Красная книга для оборотня.
Сказать, что капитан Тарас Хичко накануне перебрал – ничего не сказать. Весь вечер он пил с яростью самоубийцы, а когда утром двинул в гастроном лечиться, его штормило так, что потянуло на лирику, словно только она была последним приютом для подранка. У крепких мужиков (в нашем случае «мужик» не социум, а натура и жизненная позиция) такое случается, особенно если жизнь щедра на оплеухи. В это злое утро характер его настолько обветшал, что через дырявые ветхие шлюзы хлынуло все, что сильный пол не украшает: расплылись на поверхности радужные пятна низших помыслов и пошлого вожделения.
Мутный его взгляд неотступно «вел» молодую женщину – еще бы: ту дистанцию от супермаркета до «зебры» она шла, как из ванны грядут в постель. Стройная как тетива, душистые сливки, взбитые для обольщения, вместо юбчонки – идея, и ноги - боже! Какие то были ноги, сени плотского рая, и сладостная капитель, венчающая их. Еще жакетик, под которым, как упитанные младенцы, возилась мечта.
Женский пол не был генеральной темой Тараса: не будучи женат, ходок он был так себе – ведь у мужиков нет слабых мест, и нужда в женщине, конечно, бывает, что и позовет на охоту, но это чревато зависимостью и позорным рабством. Да и зачем париться, когда есть женский порыв к самцу – славен и манящ он, ибо ценнее во всех смыслах: здесь ты пожинаешь душистые охапки цветов рабовладения.
А дева дошла до зебры, и тут безжалостно врезалась проза дня: четыре пластиковых пакета с продуктами грубо – как крайнюю плоть – оттягивали ее античные руки в золотых и серебряных браслетках.
Тарас тряхнул головой, освобождаясь от наваждения, и тотчас уткнулся в свою собственную унылую прозу дня – в глухую твердыню своей стены плача. Накануне подполковник Платный объявил, что на время следствия капитан Хичко отстранен от выполнения своих служебных обязанностей. Тот, кому он регулярно отстегивал от своих доходов, теперь тряс перед его лицом бумагой и верещал, орошаясь слюной:
– Оборотень! Ты опозорил честь мундира! Тебе не место в рядах! Сдать оружие!
Когда Платный получал свою еженедельную мзду, мундир его не марался, и в память об этом встречу следовало бы завершить келейно и советами о бдительности. Но по бумаге разбежалась верховная кровавая резолюция, так что факт вымогательства стал достоянием всего ведомства.
У Тараса было несколько «постов», где комар носа не подточит. Например, на одной из улиц образовалась яма, и можно было, погасив скорость, шагом ее одолеть. Но большинство водил, любовно нянча подвеску, предпочитали объехать изъян слева и пересечь двойную сплошную. Или вот: при выезде направо с территории одного крупного министерства по энергоресурсам в час пик всегда была пробка. Поэтому чиновники, постоянно спешащие, предпочитали сворачивать налево, для чего приходилось пересекать сплошную двойную. На таких и подобных точках Хичко с напарником проявляли служебную бдительность, накашивая за день до полусотни косых.
Того козла Тарас поймал на горячем: за проезд на красный. Желтый в том светофоре не работал уже месяц, и вслед за зеленым сразу включался красный. У многих срабатывал рефлекс – проскочить (тем более что улица шла под уклон). Гадкий он был, нарушитель, испускавший невнятные токи опасности, интеллигент, похожий на грызуна из отряда опоссумов, наверняка с вечным насморком комплекса вины.
Когда его остановили, он сразу ударился в истерику, нервными дрожащими пальцами нажимая кнопки мобильника и собираясь куда-то звонить. Что по ходу он включил диктофон, чтобы записать весь разговор о «цене уладить», Тарас понял только спустя несколько дней, когда его распечатка вместе с пышным описанием в бахроме деепричастных оборотов благополучно легла на стол начальства – как раз в разгул декады борьбы с «оборотнями в погонах». Мажор грядущего майорского звания сменился безысходным минором.
Утром, кровью начертав в душе заявление об уходе – во всех деталях и тоже с этими – деепричастными оборотами, Хичко двинул в гастроном, где получил еще одну оплеуху: кассирше купюра показалась фальшивой, и батарею бутылок пришлось оставить. Будь он в форме и при ксиве, он бы ей показал. Но в этот злобный час в форме была она.
Тарас вышел из магазина, задаваясь тяжким вопросом – как лечиться одной бутылкой (мелочи на нее все-таки хватило). Не получив ответа, он тут же у входа опорожнил ее и собирался идти домой к деньгам, кои, хоть и неправедны, но обязательно излечат. И тут она, зазывная как реклама, несомая амурами к зебре. И захотелось жить ярко и богатеть, не смотря ни на что. Только вот пакеты – они прожгли ему сердце: хорошенький у него товарищ по несчастью! Захотелось вместе лечь, пусть и под каток чужих амбиций, но лечь и непременно вместе. Как первая любовь поднялась волна сострадания. Он встрепенулся и развевающимся флагом пересек ее путь.
– Сударыня, такой как вы, сумки носит прислуга, - произнес он, вложив в слова всю мировую печаль и пафос не родившегося майора.
– Не возражаю, – ответила она голосом, от которого в горах сходят лавины, и сунула ему пакеты.
Ничего другого не оставалось, как принять пакеты и волочиться за ней метров пять, нашаривая в потемках мозга какую-нибудь забористую фразу. Но мозг был безнадежно дыряв. В этот момент у тротуара с шиком затормозил сверкающий Лекс.
Из машины вышел атлет с седыми висками – чисто генерал новой формации, в равной мере знакомый с фитнесом и артподготовкой. Одной рукой он открыл дверцу, другой принял у капитана пакеты и небрежно кинул их в багажник.
– Такую даму беречь надо, – укорил Тарас шершавым от похмельной сухотки голосом.
Брезгливый взгляд послал его подальше, а рука, как мозговую кость, сунула ему в нагрудный карман полтинник.
Лекс уехал, а Тарас изучал трофей, и медленно проступало в нем понимание: тот, кто в другое время встанет перед ним по стойке смирно, опустил его в самой гнусной извращенной манере. Последняя лампочка в его душе погасла, и стало в ней по туалетному смрадно. Внешне в тот момент он выглядел кожурой – небритый, не глаженный, с фальшивой купюрой в кармане и с черной меткой подачки в руке – чисто разорившийся банкир. Рана смердела: нельзя так, даже если у тебя иномарка и красивая баба лебединой стати, если у тебя пейсы генерала, лицо дипломата и жесты манипулятора.
На время Хичко отложил увольнение из рядов, чтобы еще раз надеть мундир и вернуть ту десятку «в лицо».
В тот же день ребята, пробив по базе номер автомобиля, доложили – никакой он не генерал, а бизнесмен средней руки. Тарасу запомнилось только отчество – Адамыч. И уже на следующее утро выбритый, выглаженный и благоухавший мужским розаном Тарас на патрульной пятерке подъехал к дому Лекса, занял пост и оглядел дом. Он внушал уважение, и лет через пять, женившись, он бы мог въехать в такой же – с чугунной оградой по всему периметру двора, шлагбаумом, подземным гаражом и электронными вертухаями по углам, с английским газоном. Но… Душевный кариес Тараса ожил.
– Огласки не будет, – размышлял он уныло – это ясно, - Платный костьми ляжет за реноме, это тоже ясно. А вот увольнения не избежать, и чем бы тогда заняться? Где применить свои специфические навыки? Ухмыльнулся – разве что преподавать начинающим водилам психологию?
Скорбный вздох раздвинул грудь в тот момент, когда отворились ворота подземного гаража и выплыл на свет знакомый Лекс. Тут же из подъезда ланью вышла его самка. Но теперь она не интересовала капитана – он был здоров и непрошибаем.
Дверца закрылась. Тарас пристроился сзади двинувшейся машины, боковым зрением замечая, что следом за ним выруливает девятка с темными стеклами. В душе Хичко задорно поглумился над задрипаной охраной – мол, приходиться экономить на ней и прислуге. На всякий случай, для верности заглянул в бардачок, где свернулся клубком ПМ, на щечке которого значилось: «Лейтенанту Хичко за боевые заслуги», и переложил его в кобуру.
Сначала преследование было рутинным, но когда «обидчик» в одном месте пересек сплошную двойную линию, Тарас почувствовал верный азарт. В свою очередь Адамыч занервничал и прибавил газу, чтобы отвязаться от инспектора, и регистратор отметил значительное превышение скорости. Тарас включил мигалку и сирену, воображая, как затанцует самка, узнав, что ее кобеля лишают прав на полгода. На авансцене сознания представились было ее зазывные телодвижения, но в этот момент Лекс резко затормозил. Выжать педаль тормоза экс капитан успел, но это у бизнесмена средней руки резина, что рашпиль, а на казенной – колено: Лексу он впился в зад, что называется, взасос.
Выбираясь из машины, Тарас, хоть и держался молодцом, при этом готов был провалиться от стыда, особенно под взглядом «жертвы», полным укоризны и скрытой насмешки. Тарас, зная ПДД как «Отче наш…» не собирался сдаваться – мол, наезд на сплошную двойную, превышение скорости, регистратор, бегство от представителя власти. Но тучей налетели свидетели и роились. Это когда обычная авария, ищешь свидетелей по Интерполу. А тут – как мухи на гниль.
«Как же так, инспектор! Ай-яй-яй! – жужжат. – Вы не правы, инспектор!»
Все приятно возбуждены, и знакомятся, раздавая телефоны направо и налево, как лотерейные билеты: дескать, в суде любой инстанции подтвердим.
Тут и наряд ДПС случился – двое инспекторов слушали коллегу, чесали репу и прятали глаза: понимали, что дистанция Тараса покроет любой грех Лекса, даже сплошную двойную.
Одним словом, Тарас размазал себя в грязь и мечтал только об одном – куда бы провалиться. Он беспомощно озирался – хоть бы войну кто объявил, что ли, теракт или внезапное землетрясение. И тут вдруг все тем же боковым зрением он заметил девятку с темными стеклами. Охране, понятно, следует быть возле хозяина в момент происшествия. Но вопрос – почему она медлит? И вдруг эта самая девятка аккуратно выруливает из ряда и, не спеша, как на брюхе приближается к ним по соседней полосе и, как во сне, открывается окно и оттуда высовывается – ствол! Свидетели – в россыпь, хотя ствол смотрит не на них, а на Адамыча и его телку.
По пустыне мозга сквозняком прошлась пряная мысль: сейчас их срежут, как ботву, и позора – как ни бывало. Причем телка прижалась к патрону, чем расширила мишень. Тарас просканировал положение: достаточно лишь шагнуть в сторону или – кулем на землю. Но рефлекс (дитя инстинкта) оказался сильнее здравого смысла: Тарас шагнул, но в другую сторону, и стал живым щитом на линии огня. Ствол начинает блевать огнем, а у Тараса чувство, что по груди та блевотина – как кувалда. Падая, он все-таки освободил из заточения кобуры ПМ, который тотчас забился в конвульсиях выстрелов, облегчаясь.
Очнулся Тарас в больнице оттого, что медсестра лоб его метит ваткой. Увидев открытые глаза, она радужно улыбнулась, как матрешка и выпустила в него очередь следующих слов: что Тарас герой, из него, мол, вынули шесть пуль, что в бандитов он выпустил всю обойму, одного ранил, и пробил два колеса. Они уже дают показания.
– Колеса дают? – мрачно пошутил Тарас.
Та разразилась пышным как георгины смехом и продолжила:
–Только никто не понимает – вы были в бронежилете? Вы его сняли? Наш хирург, зав кафедрой, тоже не понимает, где бронежилет. Я хотел бы на него взглянуть, – баском изобразила она своего шэфа.
– Зачем ему броня? – спросил Хичко, чувствуя на груди дружеские обручи бинтов.
– Ну как же! Шесть пуль из карабина, а раны легкие. Все пули застряли в коже. Вы что-нибудь понимаете? В коже!
– Это стрелки такие.
Она опять посмеялась и сказала, что врач приказал этот жилет разыскать.
– А если не найдет?
– Сядет писать диссертацию. Вы же уникум
В тот же день в палате появился Адамыч и его дама. Он поставил на пол пластиковый пакет с закусками и сообщил, что машины уже ремонтируют, и что на его машине сменили резину – в подарок органам. Тарас не мог не покраснеть, и дама тут же сменила тему. Она положила на тумбочку букет цветов и произнесла голосом, от звуков которого сходят лавины с гор.
– Нас спрашивали о бронежилете. Вы были без него? Ведь без него, правда?
При последних словах она не скрыла своего восхищения,
Тарас сказал, что в тот момент об этом не думал и не без туману добавил:
– Повторю исключительно для вашего удовольствия.
Уходя, Адамыч подарил Тарасу именную кредитную карточку. Потом пришли товарищи. Похохмили на тему, как Хичко озадачил руководство своим подвигом, но в целом – поздравили: с очередным званием и наградой – одной тысячей рублей. Они и рассказали, что крестник Тараса – крупный и уважаемый бизнесмен, которого конкуренты хотели порешить самым бандитским манером за его политические взгляды. Потом показали газетку с фотографией Тараса и статьей, как его грудь бронзовым щитом закрыла отечественный бизнес и его молодую жену, чтобы они укрепляли экономику и рожали красивых и образцовых детей. Перед уходом сказали, что следствие и увольнение отменено.
Весь следующий день он смотрел телевизор, ел, спал, а в промежутках уважал себя за шесть пуль и думал о том, что если бы он задолго до этого случая не чувствовал себя майором, ему хватило бы и одной пули. Потом думал о том, что жизнь прекрасна даже тогда, когда на повороте идешь юзом и – через кювет. К вечеру сняли бинты и поменяли на пластыри, и ночью, когда больница уснула, майор Хичко слез с кровати, вышел в коридор и побрел в туалет. Там он задержался перед большим зеркалом, чтобы осмотреть себя. Затем расстегнул на груди пижаму и поскреб между пластырями жесткие серые волосы, похожие на щетину. На губах майора заиграла зловещая ухмылка.
– Оборотень, – произнес он глухо. – И что? Натуральный ведь, не фальшак, а настоящий, отечественный, не пришлый какой-нибудь, а наш, национальный. – Майор опять зловеще хмыкнул. – Броню им подай. Настоящему оборотню жилет на пузе, что намордник.
Те несколько дней, что провел майор Хичко в больнице, милая пара навещала его. Все было хорошо и душевно. Единственно, что мучило Тараса – узнали они в нем того злосчастного носильщика? А открыться хотелось – казалось, признание добавит его жизни какую-то небывалую краску.