- Лечением истерии путём интимного массажа занимаются на многих курортах, особенно на английских курортах – ведь наши женщины приучены к холодной сдержанности олимпийских богинь, им неприлично испытывать наслаждение в супружеской спальне. Возможно, поэтому и бордели для мужчин у нас процветают – многим не хватает страсти и огня в этих холодных пристойных супружеских спальнях. Но только здесь, в Тышланде, гениальный изобретательский мозг решил объединить два в одно. Доктор начинал пользовать женщину, которая, между прочим, оплачивала ему своё лечение, а потом попросту передавал её в руки тоже заплатившему мужчине. Всё совершалось буквально за один сеанс. Психологической подготовкой жертв занимался Аль-Кабано. Ну, он, действительно, видимо, неплохой психолог, если мог так точно узнать, что у женщины на душе или на уме. Думаю, осечек у него было не так много. Увы, иногда подобного рода развлечения приводят к нежелательным последствиям – например, к рождению детей. А если эти дети, к тому же, автоматически становятся наследниками громадного состояния Тиверия Стара, история получается совсем некрасивая. Думаю, у Стара были все основания полагать, что младенца захотят умертвить. Думаю также, что через ваше посредничество и посредничество вашей жены он попросту отдал его под моё покровительство. Почему именно под моё? А вот тут, я думаю, ключ кроется в муже Людки – Моргане… Уотсон! Да вы не слушаете меня!
- К чёрту! К чёрту всех на свете Людок, Морганов и младенцев! Мэри. Моя жена… она что? Она…тоже?
- Я думаю, её искушали с особенным старанием. Ведь это была ниточка для кукловода, за которую он мог бы дёргать меня.
- Вас? – вскричал Уотсон, наконец, потеряв терпение, и стукнул кулаком по столу. – Ну, конечно! Всё крутится только вокруг вас! Мою жену фактически использовали, как бордельную шлюху, а вы мне заявляете, что всё это ради какой-то несчастной ниточки к вам! Вы – самовлюблённый мерзавец, Холмс!
Только теперь я почувствовал, что, увлекшись, причинил ему боль. И тут же в моей собственной груди колыхнулось нехорошее собственническое чувство: «Ах, ты готов поверить в нечестность твоей жены? Так мучайся – ты этого достоин».
- Вам просто следует отринуть эмоции и рассудочно взглянуть на всё это, - холодно сказал я. – Вашу жену вываживали не один месяц – она приятна внешне и обладает другими добродетелями без счёта, но она всего лишь «одна из…», и никто не затратил бы таких усилий просто ради доброй, умной и миловидной женщины. Говорю вам, Стара интересовал я, и он добился своего – не мытьём, так катаньем – я по уши в его истории. Вот только ему самому это уже не поможет. Разве что…
- Что? – оказывается, он всё-таки слушал меня.
- Уотсон, известно вам, каково различие между возмездием и местью?
- Различие, размером как раз в лицемерие?
- Вы абсолютно точно уловили мою мысль. Возможно, Стар рассчитывал сделать меня орудием своего возмездия, но мне теперь тоже есть, за что мстить зачинщику всей этой комбинации. Вы негодуете всего лишь из-за слов, Уотсон. Меня больше интересуют действия. Вы всё ещё со мной?
Похоже, что мои последние слова заставили его, наконец, взглянуть на ситуацию по-другому.
- Конечно, я с вами, - сказал он. – Но если вы в другой раз снова не придержите язык, возможно, и я не сдержусь.
Я засмеялся, хотя мне не было смешно и хлопнул его по плечу – фамильярно, больно, со злинкой.
- Да я же, кажется, вам выдал уже индульгенцию, а вы ею не воспользовались. Право за вами. Только предупредите, когда вам захочется его реализовать. И, уж простите, я с младых ногтей привык называть вещи своими именами, не собираюсь отступать от этой привычки только потому, что ваши уши нежны, а ваша вина не хочет питаться.
- Так что ж, кормить её насильно?
Я тяжело вздохнул – разговор возобновлялся снова и снова – просто потому, похоже, что он не мог ничего с собой поделать, а я не хотел потакать.
- Уотсон, - сказал я. – Когда Мэри больше не будет с нами, я повинюсь, и вы меня простите за все слова, которыми я вас ранил. Просто мне хватает воображения предвидеть это, а вам – нет, но, может быть, в том ваше счастье. Сейчас же меня бесит – понимаете вы – бесит то, что её использовали. И я этого не оставлю. А вы что ж, будете носиться со своими обидами, а не её защищать?
- Именно то, что вы называете возмездием в силу лицемерия?
- Да, я хочу мстить. За те полгода, которые поманили меня несбыточной надеждой. А вы разве не хотите мстить за эти полгода, которые заставляют вас теперь разрываться между виной и обидой? И если хотите, то неужели мне или Мэри?
На это он ответил не сразу – запустил обе руки в волосы, потянул так, словно хотел вырвать добрую часть своих густых прядей.
- Вы многого от меня хотите, Холмс, - наконец, сказал он. – У меня был нерождённый ребёнок, у меня же было и венерическое заболевание, моя жена уверилась в моей измене, и от этого сама изменила мне с моим другом, а потом – с субъектом малознакомым, и она лгала мне, и она умирает. Вам не кажется, что этого многовато для того, чтобы сохранить ясность и холодность ума? У меня не ваш ум, Холмс, он беспорядочен, иррационален, но я – всего лишь человек.
- Вы, наверное, удивитесь, если я признаюсь вам в том, что и я – тоже человек, - как можно холоднее сказал я. – Вашей жене хуже – сильное кровохарканье. На вашем месте я бы навестил её. И, надеюсь, у вас хватит благоразумия даже не затрагивать эту болезненную тему, - и, сбросив с плеч только свой плащ, я повалился на кровать, как был – одетым и в ботинках. Мне следовало отдохнуть перед ночной экспедицией, а взводить дальше курок с названием «доктор Уотсон» становилось попросту небезопасно.
Честно говоря, я предполагал, что он не оставит меня в покое и снова попытается вызвать на разговор, но то ли он был ошеломлён всей навалившейся на него информацией, то ли не мог подыскать слова от избытка чувств – он больше не произнёс ни слова, собрался и ушёл – очевидно, в санаторий - до того времени, когда тени сделались длиннее, и в нашем домике совсем смерклось – настолько, что даже я со своим острейшим сумеречным зрением уже едва мог разглядеть предметы в углах.
- Что, нам уже пора выступать, Холмс? – услышал я вслед за звуком распахнувшейся двери.
Наверное, я немного вздремнул, но точно неглубоко, потому что полностью контакта с действительностью не терял, и только вдруг встрепенулся и поднял голову. Уотсон выглядел мягче и спокойнее, его взвинченность, граничащая с отчаяньем улеглась, и даже в голосе снова появились столь любимые мной бархатные модуляции.
- Как состояние вашей супруги, доктор? – очень официально спросил я.
- Ничего страшного – всего лишь кровохарканье, такое было уже. Она вполне оправилась – даже вышла проводить меня на крыльцо.
- Ну что ж... Наверное, вы правы, и нам, действительно, пора. Здесь, наверху, ещё не совсем смерклось, но у санатория темно, и, значит, нас, вряд ли, кто-то будет высматривать в это время. Что с нашей экипировкой?
- Всё, что нужно: верёвка, ножи, фонарь. Я приготовился, как вы и просили.
Я кивнул и встал.
К ночи снова поднялся ветер – становилось уже по-настоящему холодно, осень вступала в свои права, и никогда ещё её приход не дарил меня такой невыносимой тоской, как здесь, в «Тышланде». Я плотнее запахнул плащ, но всё равно промозглый холод пробирал до костей.
- Зябко, - вполголоса заметил и Уотсон. – Я смотрю, вас дрожь пробирает, Холмс. Не одеться ли вам потеплее, пока мы недалеко ушли?
- Возвращаться – плохая примета. Согреюсь на ходу.
- Не простудите снова свою рану.
- Обойдётся, - буркнул я.
Уотсон, похоже, больше не сердился на меня и не раздражался, только был очень грустным. Мне сделалось даже немного совестно за то, что я так безжалостно обрушил на него свои догадки и свои упрёки. Сейчас мне хотелось сказать ему что-то доброе или сделать для него что-нибудь – пусть даже незначительную мелочь. В то же время, я понимал, что затишье временное, и ревность его просто тлеет, ожидая нового порыва ветра. Впрочем, уже и ревностью сложно было назвать это чувство обиды, которое я знал, видел на лицах людей, потерпевших насилие или обман. Теперь то же самое я видел на лице Уотсона.
- Я распутаю этот клубок до конца, - вслух сказал я. – Знаю уже слишком много, чтобы не докопаться до остального. Можете называть это местью, можете возмездием, но условия для получения сатисфакции я вам обещаю.
- Тиверий Стар мёртв уже, - напомнил он, невесело усмехнувшись.
- Тиверий Стар – не главный фигурант, просто богатый завещатель, падкий до женских прелестей. Не лишённый сообразительности, между прочим. Меня гораздо больше интересует тот, кого он боялся.
- Тот, кто убил его?
- Убийство было любопытным во всех отношениях, - заметил я, не отвечая ни «да», ни «нет». Не удивлюсь, если и его можно будет перевернуть с ног на голову… если, конечно, у убийства есть ноги, потому что голова у этого убийства, определённо, была, и престранная… Смотрите, Уотсон, вот сейчас мы с вами находимся точно над входом в пещеру…