, а жена стояла в проеме теплушки с тюками и чемоданами.
– Меня Владимиром Павловичем зовут. Вижу, что забыли. Но не страшно, время такое, что маму родную забудешь. Это мои жена Настя и дочка Светочка. Вот вместе и поедете, все веселее. Ваш-то Леонид уже на фронте? – он убедился по реакции женщины, что друг отбыл и продолжил с нервной улыбкой, – А я вот еще пока тут задержусь. Не отпускают.
– Спасибо вам, Владимир Павлович, век не забуду вашей помощи, – Наталья сжала его руки и прижала к груди. Сзади напирали.
– Вам пора, Наталья Михайловна, давайте подсоблю с ребятишками, – Он закинул девочек одну за другой, а потом помог Наташе с малышом и поднял ее чемодан.
– Удачи вам! Может свидимся еще когда.
Человеческий поток не прекращался, люди все лезли и лезли в вагон. Наталья словно очнулась от очередного толчка. Дотронулась до руки Насти и сказала:
– Пойду я места поищу, а вы попрощаетесь еще.
Вагон уже был набит до отказа. Люди с мешками, узлами, вещами размещались повсюду, где только могли приткнуться. В основном, это были женщины и дети, много стариков, но попадались и мужчины. Наталья осматривалась. Какой-то пожилой военный махнул ей рукой и указал на место в углу на нижнем ярусе нар. Там было достаточно и для Насти со Светочкой.
Девочки залезли на нары, устроились поудобнее на старых матрасах, набитых слежавшейся соломой. Тонечка хвасталась своими новенькими туфельками с пуговкой. «Не по погоде совсем», – промелькнуло в голове Натальи. Тонечка никак не хотела расстаться с белыми туфлями, купленными еще по весне к школе с большим запасом. И теперь она надела их на теплые носки. Наталья вспомнила, что сапожки девочки так и остались стоять около входной двери. Впопыхах она не уследила за старшей проказницей. И вот теперь у той есть повод похвалиться своей обувкой перед подружкой.
Скоро подошла Настя и присела на краешек. Первое время они сидели молча, не реагируя на людей, крики, ругань, плач детей. А потом прозвучал свисток, раздалась серия коротких гудков. Поезд тронулся. Настя разрыдалась. Наталья не мешала ей. Пусть выплачется, легче станет. Усталые дети быстро заснули под стук колес. Только малыш кряхтел, ему пора было менять пеленки и кормить.
Наталья открыла чемодан с подгузниками, разложила одеяльце и переодела малыша. Потом прижала к груди. Ребенок сделал несколько сосательных движений и закапризничал.
– Тише, маленький, тише, ну что ты. Кушай давай, – приговаривала она и массировала сосок, чтобы выдавить хоть еще немного молока. Но сосок был горячим и сухим. Молока не было и похоже, что начинался мастит. Наталья провела рукой по волосам ребенка, укладывая редкие волосики на лбу аккуратной челкой. Потом еще раз приложила руку ко лбу малыша:
– Да ты весь горячий, мальчик мой. Что же такое, неужели ты заболел? – Наталья была в панике. Молока нет, лекарств нет, еды нет. Она не понимала, что ей делать и растерянно озиралась по сторонам. Люди вокруг занимались устройством личной жизни и не обращали внимания на женщину с грудным ребенком.
Наталья качала и качала малыша на руках, прижав к груди, пока тот не утих. Вдруг ее пронзила совершенно страшная мысль – ей тут никто не поможет. Ее маленькому сыну никто не поможет. Она разрыдалась. Настя, которая едва успокоилась, обняла Наталью. А потом сказала:
– Тебе надо поесть, подруга. Может, и молоко появится. А для ребенка это лучшее лекарство.
– У нас нет еды, Настя, мы ничего не успели получить перед отъездом. Я так боялась не сесть в поезд…
Настя порылась в тюке и достала хлеб, вареную картошку и яйцо. Наталья с жадностью накинулась на еду, разбудила девочек и поделилась с ними. Соседка налила Наталье горячего чаю в алюминиевую кружку:
– На вот, горемычная. Говорят, надо чай пить, чтобы молоко было.
– Спасибо, – зубы Натальи отстукивали дробь на краю кружки. Только сейчас она осознала, что ей очень плохо. Ее знобило и сознание куда-то уплывало.
– Э… мать! Да ты и сама вся горишь! А ну полезай давай на нары. Вот я тебя укрою, – сердобольная женщина достала теплое одеяло и накрыла Наталью вместе с малышом. Девочки прижались к матери и вскоре тоже засопели.
Ребенок проснулся через час и надрывно плакал. Жар усиливался. Наталья сама была как в бреду, но попробовала снова покормить сына. Он отказывался брать сосок и продолжал плакать. Женщина выдавила несколько капель молока в открытый ротик малыша. Он тут же срыгнул. Плач ребенка разбудил соседей. Женщины давали советы, совали разные предметы, чтобы отвлечь внимание ребенка, обтирали водой. Спустя час малыш успокоился, забылся тяжелым сном. Наталья тоже уснула, измученная переживаниями. Ее разбудила Настя, которая осталась на дежурстве.
– Наташа, просыпайся, просыпайся, давай.
– Что такое? Что случилось?
– Малыш твой вроде не дышит. Захрапел как-то и стал корчиться, а сейчас затих.
– Не может быть! Нет! – Наталья вскочила и стала тормошить мальчика. – Сыночек, милый мой, родной, маленький мой, – она прикладывала ухо к груди ребенка, трясла его в отчаянии. А потом села на нары и прошептала:
Умер мой мальчик…
Наталья все еще прижимала мальчика к себе, но уже перестала тормошить его, а просто качалась вместе с ним, глядя в одну точку. Настя предчувствовала, что подруга еще не вполне осознала горе утраты. И стала спрашивать у людей вокруг:
– Есть у вас спирт? Дайте спирта!
Кто-то протянул оловянную кружку, где на дне плескалась огненная жидкость. Настя приложила к губам Натальи и запрокинула ей голову.
– Пей, Наташа.
Наталья завертела головой, учуяв запах спирта:
– Не надо, Настя, не надо… Я не буду орать, не переживай.
– Наташа! Горе-то какое!
– Горе? Горе… Я потом буду горевать, Настя. А сейчас не время… Надо бы вот похоронить мальчика. А мы даже имени ему никакого не придумали. Может быть, это и хорошо, так легче, когда без имени…Безымянный мой мальчик… – Наталья несла какую-то несвязную ерунду. Женщины вокруг тихонько вздыхали и смахивали слезы. Наталья словно окаменела и продолжала укачивать сынишку на руках. В полной тишине слышны были всхлипывания сердобольных женщин и храп соседей из дальнего угла.
Сквозь щели вагона пробивался свет, наступало утро. Поезд замедлил ход. Прибыли на станцию. Двери распахнулись, холодный воздух пробирал до самых костей. Люди посыпались из вагонов. Искали еду, воду, справляли нужду. Наталья завернула мальчика в одеяльце. Настя побежала искать начальника эшелона, чтобы разузнать про возможность похоронить ребенка. Девочки проснулись от холода и теперь сидели, кутаясь в одеяло и прижимаясь друг ко другу. Они смотрели на мать, которая была сама не своя. Все суетились, на них никто не обращал внимания. Хотелось кушать, маленькая попросилась на горшок. Тонечка одела сестренку и спросила:
– Мама, мы выходим?
Наталья дернулась и посмотрела на девочек, словно что-то вспоминая. Потом кивнула головой:
– Да, девочки, мы выйдем. Братик ваш умер ночью. Надо его похоронить. Тонечка помоги сестренке.
– Мамоська, а как это умер? – спросила Лидочка. – Он не поедет с нами дальше?
– Нет, Лидочка, не поедет. Он теперь здесь останется.
Маленькая девочка с трудом понимала, почему нужно оставить братика тут одного, но мама была такая печальная, что она не хотела ей мешать своими расспросами. Тонечка крепко сжала руку Лидочки и помогла ей вылезти из вагона.
Наталью поддерживали женщины, она вместе с ребенком спустилась на перрон. К ним уже спешила Настя с начальником эшелона. Настя что-то говорила, размахивала руками, а седовласый мужчина в ватнике качал головой.
– Наташа, стоянка короткая, похоронить не успеем. Есть только возможность оставить в местном госпитале в морге, они похоронят.
– Я останусь, товарищ начальник.
– Нет, Наталья Михайловна, вы не останетесь. У вас еще две дочки, немцы наступают.
Что вы тут будете делать? Всех жителей эвакуировали, только госпиталь и военные остались. Я не дам разрешения. Доверьтесь, Наталья Михайловна, похоронят как положено, все честь по чести. Мне очень жаль. Мои соболезнования. Но попрощаться с ребенком вам придется прямо тут. А вот и Светлана Ильинична! Она заберет мальчика и отнесет в морг, – он указал на молоденькую медсестру, стоявшую поодаль. В знак согласия, что она все сделает, как нужно, девушка кивнула и протянула руки, сделав шаг вперед. На глазах девушки блестели слезы.
– Нет-нет, я не могу его тут оставить одного! – Наталья закричала и вдруг прорвался плач откуда-то из глубины ее сердца. Она прижалась лицом к лицу мальчика и рыдала. Начальник поезда отошел. К нему тут же подступила толпа людей с расспросами о провизии, о всевозможных проблемах. Они шумели и галдели, не обращая внимания на женщину с мертвым ребенком. Настя тронула подругу за плечо:
– Наташа, пора. Пусть сестричка возьмет мальчика. Нам надо еще еды взять и воды набрать, девочки замерзли, голодные. Надо и о них подумать. Наташа, ты меня слышишь?
Наталья оторвала заплаканное лицо от сына и посмотрела на девочек, которые взялись за руки и стояли как два нахохлившихся воробья. Лидочка вцепилась в руку Тонечки, дрожала от холода и страха. Тонечка умоляюще смотрела на мать. Наталья подошла к ним и присела на корточки:
– Девочки, попрощайтесь с братиком. Он остается с этой доброй тетей. Ему тут будет лучше. А мы с вами поедем дальше к тете Варе.
Девочки посмотрели на спящего мальчика. Потрогали его ручками и сказали прощальные слова. Наталья встала, еще раз поцеловала ребенка и передала его Светлане Ильиничне. Та взяла осторожно и пошла к станции, уже не сдерживая рыданий. Наталья все стояла и смотрела, зажав рот руками. А Настя уже хлопотала вокруг детей. Наконец, она получила пайки, набрала воды и помогла детям забраться в теплушку. Потом вернулась за Натальей, взяла ее за плечи и молча повела к вагону. Люди сновали туда-сюда. Раздался свисток отправления. Женщины влезли внутрь и закрыли двери. Поезд тронулся.
В вагоне продолжалась жизнь. Получив еду, люди оживились, сгрудились вокруг буржуйки, грели воду, кормили детей. Потом шум стих. Многие улеглись на нары и вели неспешные разговоры. Слышалось сопение и храп, дети рассматривали пожухлые поля в щелку между досками, женщины тихо вели разговоры, старики делились историями жизни. Настя снова протянула кружку со спиртом:
– Пусть земля ему будет пухом, Наташа.
Наталья сделала глоток и закашлялась. Остатки допила Настя. Она вернула кружку и сказала:
– Наташа, а теперь ложись поспи, ты всю ночь не спала. Силы тебе еще понадобятся.
А я тут с девочками посижу. Ложись.
Наталья послушно легла, закуталась в косынку и закрыла глаза. Сначала перед ее глазами стояло мертвое лицо сына, она про себя повторяла «Я виновата, я не сберегла, прости Ленечка». Потом все спуталось в ее сознании, и она провалилась в тьму.
– Мамочка, мамочка, проснись! Не плачь, мамочка! – издалека послышался голос дочки. Наталья едва смогла разлепить веки, набухшие от слез. Во сне она рыдала так, что напугала детей. Поднялась на постели и оглянулась. Вокруг сидели беженцы и смотрели на заплаканную женщину. Уже давно наступил новый день, но никто не решался будить ее. Тело затекло. Наталья растерла замерзшие ноги и кивнула соседям по вагону. Ей в ответ заулыбались, покивали и занялись своими делами. Наталья повернулась к Насте:
– Прости, подруга. Долго я спала? Где мы сейчас? – Наталья прильнула к щели в вагоне, желая обозначить место пребывания. На улице лежал снег.
– Всю ночь мело, снегопад был сильный. Скоро подъезжаем к Коврову, – Настя вздохнула. – Вы ведь там вроде хотели выйти?
– Да, выйдем там, пойдем к сестре матери, тете Варе. Мама тоже туда должна приехать, все полегче будет.
– Далеко от станции?
– Километров 15, точно не помню. Доберемся. Может, будет кто из деревни, захватит попутчиков.
– Дай-то бог…
Они перекусили казенными консервами и стали собираться. Вскоре подъехали к Коврову. Народ вывалился из вагонов. Плакали дети, кричали бабы, ругались мужики. Бежали в кусты по нужде, разминали ноги. Гремели котелками и кружками, набирая воду, толкаясь локтями, создавая суматоху.
Вещи Наташи были уже собраны и спущены на перрон. Подруги стояли и молчали, озираясь вокруг. Настя вздохнула и повернулась к Наталье, раскрыла руки и обняла подругу. Несколько минут они стояли обнявшись и тихо плакали. Потом смахнули слезы украдкой, улыбнулись девочкам.
– Ну что, будем прощаться, девчонки?
– Прощай, Настя, спасибо тебе за помощь, за то, что позаботилась о нас.
– Может, еще свидимся, Наташа. Доброго вам пути!
Наталья взяла Лидочку за руку, привязала чемодан за спину и крикнула Тонечке, задержавшейся с подружкой Светочкой:
– Догоняй, стрекоза! Мы пошли!
Настя стояла на перроне и махала вслед уходившим. «Как она, бедная, пройдет пятнадцать километров? Ведь едва на ногах стоит, двое детей, тяжелый чемодан. На дворе стужа, снег, а они плохо одеты совсем, не по погоде…» – мысли Насти были мрачными и какая-то тоска наполняла ее сердце. Она снова вздохнула и заторопилась за пайкой.
Наталья вышла за станцию и увидела дорогу. Она тянулась среди бескрайних белых полей, вдалеке чернел лес. Уточнив направление у станционного служащего, она смело шагнула навстречу неизвестности. Надеялась, что вот-вот поедет телега или машина, смогут добраться на попутке до села.
Поначалу они шагали довольно бодро. Тоня пела детские песенки, а Лидочка задавала вопросы. Но вскоре малышка утомилась и стала хныкать и проситься на руки. Наталья не знала, что делать. Она велела девочкам подождать ее, отнесла чемодан вперед, потом вернулась, взяла младшую на руки. Дошла до поклажи, поставила Лидочку. Снова взяла тюк и пошла вперед. Так они продвигались. Наталья изнемогала. Тонечка очень замерзла в своих осенних туфельках, Лидочка полностью обессилила и постоянно падала.
– Девочки, миленькие мои, потерпите, мы уже так много прошли, что скоро уже деревня появится, – мать подбадривала детей, сама шла сцепив зубы до крови. Пальцы окоченели, спина ныла, ноги едва слушались. Наталья подгоняла старшую дочь, хотя понимала, что девочка не виновата. Не всякому взрослому одолеть такие нагрузки. «Они еще такие маленькие, совсем крохи, а столько уже пришлось перенести! Эх, война-война проклятая! Но мы дойдем, мы обязательно дойдем. Мы выживем. Я не позволю больше никому умереть!»
Наталья приноровилась нести одновременно чемодан и Лидочку, дело пошло быстрее. Лес закончился, и они снова вышли в поле. Начиналась метель. Темнело. Сердце Натальи сжалось. «Неужто так и замерзнем тут, не дойдем?» Тут же она обрывала себя и приказывала: «Не смей так думать! Ты должна идти! Ты не можешь еще и девочек потерять». И она шла, едва волоча ноги, не чувствуя рук. Одна мысль билась в голове оголенным нервом: «Идти, чтобы выжить! Не останавливаться! Идти!»
Наталья уже не слышала стонов Лидочки, рыданий и жалоб Тонечки, она переставляла ноги и упрямо шла вперед. Поднимала падающих детей, поправляла им одежду и снова шла. Дорогу стало переметать. Порой она теряла ориентир, шла по наитию. Главное, идти, чтобы жить!
В уже сгущавшихся сумерках мелькнули далекие огоньки. «Наверное, в глазах уже мельтешит», - решила Наталья. Притихшая Тоня брела сзади с закрытыми глазами, схватившись ручонкой за подол матери. «Она же спит на ходу!» - вдруг поняла Наталья. Организм включил какую-то защитную реакцию и девочка уснула на ходу. Рука ее примерзла к юбке матери. И если бы не эта ледяная схватка, она могла бы потеряться.
– Тонечка! – ласково позвала мама, – смотри, там огоньки! Скоро придем, миленькая моя! Потерпи еще чуть-чуть.
Наталья видела, как дрожит ее худенькое тело, стучат зубы. Девочка жалостливо забормотала спросонья, но когда увидела огни, оживилась. Снова пошла рядом с матерью, забегая вперед, словно торопя приближение спасительного тепла и света. Еще несколько коротких передышек. Наталья ставила чемодан, обвязанный тюками, укладывала сверху Лиду и вытирала пот со лба, переводя дыхание. Капли влаги моментально индевели на щеках и волосах.
Тоня не останавливалась и шла вперед самостоятельно, не сводя глаз с огоньков. Наталья, не теряя дочку из вида, взваливала чемодан, брала Лиду на руки и догоняла старшую:
– Еще немножечко, уже скоро придем! А там тетя Варя нас накормит, согреет печку, отдохнем. Только еще потерпи, дорогая. Кушать, наверное, сильно хочешь?
– Мам, я так устала, что больше всего спать хочу.
– Отдохнем, милая, совсем чуть-чуть осталось.
К деревне они подошли в потемках. В некоторых избах уже не горел свет, видать, хозяева легли спать. Наталья отсчитала третью избу слева и двинулась к ней.
– Окна горят, значит, тетка Варя еще не легла. Вот и славно. Наверное, нас ждут, – она попыталась шутить.
– Мамочка, я побегу вперед?
– Беги, милая!
Когда запыхавшаяся Наталья вошла в калитку, из окна высунулось чье-то испуганное лицо. Занавеска снова задернулась, а в сенях послышались шаги. Загремела щеколда и дверь отворилась. С керосинкой на пороге стояла тетка Варя в ночной рубашке, в валенках и с косынкой на плечах.
– Наташа? Неужто это ты?
– Я, теть Варя! Пустите к себе? Мы едва живые.
Тетка запричитала, захлопотала, подхватила Лидочку и понесла в дом. Наталья заперла дверь и вместе с Тоней вошли вслед за теткой внутрь избы.
Тетка жила одна. Муж погиб на Финской, дети разъехались кто куда. Просторная чистенькая комната, русская печь, круглый стол со скатертью, большое зеркало. На стенках висели портреты тетки с мужем, с детьми, их родственников. Наталья заметила и своих родителей, и семейное фото с новорожденной Лидочкой. Какие они там молодые, счастливые! И ничто тогда не предвещало войны! Наталья оторвала взгляд от фотографий и присела на стул. Сапоги снять она не могла. Ноги распухли, а пальцы рук не слушались.
Тетка Варя раздела Лидочку и уложила спящую девочку в кровать. Та даже не проснулась, только простонала во сне и отвернулась к стенке. Потом тетка занялась Тонечкой. Помогла ей раздеться, завернула в одеяло и усадила на печку греться. Тонечка стучала зубами и смотрела перед собой невидящими глазами.
– Сиди, голубушка, я сейчас чаю согрею, – она поставила чайник в пышущую жаром печку, туда же отправила чугунок с картошкой «в мундире», – небось проголодались, милые вы мои. Как же вас так угораздило здесь оказаться? Не знаю, как вы и дошли по такой метели, хорошо что не заблудились.
Наталья попыталась что-то рассказать, но тепло стало проникать в тело, ее стало морить, бить ознобом, все поплыло перед глазами, и она провалилась во тьму.
Очнулась на постели рядом с Лидочкой от страшной боли. Сапоги были сняты, на ней была фланелевая ночнушка с длинными рукавами. В избе стояла тишина, только тикали «ходики». Наталья тихонечко выскользнула из-под одеяла и опустила ноги на холодный пол. Тут же охнула. Ступать было неимоверно больно. Кое-как подошла посмотреть, который час. Три часа ночи. Значит, спит она всего часа четыре. Заглянула на печку – там тетка спала с Тонечкой. Девочка что-то несвязно лепетала.
В горле пересохло. Наталья нашла ведро с водой, почерпнула кружкой и выпила несколько глотков.
– Наталья? Что не спишь?
– Да что-то снова знобит меня. И в жар бросает. Ноги выкручивает от боли.
– Уж не температура ли?
– Не знаю, может еще не согрелась.
– Сейчас, погоди-ка! – тетка шустро спустилась с печки и потрогала лоб племянницы, – Ой, да ты горишь вся! Наталья, у тебя жар!
– Нет! – Наталья провела рукой по лбу, – все нормально, все хорошо. Я еще в поезде заболевала, это пройдет.
– Иди, ложись, а я тебе настойки своей накапаю, хорошо от простуд помогает, – тетка пошарила на полках, потом зазвенели капли в металлической кружке. Тетка поднесла к губам Натальи питье. Она хлебнула и откинулась на подушку.
– У меня ноги болят, теть Варь! – поморщилась Наталья, ощущая болезненный жар в ногах, словно ей набросали горящих углей.
– Обморозила ты их, Наташа. Да и от усталости они у тебя распухли, что я насилу сапоги сняла. Пришлось даже надрезать один, так впились в икры, аж до мяса. Ты что не чувствовала?
– Я ничего не чувствовала. Мне главное, дойти было, девочек сберечь.
– Это да, понимаю. Ты умница, дошла. Не каждая бы смогла вот так. Ну ладно, а теперь спи давай, сейчас настойка подействует, а завтра доктора позову, пусть посмотрит вас с девочками.
– Спокойной ночи, теть Варь. Спасибо вам за приют.
– Да чего уж, чай не чужие. Доброй ночи!
Наутро Наталья проснулась от веселого щебета девчонок, которые уплетали завтрак за обе щеки и делились впечатлениями о новом пристанище и тете Варе. Наталья спросила:
– Девочки, доброе утро! А где тетя Варя?
Девочки вскочили и подбежали к матери, крича наперебой: «Мамочка проснулась!»
– Мам, она ушла за доктором. Сказала, что ты заболела. Велела нам кушать и тебя стеречь.
– Мамоська, мы тебя никому в обиду не дадим! – с самым серьезным видом заявила Лидочка. Наталья не могла сдержать улыбки, видя что девочка жива и здорова и снова стала похожа на ее маленькую чудесную девочку. Тонечка взяла мамину руку и гладила ее пальцы. Наталья заметила, что на глазах у девочки слезы.
– Тонечка, что с тобой, детка? Ты что плачешь?
– Мамочка, мы ведь не должны тебя бросить как братика? Ты всегда-всегда будешь с нами? – в детских глазах застыл неподдельный ужас. Наталья поспешила утешить детей и успокоить Тоню:
– Нет, доча, все будет хорошо, мы всегда-всегда будем вместе. Просто мамочка устала, но доктор сейчас придет и вылечит ее. А вы мне поможете, договорились?
– Да! Поможем, мамочка! Все что хочешь сделаем!
– Ну и молодцы! Тогда кушайте, а мне налейте водички, пожалуйста!;Тонечка бросилась за водой, а Лидочка прижалась к щеке Наталье и обвила ее шею ручонками. Только сейчас Наталья заметила, что девочки были переодеты и заплетены. Тетка постаралась. Наталья с облегчением вздохнула, что можно немного расслабиться. Давно она не чувствовала себя в безопасности.
На дворе раздались голоса и в избу вместе с клубами морозного воздуха вошли двое. Рядом с теткой стоял седовласый мужчина в пальто с чемоданчиком и каркулевой шапкой в руках. Тетка проверила, не спит ли Наталья и представила ей доктора Ивана Васильевича. Наталья пролепетала слабым голосом:
– Очень приятно, меня зовут Наталья. А это мои дочки - Тоня и Лида. Спасибо что пришли, доктор. И вам спасибо, теть Варя, за заботу о девочках.
Тетка отмахнулась:
– Да какая забота, мне не трудно. А ты давай вот с доктором поговори, расскажи что и как. Он поможет, он и не таких у нас в деревне на ноги поднимал. Доктор хмыкнул на это лестное замечание, снял верхнюю одежду, повесил шапку на гвоздь и подошел к постели, где лежала Наталья.
– Ну, милочка, как мы себя чувствуем?
– Уже лучше, большое спасибо. Ноги вот только болят, – Наталья поймала взглядом тетку и едва заметно кивнула ей. Та увела девочек на кухню и стала рассказывать, где, что и на какой полке у нее стоит. Девочки восхищенно охали и ахали. Наталья снова повернулась к доктору, который терпеливо ждал, пока они смогут говорить наедине.
– Ну давайте посмотрим ваши ноги.
Наталья откинула одеяло и задрала рубашку до колен. Ноги распухли, приобрели синевато-бордовый оттенок. Доктор нахмурился и стал осматривать, прощупывая лодыжки и колени.
– Да, дело плохо. Лечение потребуется долгое, придется потерпеть и выполнять строго все предписания.
– А что это, доктор?
– Трофические язвы начались. Обморожение. Но ничего, дело поправимое.
Доктор что-то писал на бумажке. Потом позвал тетку и дал ей указания, что делать. Тетка кивала, слушала, уточняла. Закончив распоряжения, доктор поднялся и сказал:
– Выздоравливайте, поправляйтесь. Вам главное, отдых, сон, покой. Это наипервейшее лекарство. А остальные мази и притирания я расписал для вашей тети, она все сделает как надо. Она ведь мне помогает в местном лазарете, вы знали?
– Нет, не знала. Но теперь знаю, – Наталья храбрилась, – спасибо, доктор! Вот встану на ноги и тоже приду помогать!
– Обязательно! На это я и рассчитываю! – доктор подмигнул, оделся и вышел за порог. Тетка вышла проводить. Девочки подглядывали из-за занавески за дядей доктором и шептались между собой.
– Ну что вы там шепчетесь, идите ко мне! – Наталья привстала и раскинула руки, чтобы обнять своих дочек. В эту минуту вернулась тетка и застыла в дверях, наблюдая картину материнской нежности. Потом нарочито грубовато сказала:
– Ладно, хватит матери надоедать, идите-ка погуляйте во дворе.
Девочки завизжали от радости и бросились одеваться. Когда они ушли на улицу, тетка взяла стул и подсела к Наталье:
– Ну расскажи, как и что, как добирались? Как ребенка потеряла?..
Наталья побледнела. Она непонимающе уставилась на тетку: «Откуда она знает? Неужели девочки рассказали о братике?»
– Наташ, я сама троих родила, знаю как выглядит женщина после родов. Да и молоко у тебя из сосков так и течет. А в чемодане одни пеленки да распашонки…
Наталья опустила глаза и заметила, что на рубашке отпечатались мокрые круги. Инстинктивно она прикрылась одеялом. Слезы хлынули из глаз. Она уткнулась в одеяло и рыдала. Тетка гладила ее по голове и приговаривала:
– Плачь, милая, плачь, эту боль надо вылить слезами солеными, ее мазями и настойками не вылечишь.
Когда племянница успокоилась, тетка Варя принесла ей поесть и снова села рядом. Наталья съела несколько ложек каши, глотнула чаю и опустилась на подушку. А потом она все говорила и говорила, глядя в потолок и обливаясь слезами. Во время ее рассказа тетка встала и стала что-то искать на полках, снова брала пузырьки, что-то смешивала, терла, добавляла. Иногда задавала вопросы и кивала головой. Когда Наталья закончила, тетка подошла с плошкой.
– Тело твое я вылечу. А вот душу только время вылечит, Наташенька. Ты держись, родненькая. А это вот мазь я тебе сделала, давай ноги намажу.
– Чтобы я делала без вас, теть Варь! Вы мне как мама!
Тетка Варя насупилась и склонилась над ногами Натальи, аккуратно намазывая желтоватую массу на поврежденные кожные покровы. Потом разорвала одну из пеленок малыша на узкие полоски и забинтовала ноги племянницы.
– Ну вот, а теперь и пройтись сможешь, если захочешь.
– Хочу, теть Варь.
Наталья встала и сделала несколько шагов, охая и прихрамывая, морщась от боли, но упрямо переставляя ноги:
– Хожу, слава богу, хожу!
– Ишь ты какая, упорная и сильная! Иди, Наташа, иди, чтобы жить! А бог даст, нового ребеночка народишь, мальчика. Вот помяни мое слово, так и будет. Только иди, чтобы жить! Не останавливайся!
Услышав от тетки слова, которые вели ее сквозь бурю и темноту, холод и боль, воодушевляли превозмогать себя и тащить девочек к спасению, Наташа вздрогнула. Слишком уж странное совпадение. И она потеряла сознание.
Наталья с детьми перезимовала у тетки. Едва-едва сводили концы с концами, но выжили. Из пеленок малыша нашили девочкам платья. Тонечку устроили в школу, в сборный класс, где сельский учитель преподавал всем от мала до велика. У девочки появились новые друзья и, казалось, она начала забывать тот страшный октябрь. Только изредка еще вскрикивала по ночам и стонала. На здоровье ее не отразилось, девочка была крепкой и сильной, училась хорошо. Учитель даже занимался с ней дополнительно. Бывало, сокрушался, что нет возможности проходить полную программу, а то Антонина была бы лучшей ученицей в своем классе.
Лидочка оставалась дома с мамой, пока тетка ходила на дежурства в госпиталь. Иногда девочка просилась с тетей Варей. Там подносила больным питье, пела песенки и рисовала картинки. Девочку полюбил и персонал, и пациенты. Все радовались, когда Лидочка устраивала концерт. Память у малышки была отличная, она запоминала стихи из детских книжек, а потом выдавала все подряд под бурные аплодисменты.
К весне приехала мама Натальи. Она-то и написала письмо Леониду. Чудом оно нашло адресата. Сама Наталья долго не решалась сообщить о смерти младенца, чувствуя себя виноватой. Ей казалось, что Ленечка не простит ее. Ведь он даже не увидел сына, а уже потерял. Чувство вины было таким сильным, что много раз она в сердцах рвала в клочья уже написанное готовое письмо.
Леонид в это время страдал от неизвестности. Жена и дети пропали без вести. Он уже знал, что вокзал бомбили, соседи написали, что Наталья уехала. Но куда и что с ней - он не знал. Он весь извелся, пока, наконец-то весной не получил весточку от тещи. Она-то и написала ему обо всем, что произошло с его семьей. Леонид был безмерно рад, что Наталья жива и девочки. Конечно, расстроился о смерти малыша, но поскольку он даже не видел сына, то его сердце не успело прилепиться к нему. Поэтому он перенес стойко это известие и даже не думал обвинять Наташу в его смерти. Он все понимал, что это война, что жена его совершила настоящий подвиг, спасла ценою своего здоровья жизнь дочек. По-настоящему он гордился своей женой, ее мужеством. Сослуживцам всегда рассказывал о подвиге жены с гордостью.
Наталья ходила в бинтах до конца своей долгой жизни. Так и не удалось залечить эти язвы окончательно. Ее мучали боли, страшный зуд. Наступали временные улучшения, но потом снова она страдала, расчесывала ноги в кровь, накладывала мази и бинтовала. С возрастом приходилось ходить с опорой - то на стул, то на табурет. Но Наталья всегда радовалась одному - что она не лежит, а ходит, что способна передвигаться и заниматься домашним хозяйством, служить своей семье. Те спасительные слова так и звенели в ушах: «Иди, чтобы жить!» Так она и шла по жизни - с радостью и светом, дарила людям любовь и доброту.
Леонид прошел всю войну и вернулся с фронта в 1946 году. Всей семьей они перебрались в родной Калинин. Леонид получил должность главного инженера на заводе. А в через год родился их сыночек, которого они так долго ждали, так страстно желали, как и обещала тетка Варя. Сбылись ее пророчества, хоть сама она не дожила до момента рождения Семена.
В этом малыше воплотилось будущее, надежды всех членов семьи, он стал их общим любимцем. Глядя на него, они наполнялись уверенностью, что все будет хорошо, они будут жить, и весь этот кошмар войны больше никогда не вернется. Наталья с любовью смотрела на маленького Семена, делающего первые шаги, и шептала:
– Иди, сыночек, иди!