Березка
Так уж получилось, что вернулся я на Землю далеко не молодым человеком. Пятнадцать лет работал на космодромах Марса, чуть меньше - Меркурия, затем вышел на пенсию, но задержался на Луне еще года на два. Мой разговор в корабле, возвращавшимся на Землю с Меркурия, с инженером Томсоном обернулся контрактом на три года, который мы заключили при остановке на Луне. Работал диспетчером я исправно, лишь изредка поглядывал на нависавшую огромным дирижаблем Землю. Но с нее наехала какая-то комиссия, которая дала разгон кадровикам за этот контракт с пенсионером. Вот так, я вернулся на Землю не в 2112-ом, а в 2111 году.
В Ассоциации астронавтов мне предложили поселиться в любом районе планеты. Я по совету друзей выбрал Подмосковье, глухую деревню.
Воскресенка находилась на высоком холме. Его окольцовывали семь семиэтажных дома, построенных в виде сегментов. В них жило все население деревни. Первые этажи были отведены аборигенам, которые работали на ферме, в поле, оздоровительном комплексе, торговом центре «Аметист», в аэропорту, где было десятка два надежных летательных аппарата, вывозящих нас, ветеранов различных профессий, в открытый мир по различным надобностям. Ну а мы, в основном старички занимали верхние этажи домов, которые сообщались между собой радиальными коридорами и пронзали башню с полупрозрачными стенами торгового центра и оздоровительного комплекса, занимавшую центр холма.
Каждый вторник я приходил к своему врачу Вере Сергеевне, которая наблюдала за здоровьем еще двух-трех ветеранов.
- Ну, что Лев Васильевич, - спросила она меня в одно жаркое июньское утро, - будете утверждать, что спали все восемь часов?
- Попробовал бы я не спать! - Я сидел в глубоком кресле и смотрел на молодую женщину, пытаясь понять, почему она выбрала и эту профессию, и эту деревню, ведь могла же, работать в самой столице или сниматься где-нибудь на юге в бесконечных сериалах на тему романтической любви прошлого столетия. – Ваша автоматика впрыснула бы в воздух демидролий! От него лишь не дохнут искусственные комары!
- Не уходите от ответа, - улыбнулась врач, - Вы знаете, что во вторник автоматика отключается с трех часов утра для подготовки объективной картины вашего самочувствия!
- Зачем вам такая подробная картина, дорогая Вера Сергеевна? Высоких постов ваше усердие не принесет, это же не Россия прошлого столетия, когда великие Ельцин и Путин вырвали ее из оков коммунистической идеологии!
- А мой контракт врача? Я им дорожу! Вы же не сменили свою работу на космодромах ради высоких постов в Космическом Центре? Ну, впрочем, мы уже не первый раз пикируемся по подобным пустякам. Скажите, Вам начали сниться эротические сцены?
Господи, все знает! Сегодня проснулся в четвертом часу и не мог понять, откуда вдруг на меня нашло давно забытое блаженное состояние возбуждения? Я с недоверием смотрел на свое обнаженное тело, желавшее женщину. Я прислушивался к этому телу, в котором долгое, очень долгое время видел лишь инструмент, дающий ощущение работы. Теперь это тело, как нищий перед Мавзолеем Великого Путина в центре Петербурга, молило туристов дать на пропитание! Оно молило найти нечто, чтобы могло его удовлетворить! Оно подсказывало спящему мозгу сцены из очень далекой молодости, когда я любил свою Таисию. В школе ее звали Тайкой. Она обожала спорт и собственную независимость! Перед окончанием школы я успел объясниться ей в любви во время какого-то очень медленного старинного танца под забытую песню древней певицы Софии Ротару. А на следующий день мы отдались зову любви…
Открыв глаза, я приподнял простыню и посмотрел на местность у паха, неожиданно украсившейся объектом в самом желанном для женщин виде, а затем перевел взгляд на табло со светящимися показателями пульса, кровяного давления, температуры, содержания билирубина и сахара в крови. Некоторые из них злорадно сообщали об опасном для организма возбуждении. Тогда я демонстративно отбросил простыню, словно датчики могли видеть, мол, ну как картинка! И вот тебе на, прямой вопрос врача!
- У меня что, установлен видеосторож?
- Конечно, нет, вы совершенно свободны от насильных визуальных наблюдений!
- А как быть с просмотром видеозаписи чужих сновидений, Вера Сергеевна?
В моем вопросе не было издевательской иронии, здесь было больше искреннего возмущения!
- Ну что Вы такое утверждаете! – Вера Сергеевна откинулась на спинку кресла, и я заметил, что вырез ее рабочего халата не совсем скромен и предлагает откровенную демонстрацию ее великолепной упругой груди, рвущейся из ткани халата навстречу уверенным и страстным мужским рукам (вон как я начал думать!). - Когда к человеку Вашего не столь старого возраста приходит ощущение жизни, об этом кричат приборы! Они летописцы ваших желаний!
- Но почему, - мое возмущение стало переходить на тех самых «летописцев», в то время как во мне не спящем, а бодрствовавшим при ярком солнце Подмосковья шевельнулась радость жизни, - я должен отчитываться перед вами, мой доктор, в столь интимных вещах?
И это «мой доктор» прозвучало, так, как выдыхает слово «любимый» женщина, неожиданно захваченная страстью мужчины.
- О каком отчете идет разговор? - Вера Сергеевна, сидящая напротив меня, закинула ногу за ногу так, что меня впервые после четырех десятков лет пронзило тем током, который чаще всего называется похотью. Теперь вслед за ее грудью плотные и полные ноги просили, чтобы к ним притронулась та же сильная мужская рука, погладила по белой коже, скрывавшей упругую плоть. Эти ноги едва заметно подрагивали, как скакуны на поле ипподрома перед бешенным стартом. - Вы же раствор! Вы же состоите почти на все сто процентов из жидкости! Но это коварная, живая жидкость, она стремится размножаться! – Женщина, сидящая напротив меня опустила ноги, раздвинув их так, что и здесь халат откровенно разошелся. Звук голоса отделялся от этой женщины и достигал моего сознания каким-то окольным, неподвластным мне путем. - …И придумала жидкому вашему мозгу чувства! Так именно и происходит!
Лишь после я сообразил, что меня лечили, ухватившись за первую попавшуюся ниточку! Но тогда я придвинул свое кресло к врачу и моя рука, скользя все дальше и дальше по теплой и упругой плоти ног, неожиданно наткнулась на тонкую ткань ее трусиков … И когда я поднял голову, чтобы найти подтверждение, что от них надо избавиться, то увидел трезвый, изучающий взгляд обладательницы этих ног.
- Что это со мной?
Вопрос повис в воздухе, я убрал руку, сжал колени, ощущая ногами восставшую плоть. Но мне не было стыдно. Эстафету давно забытой радости тело передало душе.
- Вы выздоравливаете, мой астронавт! – Рука врача легла мне на затылок. Эта рука погладила мою голову так, как это делала Тайка, когда я стоял перед ней на коленях и целовал ее обнаженный живот, перенося прикосновения своих губ все ближе к области ее изумительного треугольника. - И вы должны наверстать упущенное в Ваших дальних странствиях по Космосу!
Вера Сергеевна сделала соответствующую паузу, достаточную для осмысления не только сказанного, но и логического предположения ее последствий.
- Не стесняйтесь! – Рука сжала мою некогда пышную шевелюру, теперь представляющую слой волос, плохо прикрывающий лысеющую макушку. - Вы можете начать с меня…
Начать то, что давно было забытым? Но если начать, то не здесь: врач – враг любого астронавта, даже уже вышедшего в отставку! Каждый из нас, вечных странников Космоса, боялся открыться по-настоящему, потому что твердо усвоил одно правило: не будь искренним перед врачом! Никогда! В судьбах астронавтов происходили такие вещи, которые лишь спустя длительное время, на лавке пенсионеров перед жилым домом, приобретают какой-то гротескный вид. Я еще не знал действующих астронавтов, которые бы охотно рассказывали о своих неожиданно приобретенных неземных свойств в далеких одиссеях.
На Меркурии я жил с Апполоном Греем из Великобритании, который после посещения одного из спутников Сатурна, мог запросто раздваиваться. Да, один и тот же человек делился на два! И было сначала жутко, когда за кружкой экопива я пил с одним Апполоном, а через мгновение, когда отводил взгляд в сторону, и возвращался к собеседнику, то его… их было уже два! А те ребята, которые могли копаться у себя в мозгах, словно чокнутые любители компьютерного железа, переставляя блоки и чипы в самых немыслимых сочетаниях! Или те, кто мог летать, а то и складываться в немыслимые фигуры, вплоть до бесконечно длинной и тонкой стены почти на молекулярном уровне? Некоторых из них все-таки увозили на Землю, чтобы держать десятилетиями в лабораториях, как диковинных тварей, других соблазняли бродячие цирковые труппы. А были ребята, которые накладывали на себя руки. Правда, иногда и приобретенные ими же свойства мешали элементарно покончить счеты с жизнью. Многие еще помнят негра Монблэка, который, вернувшись на Землю, решил прыгнуть со скалы в океан с камнем на шее. И, что вы думаете? Он не захлебнулся, его не сдавило толщей воды. Она просто вытолкнула его как пробку, словно он пришел окунуться в воды Мертвого моря! Единственное неудобство причинил ему тот камень, который исколотил его широкую грудь!
Вера Сергеевна стала раздеваться. Но я взял себя в руки. Через мгновение неожиданно упругий шаг уносил меня из кабинета врача.
Я пропустил две встречи с ней. Я не хотел видеть ее призывного тела и изучающего меня взгляда. Вера Сергеевна тоже не давала о себе знать. Именно это забвение возбудило интерес к ситуации. Я решил все расставить по своим местам и поэтому в третий понедельник готов был назавтра навестить своего врача. Но во вторник начала июля под утро меня вновь посетил тот же сон. И когда я проснулся, то не стал кокетничать перед приборами, а ушел из своей великолепной квартиры. Что-то в ней показалось мне ненормальным.
Я быстро спустился по запасному выходу и ноги понесли меня прочь из этого оазиса здоровья и благоденствия. Прошло, наверное, около часа быстрой ходьбы, когда я очнулся на поляне перед лесом. Очнулся, потому что увидел на фоне кряжистых дубов покачивающуюся на ветру одинокую березку.
Это было небольшое деревцо, еще удивительно как державшееся корнями среди высокой травы. Тоненькое дерево-подросток было похоже издали на девушку с укороченной, но пышной копной волос.
Кто сюда, в дубраву, занес семя инородного дерева, кто специально посадил саженец?
Я подошел к дереву с нежной белой корой и долго заворожено смотрел на него. А когда повернул голову в сторону Воскресенки, видневшейся издали, благодаря комплексу зданий, то услышал возмущенный шелест березки. Она была против смены моего интереса! Она, казалось, что-то говорила, и это можно было понять каким-то необычным свойством, которого у меня не было. Я всегда утверждал, что мне повезло, что не «отмечен» Космосом. Даже из предпоследней командировки на один из астероидов, летящий на Меркурий, я вернулся здоровым, не смотря на то, что нам пришлось бороться с «сиренами», так мы называли странные голоса, донимавшие нас во сне. После этой экспедиции летавшую с нами геолога Альбину Кучму забрали на Землю. Ее «застукали» на способности …ощущать руками голографии. Так до самой пенсии я не слышал о ней ничего.
Словно подчиняясь призыву, я повернулся к березке и попытался посмотреть на эту встречу как бы ее глазами. Тоненькая, с небольшой кроной листьев, живая тем невидимым глазу движением древесного сока, которое не дает иссохнуть листьям и стволу, она отчаянно боролась с присутствием другого рода деревьев. И было в этом дереве что-то от просителя, застывшего в ожидании внимания к себе. Может быть, сходить за простой лопатой и пересадить ее ближе к ее сородичам?
Здрасте, как говорится, приехали! Пора писать лирические рассказы на тему психологии растительного мира! Не лучше ли обдумать свое непонятное самому состояние? Вот это нормальная для космолетчика мысль!
Вы знаете, нас, астронавтов, многому учили, да и сама практика делала нас настолько разносторонне подготовленными к любым неожиданностям, что каждый из нас мог, при определенном усердии, конечно, двинуть в одну из фундаментальных наук. Но я ударился в искусство. В своей квартире я оставил мольберт и кучу картин, навеянных мне путешествиями по миру Безмолвия и Вечной Черноты. Но были у меня неоконченные работы по психологии человека, изучавшего разные миры, куда меня забрасывала судьба. Я все-таки собирал материал по тем неожиданным свойствам, которые обнаруживались в моих товарищах при встречах с иными цивилизациями. Вероятно, это увлечение исходило из чувства вины перед своими товарищами, вины за то, что я вернулся здоровым.
И вот сейчас я вдруг страстно захотел, чтобы и меня не обделил Космос! Ведь не просто же в голову лезут мысли о «страдании» этого деревца! Если это не так, то вот дотронусь до этой березки, и все встанет на свои места! Не съест же она меня как те прожорливые древесные твари из созвездия Кассиопеи!
Я протянул руку к стволу дерева, все-таки опасаясь, что оно при моем прикосновении вздрогнет, но произошло нечто иное, но не менее неожиданное.
До самого ствола я так и не дотянулся, потому что не ощутил древесную шероховатость его коры. Нет, мои пальцы нащупали… тело стоящего передо мной человека, кожа которого была призывно теплой, полной жизни и желаний, причем стремительно захватывающих желаний! Ну, вот, будет о чем говорить на посиделках со стариками! Однако, это была последняя ироничная мысль, пришедшая мне в голову до тех пор, пока меня не нашли здесь!
Не осознавая до конца свои действия, я обхватил невидимое тело теперь уже двумя руками, и березка тотчас же приникла ко мне. Да, я видел, как ее ствол изогнулся, вероятно, повторяя изгиб ощущаемой телесной оболочки. Мало того, две тоненькие ветки обхватили меня самого страстно и торопливо так, что я почувствовал себя тоже в объятьях! Затем ощутил дыхание рта и к моим губам приникли невидимые мной девичьи губы! Такого сладостного поцелуя я давно не испытывал!
- Радость ты моя, Лев, мой дорогой!
Это был голос Таисии. И я возликовал, не обращая внимания на всю фантастичность обстановки!
- Ты, Тайка? Разве жива?
- Молчи! Я тебя так долго звала, мой милый!
И она приникла к моему рту своим, не давая возможности задавать вопросы. Нормальный человек должен, все-таки стараться понять, что с ним происходит! Должен дать отчет себе в ситуации, в которой он оказался! Таисия не могла быть живой, она, моя первая и последняя любовь, погибла в авиакатастрофе спустя месяц после окончания школы. Она летела в Москву поступать в Академию здоровья человека. Тогда кто принял облик березки? Не разыгрывает ли меня кто? Или, может, все еще я сплю?
Но Таисия, словно читая мои мысли, оторвалась от моего рта и успокаивающе зашептала:
- Не думай ни о чем, милый, как бы ни казалось все это невероятным! Я так давно тебя ждала! Я и не чаяла вновь увидеть тебя! Давай беречь время, отведенное нам для этого свидания! Да мне на тебя посмотреть!
И снова невидимые, но ощущаемые губы прижались ко мне. Я вспомнил молочный вкус ее рта. Это был вкус поцелуев с Тайкой!
На мне был легкий прогулочный костюм из майки и шорт. Неведомым мне образом, не выпуская меня из своих объятий, невидимая Таисия тысячью цепких лепестков освободила меня от одежды, и тогда я почувствовал прижавшееся ко мне горящее желанием тело! Да, это было тело Таисии!
Глубокая ложбинка позвоночника, которую я впервые ощутил, пригласив Тайку на танец на школьном вечере, была только ее! Великолепная грудь, упругостью напоминавшая баскетбольные мячи, которые Тайка весело и точно зашвыривала почти с середины поля в корзину, была ее! Ее ноги… Ее стройные длинные ноги! Я напором, не отдавая себе отчета, стал их раздвигать.
- Мне больно, но как хорошо! - Стонала Таисия. – Не останавливайся милый!
Ноги ее поддавались, но очень трудно, словно я разрывал какие-то путы. И когда Таисия неожиданно повисла у меня на шее, обхватив мои ягодицы своими ногами, я повалил ее на землю.
- Мне больно, - стонала и вторила Таисия, - но не останавливайся, я люблю тебя! Мне безумно хорошо… Я так долго ждала тебя…
Я уже не помню, сколько времени мы наслаждались друг другом. Все происходило в тумане, то рассеивающимся, то вновь опутывающим память об очень далеком моем прошлом! Я видел нас теми, кем мы были сорок три года назад, перед отлетом Таисии в Москву. В тот июльский день нашей последней встречи мы выехали на природу, и нашли подобную этой полянку. И весь день пролетел как одно мгновение! Только в одном разница: я любовался тогда телом девушки, а здесь я не видел, а лишь чувствовал его…
А ведь самолеты столкнулись где-то недалеко от столицы…
Эта мысль окатила меня холодной водой. Почему я раньше не подумал о местонахождении Воскресенки, почему еще 43 года назад не приехал сюда, на место катастрофы, а поддался уговорам родителей Таисии не ездить с ними? Не напоминает ли о себе фантом девушки, оставшийся здесь меня дожидаться?
Но не это фантастическое предположение вернуло меня к нынешней действительности и заставило открыть глаза, а то, что я не почувствовал рядом тела Таисии.
Я вскочил, и при солнце, поднявшемся в зенит, увидел потрясающую по своей нелепости картину: я был обнажен, а рядом лежала сломанная березка! Ее тонкий ствол был изуверски отделен от нижней части, уходящей корнями в землю, словно какой-то варвар, пиная ногами в слепой ярости, добился разрыва именно здесь.
Я бросился к сломанному деревцу и легко поднял его на руки. Да, я еще ощутил человеческое тело, но невообразимо тонкое. И оно продолжало таять!
- Спасибо, - вдруг услышал вздох, исходящий где-то от кроны.
Я нащупал голову Таисии, точнее, маленькую головку ребенка. Я приложил к нему ухо.
- Я люблю тебя, милый, - шептала она мне.
- Что это, Таисия? Что происходит? Почему ты оказалась в этом деревце и становишься такой тонкой?
- Нам сильно повезло, - шепот был еле слышным, звук ее голоса уходил навсегда и безвозвратно, - может нам еще повезет, и мы встретимся в другом месте… Я люблю тебя, люблю…
И с этими последними ее словами я ощутил, что тела не стало, что держу лишь тонкое сломанное дерево с кроной уже поникших листьев.
Солнце шло своим путем. С ним играли легкие облака-дети, то накрывая светило, то убегая от него так стремительно, что, казалось, эта игра была не сама по себе, а под контролем взрослых воспитателей. Я видел окружающее только благодаря выработанному правилу все замечать. Но это делал не человек с гордым именем Лев, а астронавт Громов…
Посланные на поиск люди, обслуживающие оздоровительный комплекс, застали меня за очень странным занятием: я закончил сооружать узкую, но в рост человека могилу, которая лишь к кроне дерева была несколько шире, и оплакивал погребенную в ней свою любовь, приложив к лицу ладони с ободранными до крови пальцами и забитыми землей ногтями. Так, раскачивающегося в такт какой-то древней песне, под которую мы танцевали в школе, меня, обнаженного и обессилившего человека, подняли и повели под руки молчаливые люди, вероятно, видевшие и не такое.
На пути к монолету произошел незначительный эпизод. Когда один из сопровождавших меня, почувствовав мою способность самостоятельно передвигаться, отошел, я споткнулся обо что-то в очень высокой траве и упал бы, не поддержи меня оставшийся со мной санитар. Он отвел траву ногой и указал на возникший передо мной небольшой обелиск:
- Это камень в память о какой-то авиакатастрофе, произошедшей здесь очень давно, в прошлом веке.
- Не так уж и давно, - услышал я свой хриплый голос с интонацией обиженного человека, - это было всего лишь 43 года назад.
То, что нашлось подтверждение места гибели Таисии, меня успокоило, как и та мысль, что астероид Малышка, как называли мы, его посетители, наградил и меня кое-чем.
И подумал, что правильно сделал, что в могилу положил и вырытый мной до корней фрагмент ствола березки. Ведь кто-нибудь мог бы споткнуться и об этот, очень тоненький, пенечек и, вооружившись лопатой, вырвал бы часть моей памяти из земли. Я уже знал, что нельзя хоронить память по частям!
Прошло полгода после той истории. В моей квартире живет врач Вера Сергеевна, женщина красивая и молодая. Да и я, поглядывая в зеркало, вижу, как стремительно уступает моя седина место ярким светлым волосам древнего молодого русича, как наливается силой молодости мое тело.
Вера смеется: «Если и дальше все пойдет такими темпами, то мне придется тебя нянчить и кормить грудью!» Но пока она кормит мои ненасытные руки своей грудью! Пока, потому что пошел обратный отсчет, предшествующий рождению нашего ребенка. И мы знаем, мы видели на экранах прибора его головку и, мизерное мужское достоинство.
- Будет астронавтом! – говорят знакомые, узнавая о будущем пополнении.
- Ни за что!
- Почему? Разве не Космос молодит тебя?
- Не знаю, - развожу я руками.
И это совершенно искреннее незнание.
Лишь ночами иногда приходит частичный ответ на этот вопрос. Мне иногда снится сон, в котором я пью березовый сок. Древняя берестяная кружка наполнена им доверху, ее никто не держит, но незримо подносит к моим губам.
Планета любви
- Они могли попасть в любую историю. А таких могут быть миллионы на каждую экспедицию. Вот, что я могу рассказать о своем последнем полете…. Кстати, меня зовут Германом. Как видите, по возрасту я далек от пенсионной старости, но жить в Воскресенку меня направила комиссия, которую возглавляет Жиглов…
- Знаю, я этого Жиглова!
Женщина, слушавшая вновь прибывшего постояльца Воскресенского пансионата, взмахнула рукой так, будто согнала со своего плеча несуществующую надоедливую муху. Галина Бернштейн, Махнова в девичестве, была астронавтом-штурманом. И Германа Ковалева привлекла ее та своеобразная красота, которую приписывают русским женщинам за их удивительную доверчивость.
Они сидели в глубоких кожаных креслах, разделенные журнальным столом с экранами обзора всемирных новостей.
Здесь, в помещении для клубного отдыха, которое называлось постояльцами пансионата Болтоберлогией, была их вторая встреча. Недалеко от стойки бара сидело еще два-три человека, которые сосредоточенно прислушивались к тому, что говорил диктор с экрана визора. Дело в том, что мировая пресса выясняла причины странной гибели экипажа корабля, посланного в созвездие Стрельца. С этого и началась беседа Германа и Галины.
- Комиссия только так называется комиссией. А все решает Жиглов …
- Это мне знакомо.
Теперь, похоже, Галина перекрестилась. Но это было как бы в шутку, чтобы отогнать от себя образ того самого Жиглова. Беседа с ним ее, опытного космолетчика, как и многих других здешних постояльцев, привела сюда, в Подмосковье. И она прибыла сюда почти одновременно с Германом. Первый раз они столкнулись в кабинете руководителя пансионата. Герман и сейчас слишком пристально вглядывался в лицо своей собеседницы, что не могло не вызвать ее смущения. Но она переборола смешение чувств и спросила:
- Я вам кого-то напоминаю?
- Не знаю, наверное… Но это какое-то наваждение. Мне показалось, что вы… Нет, нет, этого не может быть!
- Вы, вероятно, забыли, - улыбнулась Галина, обнажив ровный ряд ослепительно белых зубов, - что человечество состоит из множества групп типов людей, несущих одинаковые черты внешности и характера. Не удивительно, что мы все время натыкаемся на людей, которые кажутся нам знакомыми… Это все из курса человековедения!
- Но на Седьмой планете никогда не слышали о Земле…
- Седьмая из какой-нибудь неизвестной нам системы? - Галина повела себя как истинный штурман, прокладывающий маршрут в Космосе человеческих отношений. – И на ней вы встретили женщину похожую на меня?
Голос выдавал ее скромное смирение. И оно подкупило Германа.
- Это долгий разговор. Притом портрет инопланетянки был написан не мной, а чокнутым испанцем.
- Мы же не спешим... Рассказывайте!
- До сих пор эта история, - Герман посмотрел почему-то на потолок, - до сих вызывает множество вопросов. – И в тоне его голоса было ожидание поддержки. Не дождавшись ее на этот раз, он уточнил, – много мужских вопросов.
- Мужских? – лишь тогда Галина приподняла брови, взметнувшиеся над ее глазами парой птиц, тонких «галок» - так изображают дети на своих рисунках птиц. – Не заказать ли нам водки? Я приметила в баре «Столичную» рецепта брежневских времен. Сто лет не пила ее!
Герман поднял руку, бармен тотчас же направился к ним.
- Мы летели с заданием найти вольфрамовые рудники. Седьмая планета в системе Бернике, относившейся к классу средних звезд, должна быть начинена этим ценным металлом. Об этом сообщили два зонда, посланных в систему Бернике с Марса. А нашу экспедицию отправили с Земли. Понятно, пару световых месяцев не пролетишь без серьезной экипировки.
Герман поднял свою рюмку. Галина в ответ свою.
- Отличная водка! - сказала штурман. – Умели раньше создавать рецепты. Кстати, вы знаете, что универсальный состав водки изобрел ученый Менделеев, который открыл периодическую систему химических элементов? Впрочем, продолжайте…
- Команда наша была небольшой: семеро мужчин и три женщины. Основной груз – бурильные установки, колесная и гусеничная техника для вскрытия пород, конвейеры и контейнеры, обогатительная фабрика, складские помещения и специальные сверхсветовые модули, которые можно было отправлять на Землю с металлом. И наша задача была как можно быстрее отправить пару посылок сюда, чтобы полностью окупить затраты на экспедицию. За год в земном исчислении до цели мы вышли из режима сверхсветовой скорости. Началась рутинная подготовка к посадке на вольфрамовую планету.
Герман снова чуть пригубил из рюмки, удивленно посмотрел на свет ее содержимое. Водка ему понравилась лишь после замечания Галины.
- Экипаж у нас был больше «цветной» по своему составу, - продолжил он свой рассказ, – аргентинец, бразилец, японец и испанец. Трое, среди которых был и я, представители северных стран. И женщины тоже из нашей группы стран: немка, украинка и англичанка. После подъема перед посадкой на седьмую планету все быстро образовалось. Украинка и англичанка вышли замуж за аргентинца и японца. А вот немка еще та штучка! Командир корабля трижды разводил ее с мужчинами, пока к ней не прикипел четвертый – испанец Пабло. Прикипел Пабло своеобразно, он не давал Розе прохода. Она была геологом, но перед посадкой на планету выполняла роль врача. Это была ее вторая специальность. Неженатые мужчины, особенно те, кто уже имели счастье супружества с Розой, стали очень часто демонстративно недомогать.
На подлете к Седьмой планете мне, как мастеру по буровым установкам, необходимо было больше контактировать с Розой. Разумеется, рядом под любым предлогом находился Пабло. Я бы не сказал, что меня это не задевало. Роза была обольстительной женщиной с прямым станом, упругим бюстом, темпераментным характером. Понятно, что такая могла завести любого мужчину, находящегося рядом. Геолог склонялась над картами планеты, которые нам выдавал компьютер, за моей спиной. Она прижималась к моему правому или левому плечу грудью, ее дыханье щекотало мне ухо, в которое она томным голосом сообщала свои выводы. Что-то в таком духе: «Герман, под этой плитой должна проходить линза пресной воды. Вот видишь?» Грудь давила в мое обнаженное плечо. Я чувствовал, что сосок ее затвердевал и становился жалящим буром. Между ним и моим телом была лишь тонкая ткань ее и моего рабочего комбинезона, похожих на купальники. И дальше: «Я думаю, что бурильную установку №4 необходимо ставить в этом квадрате. А вот здесь, - Роза переходила за другое плечо, - раскинем лагерь и обогатительную фабрику». Появлялся Пабло, который очень громко говорил на своем языке и энергично жестикулировал. А Роза лишь посмеивалась, но контакт с ним и не думала рвать.
Когда мы вплотную перешли на низкую орбиту нашей вольфрамовой планеты, первым должен был спуститься на нее именно Пабло. Он отвечал за безопасный контакт со всем неизвестным, что встречается на пути экспедиции.
За несколько суток перед спуском разведывательного модуля мы наделали тысячи снимков, коротких фильмов о планете. Она была прекрасной по расположению континентов, разумно сочетавшихся с океанами. Все было настолько компактно, целесообразно, удобно для существования, что все в совокупности напоминало… биологический организм. Но признаков жизни в этом раю абсолютно не было.
Пабло все сутки перед спуском ушел в работу. Даже Роза отошла у него на второй, если не на дальний, план. Но перед отлетом они бурно простились, а мы тактично не замечали ритмичных скрипов и стуков в их кубрике.
Первый отзыв о планете пришел сразу же, как только модуль с Пабло оказался на поверхности планеты.
- Она великолепна! Какая гармония вокруг, какая утонченная округлость форм…
Словно речь шла о женщине.
Он высоко оценил красоту Седьмой, так как включил антигравитаторы в режиме «брошенного якоря». Это когда модуль зависает над поверхностью планеты, а спуск происходит по легкому выдвижному трапу.
Вот и видели мы его до момента, когда он занес ногу с последней ступени на грунт. Экран затянуло какой-то пленкой.
Мы успели лишь заметить, как смуглое лицо испанца исказилось в изумлении. Он крикнул:
- Не вздумайте опускаться! Здесь нечто, нечто такое…
И вдруг мы услышали, как он торопливо заговорил, но уже не нам, явно не нам:
- Нет, нет, я не могу, только не сейчас! Но я, но я…
И все. Исчез и звук.
Герман и Галина вновь подняли свои рюмки. Зоркий бармен был уже около них, добавляя водку.
- Я поймал себя на том, что слишком откровенно рассказал о кокетстве Розы.
- Нет, нет, - улыбнулась Галина, - это импонирует мне. И, похоже, что вы рассказываете об этом только первый раз. Правда?
- Да, это так.
- Продолжайте, ваша история меня захватила…
- По всем правилам, регламентированным строгими параграфами инструкций, - продолжил Герман, - мы не должны были ослушаться указаний разведчика новой планеты, пока он, исследуя ее, даст разрешение работать на ней. Кстати, также было запрещено спасать разведчиков. Эти правила выдуманы не нами, да и вы хорошо это знаете. Экипажу остается только ждать результатов разведки, какими бы они не были. И срок ожидания был рассчитан на время медленной смерти человека от голода, обезвоживания, удушья от недостатка кислорода… Впрочем, опять я говорю о том, что вам известно.
Герман посмотрел на свою собеседницу. Она отвела взгляд. Когда зашел разговор об инструкциях во время работы разведчика, женщина вздрогнула. Она знала, что часто разведчик погибал на первых же минутах встречи с неизвестным. Так она потеряла своего первого мужа, неповторимого Джордано Бернштейна, разведчика от Бога…
- Но особый датчик, - стал вновь говорить Герман, не подозревая, что он ворошит память сидящей напротив него женщины, горькую память последнего полета Галины, как штурмана, - вшитый в организм Пабло передавал сигналы о том, что он жив, но испытывает очень напряженные нагрузки. То ли он бежал, то ли перепрыгивал со скалы на скалу, подтягивался с помощью альпинистского снаряжения. Всем было ясно, что разведчик боролся за свою жизнь. Мы поглядывали на немку-Розу, которая сумрачно рассматривала геологические карты планеты. И только спустя десять часов ожидания известий от Пабло она неожиданно воскликнула:
-Mein Gott! ..... Dieser Planet k;nnte eine Art von Bewusstsein besitzen, und die Sonden mit falscher Information get;uscht haben. (Мой Бог! .... Эта планета, вероятно, обладает неким сознанием, и вложила в зонды неверную информацию).
В том, что она сначала перешла на свой родной язык, не было ничего удивительного. Члены экипажа, бывало, в большом волнении переходили с косморанто на свой язык.
- Не надо было идти туда ему! – Роза вернулась на косморанто, но в немецкой последовательности расположения слов в предложении. – Я не знаю пока, что такое это, но после спектрального анализа излучений планеты могу сказать, что эта планета не имеет геологического хаоса в своём развитии… Здесь все упорядочено, словно планету… родили. Да, Пабло жив, но борется ли он за себя? Высокие нагрузки, которые передает датчик, не имеют отрицательной эмоциональной окраски. Ему нравится бороться за жизнь!
Мы не ожидали такого монолога. Если разведчику нравится планета, где он почувствовал полную безопасность, то он спешит известить об этом весь экипаж. Но, возможно, Роза ошибалась, и нам оставалось только ждать.
Прошло еще пять часов. Это был уже второй день суток Седьмой планеты, которая вращалась вокруг свой оси за 13 земных часов. Неожиданно шторка с экранов обзора рассеялась, и мы увидели Пабло, уже сидящего в модуле. Такое было ощущение, что планета точно дозировала, что можно видеть нам сверху, а что нет. Предельное увеличение изображения лица Пабло показало, как он осунулся, а его губы были потресканы, словно он провел день в жаркой пустыне. Теперь он заторможено приводил модуль в движение.
- Я возвращаюсь, - сказал Пабло голосом человека, измотанного до предела, но пришедшего к такому открытию, которое поддерживало в нем и энергию, и желание поделиться своим открытием, - ждите и не предпринимайте никаких мер!
Было ясно, что он видел всех нас, сгрудившихся у экрана обзора, но никакого интереса мы, как члены долгого содружества полета в Космосе, для него не представляли. Он даже не пытался улыбнуться, помахать рукой, поискать взглядом Розу.
Когда через полчаса через приемную капсулу модуль «присосался» к кораблю, Пабло вышел в коридор корабля, но не спешил проявлять чувства радости от встречи и благополучного возвращения. Единственно, что он сделал, так это доложил по всем правилам командиру корабля Сергею Лихачеву о завершении исследования.
- Не спрашивайте подробностей, - сказал он, - дайте мне отсыпаться.
Он как-то отчужденно посмотрел на Розу и добавил:
- Одному…
Так бывает в Космосе, да может, и на Земле, когда человек после потрясений становится совершенно другим.
Конечно, Роза не отстала от Пабло. Она заставила его пройти медицинский осмотр с помощью самых современных аппаратов. Когда она вернулась в общий зал, то вздохнула:
- У Пабло истощение сил. Он просто упал мне на руки и заснул. Я подключила к нему аппарат МОЛ-1. Я думаю, что через четыре часа он проснется и будет способен разъяснить ситуацию.
- Будем ждать, - кивнул головой Сергей Лихачев. - На карту поставлена судьба экспедиции.
Пабло отошел быстрее, чем ожидали. Он вошел в конференц-зал – помещение, рассчитанное на 15 человек, но за счет голографических прибамбасов создавалось впечатление, что сюда можно загнать не меньше сотни людей, - уверенно и легко.
Мы расположились в креслах и приготовились его слушать.
- Первый вывод, который можно сделать от моей разведки, это то, что планета не представляет никакой промышленно-экономической ценности для Земли. Зонды ошиблись, как и аппараты других цивилизаций, которые заставляли присылать сюда экспедиции. В данном случае вольфрам, для других иное, но очень важное, был только приманкой.
- Я уже определила это, - мрачно подтвердила Роза, - но, по-моему, слишком поздно.
- Права ли твоя жена, Пабло? – спросил командир корабля.
- Да!
Он разжал руку, и мы увидели, что он принес с собой портативный набор «Художник». Пабло попросил высветить на стене экран и быстрыми четкими мазками, но мастерски, набросал женский портрет. И объявил:
- Это и есть Седьмая планета!
В зале воцарилось молчание. Мы молча разглядывали тонкий овал лица женщины, обрамленный роскошными волосами. Она была красавицей. Без сомнения, любой режиссер сериалов о первой любви в прошлых веках все бы отдал, даже свою душу, чтобы приобрести себе актрису такой бесподобной внешности! Даже наши женщины не скрыли своего восхищения этим портретом. Затем все, как по команде повернули головы в сторону иллюминатора. Там крутилась Седьмая планета, обычное с первого взгляда создание первородного Космоса, с одной стороны темное, с другой – ярко освещенное своим солнцем – звездой Бернике. Но планета, почувствовав к себе внимание, выпростала с какого-то меридиана руку и помахала ей нам…
- Когда я спустился с трапа, то планета на моих глазах преобразилась, - рассказывал Пабло. – Я увидел огромный песчаный берег теплого моря, на котором были разбросаны лежаки, зонты, какие-то передвижные кафе на песке и рестораны вдали от берега, окруженные уже красивой бульварной плиткой. Там же мой взор выхватил десятки прекрасных высотных гостиниц. Мой модуль завис недалеко от моря над гущей тел отдыхающих.
Таким я видел один из лучших земных курортов на берегу Средиземного моря. Казалось, и здесь был все тот же пляж, но только одно различие не давало стопроцентной схожести. Здесь не было мужчин. Весь пляж был усеян женщинами. Завидев меня, они стали подниматься в какой-то четкой последовательности, не спеша, стали подходить ко мне, приветливо размахивая рукой. Но все они были обнажены. Прекрасные здоровые тела, пышущие желанием, звали к себе.
Сначала я помня о цели своей миссии протестовал. Но они лишь улыбались, сверкая прекрасными белыми зубами, и спокойно отступали, как только я отводил от них взгляд. И лишь когда задержался на Олии, то она одна приблизилась ко мне настолько близко, что я уже не выдержал. Она нежно освободила меня от комбинезона, подтянула к себе, я обхватил ее тонкую талию и забыл обо всем на свете. Но уже через мгновение она увлекала меня за собой – в воду моря. Теплую, блаженную воду, которая позволяла лишь лежать на ней. Здесь нельзя было утонуть. Мы плыли очень далеко, любуясь друг другом. Неожиданно перед нами вырос остров с прекрасным садом. В глубине сада стоял небольшой дом.
Это был остров любви.
Когда мы оказались на огромной кровати под балдахином, и я обнял Олию, она сладостно вздохнула, и этот вздох повторили все тысячи женщин этой планеты. Когда я вошел в блаженное ложе девушки, она вскрикнула, и снова планета сладострастно вскрикнула вслед за ней. Меня это подстегнуло. Я понял, что совершаю любовный акт со всеми женщинами Седьмой планеты. Казалось, невероятно огромная женщина с пылом отдалась мне!
Это было свершение моей затаенной мечты…
После Олии я был с Аверией, затем на мое ложе пришла Камнела, были еще другие и другие. И когда пришла Валения, я сказал, что устал, мне необходимо отдохнуть и вернуться на корабль. Она ласково улыбнулась и сказала, что если это важно для меня, как мужчины, то важно и ей. Хотя меня ей не будет доставать. И я обещал вернуться.
- Я знала, что ты просто похотливый кобель, - вскочила со своего кресла его Роза, и ушла.
Остальные молчали. Все были в шоке.
- Что еще? – не вытерпел Сергей Лихачев. – Хотя могу догадаться. Она, эта твоя Валения, просила привести ей еще ухажеров, для подруг?
- Да, - улыбнулся Пабло, - кто пойдет со мной?
Вся экспедиция рухнула в одночасье. Встало пять мужчин. Оставались лишь только я и командир.
- Но учтите, - предупредил испанец, - мы уходим навсегда.
Пятеро мужиков сгрудились и сделали еще шаг вперед, на выход.
- Подождите, - поднял руку Сергей Лихачев, - по Уставу астролетчиков вы не должны уходить без оформления расторжения контракта. И потом…
Командир почесал за ухом.
- Мне кажется, что вы все сгинете. Вы просто будете каким-то материалом, способствующим росту этой планеты…
- Я знаю, кем они станут, - в дверях конференц-зала появилась Роза. – Они станут ничем. Точнее, этой планетой, которая прибавиться чуток на массу каждого из них - изношенных, использованных до конца мужиков…
- Лучше пусть будет так, но мы хотим настоящей жизни и смерти!
Это выступил тихий кроткий японец.
- А женщины там нужны? - спросила украинка Ольга, жена японца.
- Нужны!
Это был голос снаружи. И вдруг мы увидели, как в иллюминаторе показалось лицо, нарисованное рукой Пабло.
- Вы все мне нужны, - сказала женщина-планета, - но я хочу, чтобы это было по любви ко мне. Добро пожаловать!
Герман остановил с вой рассказ. Он, казалось, был все еще там и остро переживал происходившее за два световых месяца от Земли да плюс один земной год полета по траектории.
- Она их всех забрала, – сказал он. - Остались лишь Роза, Сергей и я.
- Как забрала? – не выдержала Галина.
- Прямо из конференц-зала. В одной из его стен образовался длинный коридор. И экипаж по очереди вышел. Никто не оборачивался и не прощался с нами, оставшимися на корабле. А затем коридор исчез, корабль даже не шелохнулся.
- Давайте еще раз выпьем, - предложила Галина. – Их, наверное, можно помянуть?
- Не знаю. Но выпью за любовь, - ответил Герман.
Мужчина и женщина выпили и долго сидели молча. Наконец Герман полез в нагрудный карман и вынул небольшую блестящую вещицу. Он взял белую салфетку и направил вещицу на нее. Быстрый всплеск яркого света создал на тонкой бумаге рисунок. Глядя на него, он подошел к Галине и распустил ее волосы, скрученные большой заколкой. Теперь они покрывали плечи женщины.
Сходство Галины и Валении, набросанной памятью Пабло, было неподражаемым.
Галина встала, пораженная и рассказом, и рисунком.
- Какая красивая и страшная история, – прошептала она. - Где вы успели «схватить» меня вашим «Художником»?
Герман взял ее руки в свои:
- Это лишь иллюзия, что вы похожи на Седьмую планету!
- Иллюзия? Я не понимаю вас. А может, я пьяна от этой «Столичной?
- Нет, вы не пьяны. Я всю жизнь представлял вас именно такой и когда вы вышли из комнаты комиссии Жиглова, услышал решение направить в Воскресенку, решил встретиться и поговорить с вами. Вот почему я здесь… Станьте моей женой!
- Все это ужасно неожиданно, я думала после смерти мужа, мне никто не нужен… Но что-то здесь произошло, что изменило мои представления о собственной судьбе. Вы мне хоть дадите подумать?
- Не дам.
- Да? Очень оригинально! Но… именно это я и хотела услышать…
Герман привлек к себе женщину.
- Я ждал тебя, не зная, будет ли моим ожиданиям конец. Тогда, забирая моих товарищей по экипажу, Седьмая планета своей длинной рукой образовав коридор, слегка дотронулась до меня. И я увидел множество лиц, которые она принимала, проникая каким-то образом в сознание людей. Рисунок Пабло увидел таким именно я. Другим же представилась планета по-другому. Это ее коварное свойство. А сама Седьмая, уверен, ни на что не похожа! Это как увидеть лишь участок кожи человека очень близко, через микроскоп.
Герман и Галина жили полгода в одной комнате. Всегда счастливые и в приподнятом настроении. Оба расцвели, как полевые цветы в удачную весну.
Однажды они исчезли. И никто не мог сказать, как это произошло, и куда они скрылись. Лишь один, по-настоящему старый астронавт, живущий в Воскресенке столько же лет, сколько бороздил Космос, невольно слышавший их первый разговор в Болтоберлогии между репортажами о происшествии в созвездии Стрельца, чудесным образом вспомнил почти весь рассказ Германа. Когда он пересказал всем посетителям Болтоберлогии о Седьмой планете, то, закончив, воскликнул, беспомощно озираясь:
- Когда они выходили в обнимку отсюда, то Герман, кажется, слегка задел меня. И сейчас я хочу любить.
Он остановил свой взгляд на одной из женщин обслуги пансионата. И та, кажется, поверила ему.