Если по-честному, мы прогнали Таньку давно - за воровство с ёлки конфет и золоченых орехов. Это было последней каплей. Она подставляла нас, где только могла: поливала крупы керосином, подкручивала стрелки ходиков, мочилась на дрова у печки. Она курила «Беломор», пела похабные частушки без намека на слух, да еще требовала, чтобы подпевали и хлопали всей семьей. А если нет, - распускала мамину кофту, сооружала аэроплан из логарифмической линейки и чертежей отца, прыгала по басовым клавишам пианино, будто снова началась война.
Что мы только не делали! Носили одежду наизнанку, журчали проточной водой, клали за окно хлеб, звонили в колокольчик, снятый с козы, сажали клевер и рябину. Бесполезно. Она исчезла, когда захотела.
Спустя годы фея Танька была замечена сестрой на статуе Свободы, а потом еще на корме «Ферри» по пути в Статен-Айленд. Больше она фею не дождалась. В госпитале Танька кутала ноги отцу, утверждая, что спасла его танк при взятии Смоленска, но отсюда ему не выбраться. Отец сказал, чтобы катилась прочь, так как ее не бывает, и умер через три дня.
Для феи, даже если она законченная стерва и врунья, не существует времени. Но всё теснее становится позади, в толчее и прохладе. Рано темнеет. И нет навигатора, который скрипучим Танькиным голосом подсказал будущее.
Правда, недавно она вдруг снова постучалась в окно. Танька ничуть не постарела, отлично сохранила фигуру. От нее исходило свечение, как от рекламы ленинградского эскимо. И никогда прежде мне не встречалось прелестное личико с такой обманчивой внешностью.
Мы с котом обреченно обнялись в ожидании худшего. Фея могла запросто украсть припасы у нашей белки или лишить гнезда пожилую ворону Марфу. Но, похоже, все мы уже немного устали. Даже чтобы бояться. Поэтому захотелось просто посмотреть друг на друга. Тут я ее и сфоткал…