Гл.22. «Зластуй, дедуска, зластуй!...»
И было следующее чистое солнечное утро.
На кладбище к свежей могиле, заваленной венками и цветами, пришли вдова усопшего и две его дочери с семьями.
Новый день обещал быть таким же безоблачным и жарким, как и предыдущие.
- Ну, здравствуй, Петруша!… - погладила Елизавета Андреевна крашеное железо нового металлического надгробия. – Как тебе тут спалось в первую-то ночь?…
И залилась горькими, обильными слезами.
Плакали дочери, печально молчали мужчины и Дениска, старший сын Сергея и Галины. Младший их сын безмятежно спал у Сергея на руках, изредка почмокивая сквозь сон пустышкой.
А четырёхлетний Виталька, сын Татьяны и Виктора, вдруг затараторил звонким своим голоском одни и те же слова:
- Зластуй, дедуска, зластуй! Зластуй, дедуска, зластуй!…
И от звонкого детского голоска сделалось так тоскливо людям, что женщины зарыдали ещё громче и безутешней. Не выдержав, завсхлипывал и шестилетний Дениска.
Мужчины, сильнее склонив головы, отвернулись с повлажневшими глазами.
А над всеми другими звуками продолжал звенеть чистый, высокий голосок:
- Зластуй, дедуска, зластуй!…
Потом звонкий голосок словно сорвался и вместо него раздались громкие детские рыдания. От них вскинулся на руках Сергея и залился испуганным плачем самый маленький тут человечек, Максим, которому было отроду лишь месяц и три дня.
А со стороны хутора сходились к кладбищу на утренние поминки хуторская родня Петра Максимовича и Елизаветы Андреевны.
Продолжение следует.