18. КАК МЫ ИЗБЕГАЛИ СТРАШНОЙ ОЦЕНКИ «ЖП»!
Откуда у паренька Бона из украинской деревни мог развиться мощнейший математический интеллект? То, что он был хитрец, так все деревенские такие. А то, что был талантливым математиком, наверное, это исключение из правил.
Астрономический расчет обсервованного места корабля в морском пространстве по звездам и луне, это длинный расчет математических формул. При этом надо учитывать показания часов, приведенных к нулевому часовому поясу Гринвича.
Надо отмерить секстантом угол между горизонтом и звездой, а также учесть разные коэффициенты и поправки.
Сами понимаете, что корабль в это время не стоит, а накручивает морские мили. Более того, он немного вихляет по курсу, как женщина, которая, проделывая это бедрами, хочет придать себе загадочности.
В результате такого «вихляния», у штурмана на карте получается не точка, а треугольник. Чем медленнее он работает с секстантом и ведёт расчёты, тем больше на карте получается площадь треугольника, отсюда и загадочность –«А, где же всё таки точное место корабля и где мы плывём?».
Чтобы учесть все эти переменные, штурман носится козликом по мостику заглядывая, то в секстант, то в компас, то в показатель скорости корабля, то в специальные корабельные часы, то в секундомер.
Можете представить себе, как не хочется курсанту тратить драгоценные ночные часы на всю эту беготню.
Не буду раскрывать секрет, так как боюсь, что молодые штурмана училищ могут взять это безобразие на свое вооружение. Скажу только, что мы трое балбесов, в результате групповой мозговой атаки изобрели, теперь говорят свое «ноу-хау», как объегорить нашего преподавателя с его страшной отметкой «ЖП».
Наша мозговая атака выдала «на-гора» некий планшет для ускоренных астрономических расчетов. Именно этот планшет и должен был продлить наш сон, вместо свежего морского ночного воздуха.
Главный автор идеи Бон клялся и божился, что отныне и навсегда мы имеем защиту от пометки «ЖП».
Жизнь доказала, что он был просто астрономический гений.
С благодарностью вспоминаю те ночные сны в походе, которые подарил нам его планшет, а также пятерки в зачет экзамена по астрономии.
Наш треугольник расчета места корабля на карте получался совсем малюсенький, что приводило в восторг проверяющего Новокрещёнова.
19. МОРСКОЙ ЧЕМОДАН. НАДЕНЬКА.
Пришло время подводить итоги сборов.
Вся форменная одежда, включая кальсоны, носки и трусы, была упакованы в морские чемоданы.
Морской чемодан это брезентовый цилиндр с ручками на торцах. Набитый битком, он расправляет свои бока и становится удобным приспособлением не только для его переноски, но и для сидения, лежания и ещё какого-нибудь «дуракаваляния».
На его боках, остается только нарисовать своё «фамилиё» и все! Моряк к дальним странствиям готов.
Вся навигационно–астрономическая «хурда-мурда», была упакована в огромные деревянные ящики. Их пронумеровали и к каждому номеру приставили курсанта. Он становился ответственным за его наличие, он же и носильщик.
Все родственники были оповещены, оставалось прощание со знакомыми девушками, и не обязательно блондинками. Не скажу, что они были у всех, но у многих они были даже у Чаговца.
Я был в группе имевших, так как у меня лихо раскручивался роман с дочкой моей школьной учительницы.
Наденька не была блондинкой! На её лице явно проявлялся сложный армяно-русский генофонд. Этот генофонд делал её очень красивой, особенно он постарался с глазами – они были серыми.
Серые глаза на смуглом и красивом личике. Его не портила даже армянская форма носа. Все сразу вспомнят нос армянского артиста Фрунзика из кинофильма «Мимино», который любил фразу: «Я тебе сейчас скажу одну умную вещь, но ты не обижайся!».
«Таки нет», как говорил мой школьный учитель математики Цилевич, форма носа Наденьки была «таки да», но не в размер Фрунзика. Он аккуратно пристроился на её личике и придавал ему таинственность восточной царевны. Все остальное, было от русской мамы. Фигурка закачаешься, несмотря на то, что она уже имела сынишку Бетика.
Но вот не блондинка и без косы! И ничего с этим не поделаешь!
Вы мои читатели уже догадались, что Наденька была старше меня аж на восемь лет. Она к этому времени уже успела побывать замужем, родить сына, а так как мужа посадили за бандитизм на очень долгий срок, была с ним в разводе.
Мужнины кореша на воле продолжали за ней следить, отпугивая возможных ухажеров, что Наденьку приводило в уныние. В момент нашего знакомства ухажёров у неё не было, и она была студенткой старших курсов мединститута.
Судьба бросила меня к ней, в вихре танцев и веселья моего школьного выпускного вечера. Кружок бальных танцев и моя партнерша Инга, вывели меня в число первых танцоров школы. Как и бывает в таких случаях, я был избалован девичьим вниманием и немного даже от него подустал – шутка!
Отдыхая от этого, увидел в дверном проеме танцевального зала, скромно притулившуюся за спинами взволнованных родителей, красивую молодую женщину. Она явно не была десятиклассницей из соседней школы, и это сразу придавало ей таинственный шарм.
К окончанию школы, я уже был приучен жизнью, как обращаться с девочками. Если в кружке бальных танцев возле моей первой партнерши Инги, которую мне назначила руководительница, и рядом с которой я обмирал от её неземной красоты, то в дальнейшем, обмирание при виде красивых девочек, как-то не заметно испарилось.
Этим я хочу сказать, что детство закончилось, и началась пора гормонального мужания.
Дружба с уличными Бакинскими хулиганами, стала придавать мне мужества и нахальства.
Я побывал в разных компаниях, участвовал в драках, уже был научен курить и целоваться, но мое женское домашнее воспитание оставляло меня целомудренным до не приличия. Это не мешало мне знакомиться с девочками легко и, через очень короткое время, нахально лезть целоваться.
Более того, мне это стало нравиться, и я пускался во все тяжкие, для увеличения списка уже целованных девочек.
И все же мой опыт распространялся только на категорию девочек, молоденьких и бестолковых, которые не были готовы восточным воспитанием к переходу на высшие ступени игры полов.
Да и я мало смыслил в этих вопросах. Поэтому мы оба с целованной девочкой, всегда оставались удовлетворенными на сто процентов, в ужасе от всего совершенного.
Времена легкого ныряния в постель мальчиков с девочками как сейчас, ещё не наступили. Мы, по тем временам, находились под воздействием строгого родительского воспитания, основанном на жестких кавказских правилах – «Или женись или башка отрежем!».
Девочка, после поцелуя сразу убегала под мамин подол, как испуганная лань. Для повторения совершенного мальчику надо было выполнить массу условий. Скучно перечислять.
Пообещав обдумать эти условия, удавалось ещё пару раз сорвать сладкие плоды с девичьих губ, а потом под благовидным предлогом ретироваться, и искать новых претенденток.
Это, с одной стороны, приводило к увеличению списка имен, но с другой стороны, вокруг тебя начинает создаваться обиженная женская молва, безответственного шалуна, что и приводило к торможению появления в списке новых Карин, Марин, Соф и Лейл. И так далее.
Кто может понять женский любопытный характер? Молва, молвой, а другим девочкам хотелось узнать лично, что это за шалун такой в городе появился! Сами понимаете, на расширение списка это любопытство и работало.
На современный взгляд, всё это детские шалости на городской лужайке. Нет, конечно же …, изредка на этой лужайке случались и проколы, как с «шилом, которое в мешке не утаишь» мерзавца Акопяна в неосторожной игре со школьницей Леночкой.
Город долго обсуждал этот прокол Акопяна, гудел, жужжал, а потом тихо забыл. Школьница Леночка этому «мерзавцу» Акопяну предварительные условия оговаривала, но заигрались, забылись, потеряли бдительность и … как говорил артист Райкин – «Шутки, шутками, но могут быть и дети!».
Ребеночка Леночка рожала в другом городе, а женился на ней, как вы помните, Женька Луньков, вместо скрывшегося в тумане своего товарища Акопяна!
А на школьном выпускном вечере передо мной стояла женщина, и это было не привычно, даже как-то страшновато, если честно. Но женщина посмотрела на меня и улыбнулась. Это мгновенно придало мне привычное нахальство и бесшабашность.
- А хотите потанцевать? – сам себе, удивляясь, спросил я и я оказался в обнимку с настоящей женщиной. Только с ней и протанцевал весь вечер, вызывая ехидный шепоток в мою сторону, как девочек, так и их мама.
С этого вечера все и началось. Год я проходил с Наденькой рядом, боясь перейти к решительным действиям. А вы что подумали?
Даже под ручку брал эту драгоценность изредка. Представляете, какая была идиллия. Удивительно, что это меня устраивало полностью, но не Наденьку, как потом выяснилось.
Проваландавшись со мной целый год, она взяла решительно в свои руки бразды правления оболтусом, который не понимает как надо вести себя с женщиной. Именно под её руководством, меня пригласили её пожалеть, поцеловать, и потрогать для начала, а потом случилось странное.
В один из субботних вечеров, я, как уже много раз до этого, был лишён командиром роты берега, для того чтобы обдумать его загадку: – «Вы товарищ курсант внутренне не дисциплинированы! Останьтесь и подумайте, как исправиться!».
С утра я сообщил по телефону эту грустную новость Наденьке, сидел в курилке, готовясь драить гальюн, и обдумывал как это «внутренне», да ещё «исправиться».
Неожиданно меня вызвали на проходную. В проходной стояла, кто бы вы думали? Ну да, зареванная Наденька. Иногда, для таких плачущих девушек, размягченный женскими слезами дежурный по училищу, разрешал курсанту свидеться с ней для выяснения причин рыданий.
Это означало, что два-три часа можно с девушкой общаться, прогуливаясь возле стен училища до отбоя на сон.
Слёзы Наденьки требовали уединения и выяснения причин.
Взяв Наденьку за талию, я двинулся на задворки училища, в темноту. На этих задворках рос саксаул. Это верблюжья колючка, которая периодически проглядывает из мягкого песка.
Вот в окружении этих колючек, мы и устроились на моем бушлате прямо поверх этой гадости. Кое-как, успокоив девушку, я приступил к расспросам.
- Сегодня я была у врача, – грустно сказала Наденька
- Что-то серьезное со здоровьем? – заинтересованно спросил я.
- Не очень серьезное, – сказала она загадочно – Но всё же.
У меня реактивный невроз.
Может кто-то и знал тогда, что это такое, но не я. Про реактивный двигатель самолета, или ракеты я знал, а про нечто реактивное в живом организме у женщины не догадывался.
Наденька, ободрённая моим полным не пониманием медицины, прочитала мне на эту тему подробную лекцию. Из неё я понял, что реактивный невроз бывает у женщин, когда они долго не встречаются с мужчинами. У женщин рожавших поэтому, наступает гормональный дисбаланс.
В качестве лекарства для них подходит любой мужчина, не важно блондин он или брюнет. Я был блондином, а про остальное не знал, так как был девственник.
- Ну и что нам теперь делать? – глупо спросил я.
- А ты разве не понял, глупенький? - сказала Наденька.
С этими словами она крепко прильнула ко мне, и как-то само собой все и произошло. С учетом своего медицинского образования и опыта замужней женщины, она вывела меня из тягостного состояния девственности.
Судя по её счастливому виду, с реактивным неврозом было покончено, и наступил момент романтических вздохов и разговоров.
Выяснилось, что вот так под звездным небом, среди пучков саксаула быть с мужчиной ей ещё не приходилось бывать. Ей это очень нравится! А мне?
В эти минуты я не мог быть настроен на одну волну романтической тональности разговора с женщиной. Девственность покинула меня как-то оглушительно и я только тряс головой, пытаясь понять, что со мной совершилось, вернее – сделали. К тому же, выяснилось, что я темпераментный и, стыдно сказать «горячий», по определению Наденьки.
Все, что в первый раз бывает - удивительно, прекрасно, незабываемо и …! Я теперь понимаю молодых девушек-невест – почему на следующее утро, после первой брачной ночи: они томны и молчаливы. Вот и я был такой!
Томность томностью, а к отбою, как велел дежурный офицер, я не опоздал. Гальюн в ту ночь драился легко, и быстро. Мысленно я злорадно показывал язык командиру роты с его дурацкой фразой
«Вы внутренне не дисциплинированы!».
Лежание на песке среди кустов саксаула с Наденькой, приобрело некий смысловой оттенок. Появились кровати. Их было много. И в её доме, и в доме подружек, и ещё в каких-то квартирах.
Не могу сказать, что мои ночные отсутствия, во время увольнения в город приводили, в восторг маму и бабушку. Они страшно переживали за мою нравственность. При этом мои милые женщины старались меня понять, а я их.
Досыпать ночи, я всегда приходил к ним домой, как в финском романе «Когда деревья были большими!» – «Мужчины Нискавуори от любовниц, всегда возвращаются и ночуют дома!». Эта уверенность финских жён моих маму и бабушку успокаивала.
Прощальный вечер перед походом, мы проводили с Наденькой в квартире её подружки.
Помню, что из квартиры, я, цепляясь и гремя палашом, эвакуировался через окно, так как чужой дверной замок заело, а мы допращались до такой минуты, после которой следовало опоздание из увольнения и неприятные нотации командира роты – «Я же говорил, что вы внутренне не дисциплинированы!».
Сцена была театральная. Рыдающая Наденька, сквозь слезы и прощальные объятия, помогает мне пропихнуть палаш в окно, после чего я сваливаюсь на землю. Умоляюще протягиваю к ней руку и шепчу прощальные слова, незаметно растирая ушибленную задницу.
Падение хоть и было с первого этажа, но моя кормовая часть все же пострадала.
Воспоминания о Надечкиных теплых и нежных руках, а также всего округлого остального, сильно согревало душу во время передряг нашего не простого похода вокруг Европы. С помощью её милых округлостей, как и обещал преподаватель Новокрещёнов, у меня появилась практика в определении фазы луны.
Когда я как-то рассказал об этом способе Надечке, она долго хохотала, затем посмотрела на луну, что-то пощупала под своей кофточкой и удовлетворенно сказала – «Молодая луна!». Потом, мы уже вдвоем убеждались в правоте опытных училищных навигаторов. Ей это так понравилось, что она частенько сама предлагала потренироваться, что мы и делали к взаимному удовольствию.
После моего возвращения из похода мы продолжали встречаться с этой красивой, умной и очень доброй женщиной вплоть до окончания училища.
«Сэ ля ви!» говорят французы – «Такова жизнь!». Когда я уже молодой офицер, приехал в отпуск через три месяца после начала моей службы на Балтике и забежал к ней «на огонек», меня ждало разочарование.
Окрыленный романтическими воспоминаниями и такими же намерениями, на «огонек» я прибыл без палаша и офицерского кортика, но с бутыдкой коньяка и цветами. В доме Нади меня ожидал сюрприз. Когда она открыла мне дверь, я по старой памяти хотел её обнять, но она как-то легко отстранилась и попросила меня ничему не удивляться.
Я и не удивлялся, видя как она спокойно скидывает халатик и ложится в ночной рубашке в кровать, в которой уже лежал молодой кавказский паренёк. Ничуть не стесняясь, он прижался к Надечкиной спинке и уверенно взял в руку то, на чём мы отрабатывали определение фаз луны.
Это выглядело странно и вызывающе, но я уже привык преодолевать удары штормового ветра и накатывающийся девятый вал. В этом девятом вале угадывалась чисто женское коварство, как-то зрительно наказать мужчину за то, что он так и не удосужился определить перспективу дальнейшей совместной жизни – «Подумаешь, укатил и ничего не предложил! Пусть теперь и смотрит, какую я нашла замену! Ну, как, нравится?».
Скажу честно, что мне это не понравилось и даже очень! Глядя на эту сцену, я вспомнил про Надин реактивный невроз и наше пребывание в кустах саксаула. Паренька в её кровати я оправдывал: – «Нужно же ей как-то лечиться! Если у неё, что-то серьезное с этим парнем, вряд ли меня пригласили «на огонек»!».
Встреча прошла в рамках дипломатического протокола. Мы лениво беседовали в странной обстановке.
Когда я слышу знаменитую фразу бравого солдата Сухова – «Восток дело тонкое!» мне тут же вспоминается лежащая в кровати Надя в обнимку с юношей, симпатичным, к стати говоря, и я, глупо распивающий с ними свой коньяк.
После посещения этого дома, я не мог отделаться от мысли, что все очень смахивало на диалог сменяющихся с дежурства морских офицеров – «На корабле никаких происшествий не произошло! Вахту принял! Вахту сдал! Желаю спокойного дежурства!».
А может быть Надя, мне что-то другое хотела сказать? Могу только предполагать!
И все же, благодарен я Наденьке бесконечно за те прекрасные мгновения, которые она мне подарила.
Наверное, каждому юноше можно пожелать встречу с такой милой, обаятельной и тактичной женщиной, которая своими нежными ручками вылепит из него мужчину. Двойственные чувства вызывают эти воспоминания.
Ау, Наденька! Как-то сложилась твоя жизнь?
20. ПРОВОДЫ В ПОХОД. ПОЕЗДКА ПО СТРАНЕ
Мудрый адмирал Рамишвили, устроил трогательные проводы училища с отбывающими в загранплавние. На плацу все курсанты были выстроены в каре. На правом фланге играл оркестр, лицом перед этим строем стояли мы.
Курсанты штурманского факультета, подобрав животы и выпятив грудь, изо всех сил старались своим видом походить на героический образ, который в своей речи проникновенно описал перед строем адмирал. Грянуло дружное «Ура!» остающихся в училище.
Под звуки торжественного марша «Гей славяне», чётко печатая строевой шаг, мы двинулись на железнодорожный вокзал.
Не знаю почему, но из Баку в Севастополь нас везли через Москву. Благодаря усилиям адмирала, в Москву мы ехали в купированных вагонах. Это было для нас необычно, удивительно и очень комфортно.
Чтобы было понятно объясню.
Каждый год, после весенней экзаменационной сессии, все училище в полном составе погружалось в железнодорожные вагоны-теплушки и нас везли на Черное море на практику.
Теплушка, это вагон, приспособленный для перевозки сыпучих и живых грузов.
Под живыми грузами подразумеваются бараны, коровы, лошади. Курсант под этот перечень не подходил, так как ему надо спать, есть, и оправлять надобности. О последнем специально!
Если животное делает прямо под себя на подстилку из сена, то курсант существо нежное и брезгливое. С учетом этого, железнодорожники оборудуют вагон бадьёй, объёмом как раз на двадцать человек.
Перспектива выносить эту бадью, опорожнять её на редких остановках, а потом она все равно будет излучать такое амбре, что на него можно вешать тельняшку.
Жмурясь от встречного ветра, оправление малой нужды, происходило прямо в открытую дверь вагона. Становилось понятно народное выражение: «Сходить до ветра!».
Более серьезное мероприятие, осуществлялось в ту же дверь, но с подстраховкой товарища. Как мы убедились на практике, одного держащего оказывалось мало. Во избежание вываливания обоих из вагона при крутых поворотах поезда, на это мероприятие приглашался третий.
Чтобы не скучать, всю процедуру можно было расцветить различными шуточками и прибауточками. Проблемы были только с двумя украинцами - Чаговцом и Дубининым.
Оба они, во-первых, почему-то боялись выдвигать корму из вагона, а во-вторых, от них всегда противно разило чесноком. Держать их никто не хотел, а бадья была нами глухо задраена. На совете коллектива вагона, было решено: держать их только раз в два дня. Двух держащих выделять - морским счетом.
Какие там два дня. Оба в крик просились держать их вообще два раза в день.
Ну, не знаю! Может быть, у них такой режим деревенских желудков, а может там буянили чеснок с салом, но не успевали мы отдышаться от держания одного, как подозрительно начинал суетиться другой.
Все наши предположения, что в сутки всего должно быть только шестьдесят «человекопосадок», они нам этот счёт сбивали. Вместо прекрасного, расслабляющего дневного отдыха, весь вагон по очереди держал Дубинина и Чаговца под мышки.
В конечном пункте Батуми, где уже были стационарные туалеты, весь коллектив вагона с облегчением вздыхал и сторонился этих двух изгоев.
В Батуми я родился. В нем жили мои родственники. Оповещенные письмом бабушки, окружали меня на железнодорожных путях теплом и заботой. Свидания бывали короткими, так как нас уже ждали грузовики, но и этого времени хватало, чтобы обвешать меня связками сладких сухофруктов, а в карман положить приличную сумму денег «на сигареты».
Расцелованный, разгоряченный любовью и родственными чувствами этих милых кавказских родственников, я залезал в грузовик, где сухофрукты и другие гостинцы, немедленно распределялись по голодным желудкам моих товарищей.
Щедрая сумма денег, дарованная родственниками, «жгла карман» и просилась на волю. «Воля», представляла собой белоснежный теплоход, где было много мест для траты денег. Кроме того, по прогулочным палубам, прохаживались, а вернее порхали девушки.
В те годы, пассажирские теплоходы плавали по Черному морю только днем, из-за минной опасности. Немецкие фашисты утыкали море донными минами, как суп с клёцками. Иногда, оставшиеся после войны донные мины всплывали прямо по курсу теплоходов. Днем их можно было увидеть, затормозить или обойти. Ночью, оберегая жизнь пассажиров, теплоход заходил в очередной порт на ночевку.
Вся эта прогулка из Батуми до Севастополя, в результате, занимала пять дней. Представьте себе белый теплоход, плывущий по Черному морю в самом начале лета. Он битком набит пассажирами, перед отдыхом на морских пляжах. Настроение весёлое и беззаботное, все в поисках развлечений.
И вот среди этой праздной публики, гуляют морячки в черных клешах, белых форменках, с голубыми гюйсами на плечах. Прибавьте сюда сияющие золотом надраенные ременные бляхи, сверкающие якоря на погонах и золотые шевроны на рукаве.
Из-под лихо надвинутых на брови бескозырок сверкают озорные и ищущие приключения глаза, которые ловко и быстро раздевают, проходящих мимо блондинок. Раздетые, они зябко укрываются руками, призывно хихикают и бросают томные взоры на этих «безобразников».
«Безобразникам» в эти пять суток командование разрешало все, кроме «распития» алкогольных напитков. Командиры знали, издревле «На Руси, веселье – это питие»! Пиво на их взгляд было не в счет. Пользуясь молчаливым одобрением начальства, оно заливалось в курсантские желудки широкой, пенной струей.
Трехразовое питание, лежало на плечах командиров и за счет Военно морского флота, что в свою очередь экономило скудную курсантскую стипендию, из которой и оплачивалось пиво.
Вот тут-то финансовое вливание моих батумских родственников и облегчало мне пребывание за столиками множества баров, буфетов, ресторанов.
Сидеть за столиком бара в одиночестве моряк не может. Вокруг него немедленно образуется дружественный кружок. К этому кружку, как-то незаметно прилипали, готовящиеся к отдыху девочки, девушки и женщины, как блондинки, так и брюнетки.
Молодецки бравируя знаменитой формулой одного нашего преподавателя: «Морской офицер всегда должен быть наглажен, гладко выбрит, крепко надушен и слегка пьян!», пиво к столику заказывалось ящиками. Большие количества пива как раз и помогают дойти до кондиции «слегка пьян!».
Гальюны на теплоходе встречались очень часто, поэтому, на освободившееся место в желудке, доливалось свежая порция «Жигулевского». Других марок пива тогда не было.
Развалившись в шезлонгах, подставив лицо июньскому солнышку, мы лениво опускали руку в стоящий рядом ящик с пивом.
Рассказами о страшных морских бурях и пенном девятом вале приводили в ужас боязливую девичью душу. В таком безобразно расслабленном состоянии мы и двигались в Севастополь.
А там…! Командами боцманов крейсеров и эсминцев в этой военно морской базе, «расслабуха» с нас мгновенно слетала, и начиналась морская практика.
Теплоходное пиво быстро из нас выжималось в процессе драения палуб, гальюнов, вязания морских узлов, изготовления новых швабр, беготня по команде – «Тревога!».
Вот за эти летние переходы на белоснежных теплоходах, свою дозу пива, на всю оставшуюся жизнь, я и выпил.
Создано
Юрий Елистратов
Москва
03 сентября 2014г.