Банальный аппендицит

             
    Жить, я вам скажу, опасно. Можно умереть!  (Из жизненного опыта)


                ПРИГОВОРЁННЫЙ К ПОВЕШЕНИЮ НЕ УТОНЕТ!

            В своей жизни я не раз подвергался  самым  невероятным опасностям.
        Много раз я тонул и мог утонуть, но,  сам,  таки, и спасался.
 
     Вот краткий перечень покушений:

     Однажды,  когда мне было восемь лет, в славном городе Ртищево, куда мы переехали  с Дальнего востока,  мама послала меня зимой в дальний поход за хлебом в знакомый мне ларёк на окраине города. Хлеб в нём  закончился,  и я решил пойти домой через пруд более короткой дорогой.  Зимой на этом пруду заготавливали лёд, после чего часть пруда была свободна ото льда. И вот, когда  я пошёл по краю большой  полыньи, что-то отвлекло моё внимание, я  зазевался и в зимней одежде рухнул в ледяную воду.

      Однако вскоре одной рукой сумел ухватиться за лёд и после нескольких отчаянных попыток  вытащил ногу  в валенке уже без галоши на скользкую льдину, затем другую  ногу и руку и перевалился на спину. Потом  шёл до дома по морозу почти километр в насквозь промокшей одежде без шапки и с одной калошей на валенке.  Ошарашенная мама  засунула меня на хозяйскую печку отогреваться,  но я всё-таки дней десять серьёзно болел.

      В  другой раз, когда  мне уже было  девять лет, в ещё более славном городе Сердобске,  при плановом или аварийном спуске воды с речной плотины, не умея плавать, я  с ребятами  постарше решил прокатиться на водоспуске  в водопаде.  Ну и  прокатился! Едва добарахтался до берега. Нахлебался водички. Лежал на песке и считал  себя молодцом  и большим счастливчиком.

      Это мнение у меня закрепилось, когда в  третий раз уже в десять лет, при таком же спуске плотины,  меня закрутило  глубоко в воронке на повороте этой же реки, но я, по наклонной стенке крутящейся воронки еле-еле сумел-таки, выкарабкаться на ровное дно,  где оказалось не так глубоко.
 
    Это был уже большой перебор. Каждый год тонуть - это для одного человека многовато!
      
          Странно, но я не помню,  что во всех этих случаях я терял самообладание или сильно пугался. Какое-то хладнокровие и спокойствие было при моих детских попытках спастись. Какой-то пофигист,  да и только. Никто же не инструктировал об осторожности. Играли на речке всё лето без надзора.

 
        После тщетных попыток погубить меня,  поняв,  что этому пофигисту не утонуть, поскольку он непотопляем, судьба решила испытать меня в других направлениях. Теперь она попробовала испытать прочность моего скелета.

       Начала с того, что я, с её щедрой подачи, в 12 лет, получил в школьном спортзале внутренний перелом локтевого сустава. Учительница физкультуры не только не страховала перевороты детей на брусьях вниз головой, но даже не положила под брусьями специальный мат для предотвращения серьёзных травм. А курирующая меня судьба  не мелочилась. Ну и грохнулся я  с высоты брусьев на деревянный пол из за этой дуры училки. Локтевой сустав раздробился на несколько  частей.  В кровавой операции детские мои косточки кое-как собрали, резаную хирургом рану, как на футбольном мяче зашнуровали, или зашили. Но  впечатляющий след  от  неё остался навсегда,  как на футбольном мяче.
 
     После  активных длительных массажей и упражнений на разгибание изувеченной руки, она  у меня начала выпрямляться, но локоть ещё долго ныл,  ломил.  Со временем  боль прошла, рука выпрямилась, я стал жить спортивной жизнью,  хоть и не на всю катушку. А когда кто-либо замечал у меня грубо сшитый  шрам на левом локте, я отшучивался, что это меня «в гражданскую шашкой зацепило».  Надо было как-то объяснять историю своих подвигов.

   Врачи военкоматовской медицинской комиссии,  когда увидели выпученными глазами эту зашитую рану,  сперва ахнули, долго  не могли прийти в себя, а очухавшись,  единогласно признали меня негодным к воинской службе.
 
        Из-за дефекта руки штангу и гири  я не мог поднимать, из  самбо, когда заметили шрам, меня  сразу выгнали, осталось заниматься лёгкой атлетикой. Прыжки в длину,  тройной прыжок, баскетбол…, но и тут назойливая тётка судьба не оставляла  своих зловещих попыток поиздеваться и всё творила мелкие пакости. Нет-нет, а то ногу подвернёт  на болезненное  растяжение, то простуду нагонит. Но это уже просто эпизоды.

       Немного передохнув, надсмотрщица над моим здоровьем опять приступила к поискам моей "ахиллесовой пяты", причём не на пятках, а во  внутренних органах.  Ну, я уже  описал о её первой успешной садисткой попытке насилия  надо  мной в одном своём рассказе под названием «Гланды». Жуткая история, наглядно и правдиво показывающая, каким издевательствам, может подвергаться абсолютно невинный человек. (Нервным и любителям иронии читать этот рассказ  не рекомендую. Можно описаться  от нервного стресса,   или ... тоже описаться, но уже от другого настроения). 


              ПАРТИЗАН

       Чтобы не подвергать сомнениям моё более или менее приличное воспитание и щадя нервную систему моих читателей, я не буду дальше по соображениям этики перечислять читателю весь дальнейший перечень покушений на моё здоровье, которые осуществила  упомянутая, хорошо, если   не к ночи,  эта злющая  тётка по кличке "Судьба".

      Но  об    одном, всё-таки,   расскажу, поскольку   каждый  может, по неосторожности,  оказаться в такой же, как в  приключившейся со мной, опасной   ситуации. Заодно сделаете полезные выводы, как себя вести, не имея опыта встречи с врачами-садистами.

   С детских  опасных приключений прошло много лет.
 Я стал мужчиной.

  В то время  я работал  на совершенно мирном поприще – начальником отдела и одновременно заместителем директора областной организации,  снабжающей сельское хозяйство, необходимой продукцией,   в основном, по железной дороге. Порядка двадцати тысяч тонн грузов в год приходило   на 28 районов области.

     Руководители районных подразделений, получавших эти грузы, задерживали  разгрузку вагонов, несли административную, партийную и материальную ответственность за убытки от их простоев под выгрузкой.               С целью решения этой проблемы было  назначено инструктивное совещание  с руководителями  этих районных предприятий.

      И вот приехали эти, умудренные опытом,  солидные мужики,  некоторые с красными от напряжения и других причин носами,   другие с  бледным видом уже побитых  Комитетом народного контроля, уплатившие из своего кармана по несколько штрафных окладов. Некоторые были на грани увольнения. Большинство не знали,  как дальше работать в такой неблагоприятной и критической  обстановке. 

     Ну, а я то знал все ответы по этой теме и как надо им действовать, поскольку до этого работал на железной дороге начальником грузового отдела и все начальники ж. д. станций  были у меня в подчинении по вопросам грузовой и коммерческой работы. Меня то и заманили, в основном, из-за этого, на эту  снабженческую работу.


             И вот директор предоставляет мне трибуну для инструктажа.

     А у меня перед этим в животе стало что-то больно. Да так, что всё моё внимание начала занимать эта боль.

 И  не утихает… .  Ну никак!

     А выступать надо позарез, потому  что только из-за моих советов они и приехали, А то работу потеряют. А семью надо кормить и самим начальниками быть охота. И сельскому хозяйству в районах тогда конец. Не факт, но будет явно хуже.  А ведь все почти патриоты, а сельское хозяйство на их совести и призвании.

    И мне это всё тоже понятно. А я жуть,  какой ответственный в то время был. Железная дорога приучила. 

      Ну что делать?  Боль то усиливается. А эти, с красными носами, сидят и  все на меня смотрят! Шепчу шефу: «Я заболел. Плохо себя чувствую. После выступления сразу уйду». Он посмотрел на меня, как будто у меня понос приключился: «Ну давай!».

 Я встал и в короткое время выдал им всё, что надо. В конце ответил на некоторые их вопросы, извинился и ушёл.

    Звоню своей Клаве:
-Живот болит,  где то под желудком!
-А ты выпей таблетку ношпы и полежи! Лучше даже две!
 Выпил две. Через пятнадцать минут  звонит:
-Ну как? Легче?
-Легче. Теперь весь живот болит и подташнивает. Я, пожалуй, в поликлинику пойду.

      Прихожу  к эскулапам. Через некоторое время молодая женщина хирург положила меня на кушетку и стала изучать мой многострадальный живот. Делает тест на аппендицит- давит на то место и резко отрывает ладошку вверх:
-Здесь больше болит?
-Везде болит!
-А тут?
-Тоже болит.
-А тут?
-Везде болит!

       И сколько она не призывала быть повнимательнее и сказать ей, наконец, правду, где больше у меня болит, я ей так и не сказал, потому что боялся сказать неправду. А правду я любил, потому что она честная. А неправда могла стать причиной  ошибки диагностики. И боялся соврать. И тогда меня будут неправильно лечить.   А это будет совсем плохо.

     Позже  выяснилось, что две таблетки ношпы размазали боль и получилось хоть и приглушённое, но  болезненное ощущение боли  везде по животу.
 
  Измученная сомнениями,  хирургиня пишет направление  меня в областную больницу с «подозрением на аппендицит». И вызывает скорую помощь для транспортировки упорно не признающегося, проблемного пациента.

   Через полчаса в областной больнице я нахожусь в смотровой комнате «для неопознанных».  Какая-то камера без мебели. Только деревянная кушетка и  две табуретки.  Как в одиночке.  И без того грустно, а тут ещё почти тюремная обстановка с голубыми стенами. Заходят два бравых молодца в белых халатах и сразу с угрожающим допросом:

-Будете правду говорить?

  Думаю, а что будет, если не буду? Будут бить? Они кто? Гестаповцы? Спрашивает, впрочем, без акцента.

-Буду!- обречённо отвечаю.
-Правильный ответ! У нас все сознаются, Ну, тогда ложитесь!

 И опять те же тесты и вопросы. И те же ответы, что и у  той хирургини.

-Да-а-а! ….  Ну-ка, ты попробуй, - предложил  первый коллеге.
Тот попробовал,  но только разозлился. Результат тот же. "Не признаётся, сволочь! Так бы и дал в морду!" -читалось на его злом лице садиста.
Молодцы  молча сосредоточенно и нервно уставились  друг на друга. Один задумчиво и разочарованно говорит:
-Не сознаётся!...

 И вдруг опять ко мне, строго:
- В каком партизанском соединении служили?
-Что?
-Я спрашиваю, где партизанили?  Почему не говорите правду? Вас что на детекторе лжи проверять?
И к своему коллеге:
- У нас полиграф у психолога починили? Впрочем, он и его запутает... .  Бес толку даже пробовать.

    Помолчали... . Я лежу, почти не дышу, чувствую - смерть где то рядом.

 И вдруг:
   -Ну что,  вешать будем?
   
        Зловещая пауза... !     Я совсем перестал дышать... .
 
   - Или,  может быть,  лучше зарежем? А? Так не будет сомнений - наш или не наш?

  Второй садист оживлённо ухватился за идею:
- А давай, пожалуй, зарежем? Только пусть побреется перед смертью.
- Давай!- обрадовался первый и энергично потёр ладошки,  как будто выиграл крупную сумму в лотерее.

    КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

     И повели они меня вдвоём в другую комнату, дали   обмылок и безопасную бритву, один открыл кран над рукомойником:
- Брейтесь!
Я встал, смотрю на многоразовую бритву, не пойму,  зачем это. 
  А он:
- Опустите трусы и в области паха с правой стороны побрейте.

    Ничего себе сервис, здесь даже перед смертью самому бриться надо. Разозлил, видно, я здорово их, издеваться с досады начали. Поднял майку под подбородок, левой рукой трусы держу, правой  кое- как намылил и начал скоблить по живому. И всё это на фоне не утихающей боли… . Понимаю, что издеваются.  Сам потихоньку начинаю сердиться. За что мне это? Посмотрел  исподлобья на садиста. Тот перехватил взгляд:
- Давай помогу.

   Ага, что-то человеческое ещё в нём осталось! Взял он бритву, встал на корточки и начал брить. Потом поднимает на меня глаза и серьёзно:
- Сделай так!
 И показывает свою выпуклую  щёку,  поджатую изнутри языком, как это делают мужчины при  бритье лица.
 Я даже не улыбнулся.  Их шуточки где-то в животе у меня застряли.

    Ну ладно,  кое-как побрили.  Пошли с ним в операционную. А там уже и стол накрыли… простынёю  и молодая девчонка стоит в позе девицы лёгкого поведения,  ждёт меня.   Оказалось, всего лишь, ассистентка какая то.

  Привязали они меня  вдвоём, сперва левую руку вдоль туловища, а правую  перпендикулярно  вправо. И вот у этой правой руки и встала эта молодая с голыми коленками и как вперила на меня глаза, так и не отвернулась ни на минуту за всё время операции. Ни разу не моргнула.   Наверное,  понравился.  Неужели втюрилась?  А что, я вроде бы ещё ничего..., некоторые оглядываются. А здесь некуда оглядываться, смотри  сколько хочешь. Потом догадался -  она должна следить,  как бы я чего не выкинул. Ну, обморок там, или песню  запою. Сразу кляп в рот, чтоб хирургу не мешал. В лучшем случае в ягодицу укол сделает, чтоб долго не мучился. Впрочем, нет! Для этого  руку наготове привязали. 

     Молодой хирург взялся за дело со знанием дела, всё время из вежливости спрашивал меня: "Ну? как дела?". Какие могут  быть дела в моём лежачем и привязанном положении?  Как будто это я работаю, а он так, только делает вид. Ковырялся – ковырялся, сопел-сопел. Потом пыхтеть начал. Время идёт, а он всё пашет. Я и не знал, что у него такая трудная работа. Посмотрю на молодую, а она как статуя Свободы в Америке –не моргнёт! Глазки строит. Такая же строгая и серьёзная. Только без факела.

       Смотрю на хирурга -  пыхтит.
 Думаю: "Что-то не так! Может он не там ищет? Не там  разрезал, может надо левее?"   Стал волноваться.
-Ну как?,- спрашивает. 
-Да нормально, вы не волнуйтесь. Только больно немного.

      После этого сообщения он начал активно потеть. Лоб покрылся крупными каплями.

 Я в кино видел, как ассистент тампоном во время операции заботливо вытирает пот  у хирурга на лице. Посмотрел на молодую, а она опять  на меня, голого,  пялится, не видит, что хирург вспотел.  Может ведь пот у него  глаза залить, натворит чудес сослепу в моём животе, ещё что-нибудь не то вырежет.  Что-то долго ковыряется.  Локти высоко поднимает, а пальцами во что-то вцепился и боится отпустить. А локти опять часто поднимает. Как будто спицами вяжет носки. Может и правда?... Нашёл время!

    Вдруг слышу удивлённый возглас:
-И-е-эх!!!  Это ты ещё не кончил? Да вы что? Так нельзя! А анестезия? Он ещё живой?
-Да вот упорный попался - никак не  хочет отдавать вещественное доказательство. То молчал, как партизан,  и теперь также себя ведёт.    Крепкий орешек. 
  - А он в сознании? Он у тебя что? Герой?
  - Ага!

    И дальше стал уже кряхтеть. Мне прямо его жалко стало.  Настоящий труженик оказался. Не бросил меня  в трудную для него минуту,   как ни тяжело ему было.  До конца, таки, довёл дело.

    В конце операции он громко выдохнул, смахнул пот со лба и  показал мне свой большой палец:
- В-о-от такой  величины, только чёрный!  ХОРОШО,ЧТО УСПЕЛИ! ЕЩЁ БЫ НЕМНОГО, И...!

    ...И опять я остался живой.   
       Ох! Как бы не сглазить!

     КАРАОКЕ

    Прошло 25 лет.

 Года два  назад мы с женой отдыхали в санатории. Там  мы встретились  с той молодой  замечательной  хирургиней, подружились,  вспоминали  её первичное внимательное диагностирование,   пили вино за  наше здоровье и потом на  караоке дуэтом с ней  с чувством  пели песню «Onlу  you» на английском языке, страшно коверкая  произношение и потешаясь над собой.
 
          Это она меня спасла,  послав на растерзание  к тем гестаповцам.

          А то бы ведь не спели дуэтом... . А одна бы не стала петь.