…Закат окрасил город багряными сумерками. Кривые были улочки пустынны и тихи – все, кто оказался не обременен делами в этот час, толпились на площади перед Собором.
Здесь был возведен дощатый помост с толстым дубовым столбом, вокруг которого палачи уложили большой штабель сухих дров. Полукольцо королевских стражников оцепило место казни. Сжимая в руках копья, они не позволяли людям подойти слишком близко. А разношерстная толпа все прибывала – скоро колышущееся людское море заполнило всю площадь. Казалось, здесь собрался весь город. Над толпой витал легкий гул. Еще бы - не каждый день происходит подобное. Ведь сегодня на костер взойдет тот, который еще седьмицу назад обладал такой властью, что мог спорить с самим королем, а золото текло к нему нескончаемой рекой. Однако, верно сказано в Святом Писании - пути Господни неисповедимы. И тот, чье имя совсем недавно произносили лишь шепотом, с благоговением и страхом, сегодня Святой Инквизицией приговорен к казни на медленном огне.
Гомон людского моря на площади не проникал в сырые подвалы, расположенные глубоко под храмом. Толстые каменные стены, построенные века назад, надежно защищали как и от звуков снаружи, так и от криков, рвущихся изнутри. А таковых здесь за прошедшую бездну времени было очень много. Но в этот вечер в стылом сумраке подземелий было относительно тихо - палачи и их помощники исчезли, искалеченные трупы выбросили в ров на растерзание бродячим псам. Сегодня здесь заседал трибунал Святой Инквизиции.
Желтое пламя светильников трепетало от сквозняка, устраивая в полутемном помещении обманчивую игру черно-белых тонов. Трое кардиналов в темных рясах с массивными крестами на шеях заняли места за широким дощатым столом. Клирик-секретарь зажег несколько сальных свечей, расставив их так, чтобы были видны ровные строчки раскрытого Святого Писания, лежавшего перед Главным Инквизитором.
На мгновение в полутемном зале воцарилась гнетущая тишина; лишь было слышно как потрескивают фитили светильников, закрепленных на покрытых плесенью каменных стенах.
- Покайся, грешник, ты перед судом от Бога, судом строгим, но справедливым!
Голос Инквизитора прокатился по помещению гулким эхом.
В этот раз главным обвинителем был не один из рядовых кардиналов, благословленных на эту миссию Римским Папой. Сейчас место за грубым дубовым столом, в кресле с высокой резной спинкой, занимал сам Гийом де Ногаре, советник и хранитель печати короля Франции Филиппа IV Красивого.
Тень от глубокого капюшона рясы скрывала худое лицо инквизитора. Со стороны могло показаться, что он смотрит в раскрытую перед ним Библию, но цепкий, пронзительный взгляд советника застыл на стоявшем в пяти шагах узнике.
Тот, над которым вершился суд, никак не отреагировал на брошенную резкую фразу. Высокий, худощавый человек в изодранном балахоне неопределенного цвета смотрел куда-то поверх голов судей, словно бы видел там что-то намного более интересное, чем здешний процесс над собственной судьбой.
Страшные пытки и голод не смогли сломить волю этого человека, и сейчас, превозмогая боль от ран и тяжесть оков, он стоял с гордо расправленными плечами и поднятой головой.
- Я обращаюсь к тебе, Жак де Моле, в последний раз! Покайся перед смертью и облегчи грешную душу свою! Признаешь ли ты себя виновным в ереси, богохульстве и чернокнижии?!
Последний магистр самого могущественного рыцарского ордена в Европе лишь жестко усмехнулся в ответ и бросил взгляд на обвинителя. В его взоре не было ни страха, ни сожаления - лишь презрение к сидевшим напротив судьям.
Гийом де Ногаре кивнул одному из кардиналов, тот протянул ему свиток с обвинительным приговором.
- Признаешь ли ты себя виновным в том, что ты и твои собратья по Ордену совершали богохульные действия – плевали на Святой крест и Святое Писание и попирали его ногами, отреклись от Иисуса Христа, от Святого распятия, от Бога-Сына, от Бога-Отца, от Пресвятой Девы Марии и всех святых? Признаешь ли то, что ты и собратья твои поклонялись идолу - голове Бафомета и приносили ему всяческие жертвы, в том числе и человеческие? Признаешь ли ты, что вступал в греховную связь со своими собратьями?..
- Не признаю!- выкрикнул де Моле. Ярость клокотала в нем, заглушив боль от ран и придав силы.- Единственное, в чем я признаю вину свою - это в том, что несколько дней назад смалодушничал и оговорил себя, не выдержав истязаний! Я невиновен перед Господом нашим!
- Ты лжец, еретик и преступник!- Гийом де Ногаре даже подался вперед, в его взгляде сверкало бешенство.
Как ни старались палачи за последние месяцы, но стоявший напротив рыцарь оказался несгибаемым, как сталь меча. И де Ногаре прекрасно знал, чем ему это грозит от короля...
- Алчность застлала глаза тебе и королю,- спокойно ответил де Моле, достойно выдержав прожигающий взгляд инквизитора.- Уж я то знаю истинную причину ареста рыцарей ордена…
Советник судорожно сжал кулаки - сейчас ему нестерпимо захотелось собственноручно убить магистра. Тем более, де Ногаре прекрасно помнил, в какую ярость впал король, когда узнал, что подвалы крепости Тампл - главного командорства Ордена Храма - оказались пусты.
- К вопросу о золоте,- процедил он сквозь зубы.- Вся казна Ордена и имущество его согласно буллы Папы теперь принадлежат Церкви и королю. Не бери еще один грех на и без того проклятую душу… Куда ушли обозы из крепости Тампл?
Жак де Моле хрипло рассмеялся – эхо гулко прокатилось между каменных стен.
- Что, де Ногаре, не удалось погреть руки? И ты уже боишься, как бы разгневанный король не отправил тебя на костер вслед за мной? Тебе никогда не узнать куда делась казна Ордена! Ни тебе, ни королю, никому! Только тому, кто будет достоин… Ты говоришь – принадлежит Церкви и Королю? А разве король или Папа завоевывали земли и добывали это самое золото в далеких краях, сражаясь с сарацинами?! Терпели болезни и голод, умирали от жажды, а?!
- Святая Церковь благословила этот поход нести свет истинной веры! Не забывайся, еретик, и думай, что говоришь!- рявкнул инквизитор. Сдерживать ярость ему становилось все труднее.
- Неужели? Нести свет Веры? На острие меча? А может, просто казна короля оказалась пуста? И с чего бы мне думать о речах своих, если я уже чувствую жар костра?- де Моле улыбался, говоря это. Наблюдать бессильную ярость ближайшего приспешника алчного короля ему доставляло удовольствие.
Гийом де Ногаре с шумом поднялся.
- Именем Святой Католической Церкви мы приговариваем тебя, Жака де Моле, к казни без пролития крови как вероотступника, еретика и чернокнижника! Да примет Господь многогрешную душу твою и простит прегрешения, которые ты сам отказался признать!
Магистр молча выслушал приговор – лицо его оставалось спокойным и непроницаемым.
… Когда открылись массивные двери Храма, и длинная вереница клириков и священнослужителей вышла на площадь, толпа встретила их многоголосым гулом. Сотни людей в едином порыве подались вперед, стараясь получше рассмотреть процессию в сгущающихся сумерках. Полукольцо стражников дрогнуло, но выдержало натиск толпы. Раздались окрики командиров и несколько особо ретивых горожан получили ощутимые удары древком копья.
Процессия двигалась медленно. В самой середине, окруженный плотным конвоем, шел Великий Магистр Ордена Храма. Тысячи глаз были устремлены на него, но де Моле словно бы не замечал этого: его взгляд блуждал поверх голов собравшихся, скользил по темнеющему закатному небу и в мыслях он был уже где-то далеко.
Превозмогая боль от ран, он неспеша взошел на эшафот, поднялся на груду сложенных поленницей дров и спокойно позволил палачам приковать себя к столбу.
Людское море загудело и заколыхалось, предвкушая кульминацию зрелища.
Жак де Моле вдруг обернулся к стоявшему в двадцати шагах советнику короля и вдруг рассмеялся – громко, искренне. Это был смех победителя – Гийом де Ногаре прекрасно понял это и лишь стиснул зубы в бессильной ярости. Король ждал его с докладом и чем закончится такая аудиенция известно было лишь только Господу.
- Чего медлите?! – рявкнул он на палачей. – Поджигайте!
Двое палачей с пылающими факелами поспешно шагнули в центр эшафота, ткнув огнем в кучу хвороста, уложенного для розжига вокруг штабеля дров.
Казнь на медленном огне - самая страшная и мучительная. Дрова специально размещают так, чтобы человек медленно умирал от ожогов, испытывая чудовищную боль и муки, в то время как при казни на большом огне казненного обкладывали деревом по пояс.
Жак де Моле удостоил палачей лишь коротким взглядом.
Огонь с треском пробежался по вязанкам хвороста, загудел, набирая силу, как вдруг взявшийся ниоткуда порыв ледяного ветра разметал сухие ветки, подняв в воздух и закрутив маленьким смерчем сноп алых искр.
Людская толпа ахнула, многие перекрестились.
- Это знак! – раздался чей-то громкий вскрик.- Господь не желает его смерти! Вы казните невиновного!
Де Ногаре и стоявшие рядом кардиналы вздрогнули, словно бы получили удар по лицу невидимой рукой.
Советник короля похолодел, на какое-то мгновение ему стало страшно до ледяного озноба. Он прекрасно знал неписанный, но устоявшийся обычай: если внезапный порыв ветра или дождь гасил огонь, это считалось божественным знаком, и казненный признавался невиновным.
Он сделал шаг вперед.
- Начальник стражи, уймите не в меру говорливых!
И, обернувшись к людскому морю, продолжил:
- Кто-то сомневается в решении Святой Церкви и желает составить компанию этому безбожнику и еретику!?
Резкий голос инквизитора прокатился над площадью.
Ропот толпы заметно приутих. Начальник стражи отдал указание подчиненным, но людская толпа уже надежно скрыла в себе смелого крикуна.
- Разжигайте огонь, бездельники! – рявкнул де Ногаре палачам. – Несите еще хворост и масло!
- Ты боишься сейчас непонятно чего намного больше, чем я собственной смерти, стоя на ее пороге,- раздался твердый голос магистра.
Де Ногаре отвернулся, не удостоив того взглядом - советнику почему-то казалось, что взгляд рыцаря прожигает его насквозь, до самого донышка души.
Палачи засуетились – на сложенную поленницу дров плеснули масла, тут же бросив туда пару факелов.
Огонь загудел, взвившись ввысь длинными, жаркими языками, скрыв от взоров толпы казненного.
Многие, крестясь, опустили головы, женщины закрыли лица руками - у собравшегося люда в душе стыли страх и обида. Будучи простолюдинами, они свято верили в предзнаменование и большинство видели в том порыве студеного ветра незримое доказательство невиновности казнимого.
Пламя гудело, набирая силу.
И тогда из огненной купели раздался голос магистра, прокатившийся над толпой громовым раскатом и заставив вздрогнуть замерших людей.
- Папа Климент! Греховный судья и бессердечный палач! Я говорю: через сорок дней тебя настигнет кара господня! Гийом де Ногаре! Трусливый вершитель мнимой справедливости! И за тобой придут слуги ада, дабы бросить тебя на вечные муки! Король Филипп, алчный правитель! Не пройдет и года, как я призову тебя на суд божий! Будь проклят ты и потомки двои до тринадцатого колена!
Людская толпа шарахнулась, словно от удара невидимого бича, кто-то закричал. Ужас ощутимой ледяной волной накрыл запруженную людскими телами площадь, и стало казаться, будто это сами небеса выносят приговор нечестивым земным правителям.
- Дайте большой огонь! Пусть умрет быстро!- раздался чей-то визгливый вскрик.
Но инквизитор не услышал его, замерев с полуоткрытым ртом.
Стоявшие рядом кардиналы шарахнулись в стороны, будто от прокаженного услышав его имя в грозном проклятии, крестясь и шепча молитвы.
Вновь пронесся ветер - ледяной, обжигающий, и советнику короля показалось, что это сама смерть дохнула на него, встав рядом и взглянув в упор черными провалами глазниц…
На этот раз пламя, подхваченное ледяным порывом, загудело и взметнулось еще выше, полностью скрыв столб с прикованным цепями телом.
Инквизитор хотел что-то сказать, как вдруг, всмотревшись в бушующее пламя, увидел то, что едва не повергло его в обморок.
Там, в огненном безумстве, извивались и корчились духи огня – Огненные Элементалы, ведя ужасный, смертельный танец в раскаленной, бушующей стихии.
Они смотрели на него, Гийома де Ногаре!
И советнику показалось, что он услышал их голос: «Душа невинно казненного принадлежит Богу, а вот твоя будет у нас…»
И действительно - стена огня выгнулась дугой вокруг казненного, не причиняя никакого вреда!
Де Ногаре ясно увидел магистра – изорванное рубище на нем даже не начало тлеть; он стоял, запрокинув голову, смотря в темнеющие, клубящиеся небеса и лицо его было спокойно и безмятежно…
Ужас невидимыми ледяными щипцами скрутил тело инквизитора - он неловко рванулся в сторону, закрываясь рукой от только ему видимого зрелища.
- Огня! Больше огня! – взревел он. Полубезумный, невидящий взгляд его метался по эшафоту, заставляя вздрагивать стоявших поодаль кардиналов, начальника королевской стражи и палачей. Последние, содрогаясь от страха, торопливо швырнули в огонь вязанки хвороста и несколько поленьев.
Толпа на площади бурлила, людской гомон едва не перекрывал треск костра.
- Господи! Предаю дух в руки твои!
Последние слова магистра прокатились над площадью, заставив людей откликнуться криками и словами молитв. И тут же крупные капли дождя упали с небес; через минуту сделался настоящий ливень, быстро затушивший костер.
Теперь все могли видеть целое и невредимое тело, безвольно повисшее на почерневших от жара цепях, среди обугленных и исходящих белесым паром поленьев.
Тысячи людей замерли в благоговении, созерцая только что свершившееся чудо.
- Это Божья воля! Господь забрал душу его, оставив нетронутым тело! – раздался выкрик и толпа дружно поддержала его.
Советник короля, надвинув на глаза капюшон рясы, торопливо спустился с помоста - его трясло крупной дрожью. Перед глазами стояла картина беснующихся в огне чудовищ. Но сейчас он должен был ехать к королю - и он не знал, что ему говорить.
Жак де Моле, умирая, не мог знать, удар какой силы он нанес своим недругам. Слова, брошенные на пределе жизненных сил сквозь бушующую стену огня, окажутся невидимым смертельным мечом, над которым не властно время.
Его проклятье сбудется в точности, пугающей даже самые просветленные умы средневековья – всего через сорок дней папа Климент V, так опрометчиво подписавший роковую буллу о роспуске ордена, внезапно умрет. За ним последует его верный приспешник шевалье Гийом де Ногаре, успевший к тому времени изрядно погреть руки на имуществе казненных рыцарей-храмовников. Ненадолго переживет их обоих и король Филипп IV, погибнув через несколько лет на охоте самым нелепым образом. И папа, и король, и алчный шевалье признались потом исповедникам, что в роковой момент слышали голос Великого магистра и видели его тень, появившуюся у их одра, чтобы проводить в другой мир…
Но на этом нельзя было ставить точку. Проклятие Жака де Мале, брошенное в гневе в последние ужасные минуты жизни, методично выкашивало всех представителей роковых родов вплоть до тринадцатого колена. Последними, почти через пять веков, оказались король Франции Людовик XVI и Мария Антуанетта, ознаменовав собой закат королевской династии Валуа. И когда окровавленная голова королевы, отсеченная широким лезвием гильотины, упала в переполненную корзину, среди рева ликующей толпы раздался голос: «Де Моле, ты отомщен!»
Золото храмовников так и не нашли. Обоз из восемнадцати груженых доверху повозок вышел из крепости Тампл 11 марта 1314 года, прибыв через несколько дней в порт Ла-Рошель, где его уже ждали несколько кораблей. Быстро переправив груз в трюмы, корабли отшвартовались и взяли курс в открытое море, исчезнув за горизонтом … и растворившись в вечности. Несметные богатства, свезенные со всех концов света, будто растаяли во времени и пространстве, словно оправдывая девиз тамплиеров: «Не нам, но имени Твоему».
Они ждут своего времени.
И нового Магистра.